«Господи, какой же дурак!» — снова подумал Чаплицкий и сказал негромко:
— Ваше превосходительство, некогда их ловить… Штаб уже в порту… Ледокол ждет — мы еще до рассвета должны выйти из устья.
Миллер рассвирепел:
— Не давайте мне советов, господин Чаплицкий. Вы ведь руководите секретной службой? Поэтому займитесь своим делом — захватите террористов!
Чаплицкий поморщился:
— Разрешите доложить, ваше превосходительство: безграмотные мужики с обрезами называются бандитами… Или партизанами — как вам больше нравится…
— Не превращайте приказ в дискуссию, — закричал Миллер. — Исполняйте!
Чаплицкий взял под козырек:
— Слушаюсь, господин генерал-лейтенант. — И повернулся к начальнику конвоя: — Трех человек сопровождения господину главнокомандующему. Первый причал, ледокол «Минин». И сразу с грузовиком обратно — за нами…
К утру партизан вместе с Тюряпиным загнали в брошенную бревенчатую избу на откосе Двины. Их оставалось шестеро.
Разрозненной, но точной стрельбой они и близко не подпускали офицеров.
Севрюков пробормотал:
— Хорошо бы этих сволочей взять живьем.
— Зачем? — отозвался Чаплицкий. — Лучше погрейте их зажигательными…
Два пулемета располосовали серый сумрак очередями, из-под крыши начал стелиться грязный дымок, кое-где проглянули розоватые язычки пламени. Стреляли из дома одиночными, все реже и реже.
— Сейчас мы их вытурим оттуда, — пообещал Севрюков.
Чаплицкий внимательно смотрел на его освещенное заревом лицо — сумасшедшие белые глаза наркомана, длинные прокуренные зубы, подергивающийся уголок рта, — и его трясло от холода, усталости и тоски.
Глядя на залегших цепью карателей, он процедил со злобой и горечью:
— Российское офицерство, цвет нации!.. В бога, святителей и всех архистратигов…
Чернели глубокими провалами выбитые окна, время от времени в них призрачно мелькал силуэт, и тогда раздавались выстрелы, одиночные, кашляющие — винтовочные, и частая густая дробь пулемета.
Огонь занялся пуще, языки пламени поднимались выше кровли, но никто не выбегал из избы.
Рухнул потолок, до неба взметнулись искры…
Севрюков заухмылялся:
— Все. Счас жарковьем потянет… Эть, суки! Им лучше в огне сгореть, чем нам в лапы…
Уже направляясь к грузовику, Чаплицкий на мгновение остановился и спросил:
— А вы, Севрюков, что бы на их месте?..
— Застрелился бы небось, — пьяно захохотал прапорщик. — Мне ведь от большевичков — да и от дворян иерусалимских — пощады ждать не приходится… — И добавил с каким-то мертвенным спокойствием: — Конешно, и я им пощады не давал. Никому… Так что на том свете сойдемся — посчитаемся…
Винтовочной стрельбы конвоя Тюряпин не боялся. А вот когда из подъехавшего грузовика избу стали поливать в два огненных хлыста пулеметы, понял Тюряпин что пришел конец. И отступать было поздно, да и некуда — позади обрыв.
И конечно, хорошо бы еще хоть на полчасика задержать бегущих беляков — а вдруг наши поспеют обернуться!
Оглохший от грохота, со слезящимися глазами — дым все гуще заволакивал избу, — Тюряпин ровно, не спеша стрелял в черные, по-сорочьи скачущие на снегу фигурки конвоя и, когда захлебнулся, замолк ненадолго один из пулеметов, крякнул удовлетворенно.
И сразу же почувствовал острую режущую боль в щеке и сочащуюся за воротник горячую влагу.
«Убили!» — мелькнула всполошная мысль и сразу исчезла, потому что боль не проходила.
Тюряпин нащупал рукой и вытащил из щеки длинную гладкую щепку, отколотую пулей от бревна.
«Ничего, ничего», — бормотнул быстро и сердито, выглянул в окно-бойницу, но за спиной кто-то пронзительно-коротко вскрикнул, и углом глаза Тюряпин увидел, как завалился на середину избы мужик в собачьей дохе и посунулся к нему мальчонка Гервасий.
И, разряжая винтовку в торчащий из-за сугроба золотой офицерский погон, мутно поблескивавший во мгле, Тюряпин устало, равнодушно подумал, что так и не увидел, так и не попробовал мужик взаправду существующую ягоду чудесную, размером в обхват — арбуз.
— Гервасий! Гервасий! Иди сюда, парень! — позвал он мальчишку и бросил ему свой подсумок. — Набивай-ка мне пока обоймы…
И сколько прошло времени, было ему неведомо, когда вдруг заросший черный мужик откинулся молча назад; во лбу у него виднелась маленькая дырочка аккуратная.
Потом страшно захрипел, забил ногами и смолк пропахший рыбой тихий помор из Лямцы.
И, схватившись за живот, сел на землю, харкнул кровью белобрысый здоровенный промысловик из Няндомы, отбросил в сторону винтовку и сказал отрешенно:
— Все! Мне кишки продырявило…
Завалилась прогоревшая крыша.
Тюряпин на ощупь, в кромешной мгле, в дыму и гари, отловил за плечо Гервасия, крикнул ему:
— Шабашим! Счас мы с тобой начнем наружу выходить, понял ты меня?
— Сдаваться? — спросил Гервасий.
— Нам с тобой сдаваться нечего, — зло усмехнулся, блеснул в темноте зубами Тюряпин.
— А чего тогда?
— Слушай меня внимательно.
— Угу.
— Я выхожу в дверь первый. Ты считай до двадцати, опосля вылетай следом. И сразу направо, за угол. Сложись колобком и лети на заднице с обрыва. Даст бог, уцелеешь, не расшибешься…
— Подстрелят, кось, пока до обрыва-то добегу? — деловито поинтересовался Гервасий.
— Авось не поспеют… Делай, как говорю!
Тюряпин сдвинул на ремне за спину две гранаты и так же деловито добавил:
— Доберешься до наших, скажешь: так, мол, и так, погиб красный боец Константин Афанасьевич Тюряпин за будущую сладкую и вольную жизнь…
Отбросил ногой кол, подпиравший дверь, широко распахнул ее и вышел вон.
И задыхающийся от дыма и жары Гервасий видел в проем, как ровным шагом пошел Тюряпин, надев на винтовку шапку, и смолкли выстрелы.
Тюряпин остановился, воткнул винтовку стволом в снег и стал вольно, сложив руки за спиной. Для полного шика только цигарки не хватало.
Поднялись в рост белые из-за сугробов и пошли к нему быстрым шагом, побежали. И Гервасий вынырнул в этот момент наружу.
Кто-то сипло крикнул:
— Вон еще один краснопузый вылез остудиться!
— Беги, беги, пацан! — громко заорал Тюряпин и бросил под ноги — между собою и подступившими почти вплотную белыми — две гранаты.
Ослепительный красно-синий шар вспух на этом месте, отбросил Гервасия к углу избы, вышиб дух.
Но в следующий миг он уже вскочил на ноги, промчался спасительные несколько метров и бросился, не глядя, в бездонный снежный провал…
«Может, это и есть конец света?» — подумал Миллер, когда машины въехали в порт. Тысячи людей
