Посетители поднялись, раскланялись с Кушаковым, направились к выходу.
Севрюков с предупредительным поклоном распахнул перед ними дверь, выпустил из конторы.
А потом вывесил на стеклянной двери табличку с лаконичной надписью «ЗАКРЫТО».
Кушаков посмотрел на него с огромным удивлением.
— В чем дело, милостивый государь?
Севрюков деловито задвинул щеколдочку замка и повернулся к Кушакову:
— Ну-с, кто здесь будет за старшего?
Четыре клерка и две машинистки с недоумением и тревогой смотрели на незваного гостя.
Кушаков сказал весьма сухо:
— Я уполномоченный распорядитель фирмы «Закупсбыт Лимитед», милостивый государь. С кем, простите, имею честь разговаривать?
У дверей стоял стул. Севрюков уселся на него, закинув ногу на ногу.
В галошах, тесной пиджачной паре, в мятом черном котелке, со своим черно-красным шелушащимся обмороженным лицом он имел вид одновременно нелепый и зловещий.
Полузакрыв глаза, бывший прапорщик сказал медленно:
— Ты имеешь честь разговаривать, свинская морда, с офицером и патриотом Родины, которую ты, сукин сын, продал…
У Кушакова на мгновение отнялась речь.
— Да… да… вы… пьяны! Вы… хулиган!.. Я… сейчас… полицию!.. — наконец прорвало его. — Я немедленно… вызываю полицию… Да как вы посмели!..
Вскочили с мест, взволнованно загудели служащие. Послышались возмущенные возгласы.
Севрюков встал, неторопливо подошел к Кушакову, поставил ногу на стул, снял галошу и неуловимо- резким движением хрястнул по лицу коммерсанта своим мокрым, измызганным рубчатым резиновым ступарем.
И на красивом седоусом лице Кушакова сразу же присохла громадная кроваво-грязная печать боли и унижения.
А Севрюков бросил галошу на пол, аккуратно, помогая себе пальцем, обул ее.
Плюнул и сказал спокойно:
— Вот как я смею…
И контору залила тишина ужаса насилия, ощущение нежданно пришедшей беды.
Севрюков скомандовал:
— Всем стать к стенке!..
И как только один из пожилых клерков замешкался, сильно пихнул его в спину стволом маузера, который мгновенно появился у него в руках.
Когда служащие выстроились в ряд вдоль стены, Севрюков сказал:
— Теперь слушайте и повторяйте за мной хором… И не приведи вас господь ослушаться меня… — Он прицелился в грудь Кушакова, по лицу которого все еще текла медленная густая кровь. — Повторяйте: «Мы, продажные твари, служим большевикам и изменникам…»
Вразброд, еле слышно, служащие начали повторять за Севрюковым:
— …Мы думали, что спрячемся здесь от возмездия…»
Машинистка, тоненькая кудрявая брюнетка, поджав губы, молчала.
Севрюков подошел к ней, стволом маузера приподнял ей подбородок:
— А вы, мисс задрипанная, почему не каетесь? А-а?
Большие глаза девушки наполнились слезами, задрожали губы.
— Мы свободные люди… — сказала она срывающимся голосом. — Вы не заставите меня… Здесь — Англия…
Севрюков засмеялся:
— А вы, англичаночка, не из Бердичева, часом? У-ух, сколько я там вашего брата…
Слезы бежали двумя прозрачными дорожками по ее щекам, но она нашла в себе силы крикнуть:
— Вы бандит!.. И погромщик!..
Севрюков с искренним интересом посмотрел на нее, нехорошо ухмыльнулся и сказал остальным:
— Слушайте, вонючки! Если вам шкура дорога, забудьте дорогу к красным. Иначе всем вам — шандец!
Он прошелся вдоль ряда перепуганных служащих, выразительно покачивая маузером. Сказал издевательски:
— Вот девчушечка — она у вас принципиальная… А я принцип уважаю…
Севрюков резко повернулся к девушке-машинистке и выстрелил ей в живот. В упор.
Не вскрикнув, девушка сползла на пол. Холодная волна ужаса поглотила всех. А Севрюков хрипло крикнул:
— Все поняли?! До новых встреч!..
И вышел.
Кушаков бросился к девушке:
— Врача!.. Полицию!..
Чаплицкий с одним из новоявленных своих помощников, поручиком Всеволодом Литовцевым, шел по Солодовнической улице в сторону порта.
Литовцев, незаметно и ловко осматриваясь, рассказывал:
— Броненосец этот, «Чесму», решили разоружить. Ну и заодно, конечно, снять с него мазут…
— Еще бы! — кивнул Чаплицкий. — Миноносцы в Мурманске без топлива стоят.
Литовцев продолжал:
— За мазутом прислали наливной лихтер… Тьфу, черт, забыл, как называется…
Чаплицкий подсказал:
— «Енисей», что ли? Или, может быть, «Труд»?
— О, точно: «Труд»! Мазут, значит, перекачали к нему в баки. Завтра он должен отправиться в Мурманск, снабжать топливом миноносцы.
— А сколько мазута?
— Четыре, не то пять тысяч пудов.
Чаплицкий спросил весело:
— И что, хорошо горит?
— Еще как!
— А не взорвется, в случае чего?..
— Не-ет… Наш друг сказал: сунуть факел с керосином и все в порядке. Ну, а если, говорит, кто-нибудь из водолазов останется на дне, в суматохе-то… Что ж, другим туда лазить неповадно будет!
Разговор продолжили в трактире.
Прихлебывая жидкое пиво, Литовцев объяснял:
— В два часа ночи начнется подъем воды… От речного бара. И сильный ветер к морю. Если все это хозяйство пустить по ветру — моментально придет к ботам. Дальше все ясно, как по чертежу.
Чаплицкий недоверчиво наморщил лоб:
— А если ветра не будет?
Литовцев засмеялся:
— Он предупредил: ветер здесь не менялся с начала мироздания. Так, мол, и в лоции сказано…
— Ну, разве что с начала мироздания, — согласился Чаплицкий. — А карта?
Литовцев похлопал себя по нагрудному карману:
— У меня. Он там все разметил.
Чаплицкий аппетитно уписывал вареную картошку с конопляным маслом. Закончив есть, коротко сказал:
— Ясно. Возьмешь с собой «деда».
— Есть, Петр Сигизмундович.
