Водолаз перевел взгляд с нее на Юна, глотнул самогона и отвернулся к танцплощадке. Юн заметил, что его товарищ Пол, все время державший руку на бедре Герд, теперь убрал ее. Что-то здесь нечисто. И Герд улыбается как-то неуверенно.
— А я в сказки не верю,— сказал Юн, продолжая стоять и неотступно смотреть на них, непреклонный в своем любопытстве.
И терпение водолаза лопнуло.
— Какая еще тайна? — сорвался он на крик.— Этот придурок что, всю ночь будет тут стоять и загадки загадывать?
— Любовная, конечно,—угодливо ответила Кари.— Несчастная любовь. В деревнях сохранилось предание о прекрасном юноше, что жил когда-то на болотах, на хуторе у Лангеванн. Он полюбил дочь пастора, а она — его. Он был готов на все, чтобы жениться на ней, но пастор и слышать об этом не желал: юноша был беден. В конце концов пастор согласился дать им шанс, если юноша исполнит его задания…
— Ясно,— прервал водолаз.— Не надо мне всю историю рассказывать…
— Это была девушка,— сказал Юн, чтобы удержать беседу в нужном русле.
— Фу-у,— вздохнула Герд.
— Ну какая девушка, а? Погиб юноша. Он не сумел…
— Девушка,— сказал Юн.
— Юноша!
Он посмотрел водолазу в глаза.
— Ты как считаешь?
— Я?! Мне откуда знать?
Кари запрокинула голову и засмеялась дребезжащим
смехом.
— Он может сказать одно иностранное слово,— оживленно затараторила она.— Правда, Юн?
Он замахнулся на нее для острастки, но болтушку это
не остановило.
— Ну, давай, давай, говори! Нам хочется послушать.
— Стесолид,— покорно исполнил Юн старый номер, лишь бы побыстрей вернуться к теме разговора, но водолаз не упустил шанса, захохотал. И Юн за один ход проиграл партию — они перестали бояться. Пол снова обжи-
мался с Герд, крысястый стрелял глазами по сторонам так же проворно и самоуверенно, как и до начала разговора. На повестке дня снова был праздник, танцы, самогон в белых чашках. «Профукал я такой отличный случай»,— с горечью подумал Юн.
Он отошел от стола и сел у стены, рядом с двумя некрасивыми подружками, которых никто не приглашал, а они отчаянно делали вид, что их этот позор нисколько не тревожит. Юн начал пьянеть; смежив набрякшие веки, выжидал, не откроется ли водолаз для нового удара, но бесполезно. Кто-то налил Юну еще спиртного, и он отключился.
А очнулся, когда выходившая из клуба толпа вынесла его на улицу, под дождь. Праздник кончился. На крыльце к Юну подошел тот крысястый водолаз и взял его за локоть.
— Эти девчонки совсем сумасшедшие,— доверительно сообщил он. Потом сменил тон: — Мне надо с тобой поговорить. Есть минутка?
Он отступил в темноту, сунул в рот сигарету и стал возиться со спичками, они никак не разгорались.
— Закуришь?
–Нет.
Водолаз отшвырнул коробок.
— Почему ты пришел со своей историей именно ко мне?
С какой историей? В голове у Юна был туман. Насколько он помнил, его карта бита и второй раз не сыграет; время уже за полночь, ему надо идти. Но водолаз не отпускал его.
— Отвечай,— раздраженно велел он.
— Отпусти меня,— попросил Юн.
— Ты слышал, что я сказал?
Гнев еще сильнее подчеркнул крысиные черты его внешности, и Юн понял, что водолаз пьян. К тому же здесь он был чужим и допустил ошибку.
— Ты слышал, что я сказал,— повторил он слишком громко,— ты, дурак?
Толпа мрачно смолкла. Дальше Юну уже ничего не надо было делать — ни трепыхаться, ни вырываться. Он здесь свой, пусть недотепа, даже дурак, предположим, но он поселковый дурак, и чужих это не касается. Один из владельцев лососевой фермы втиснулся между ними и, дыша водолазу в лицо, поинтересовался, где он здесь дураков нашел.
Чужак посмотрел на толпу молодежи в круге света — ораву молодняка навеселе и на взводе — и понял, что весь вечер играл краплеными картами.
— Так где здесь дураки, я не понял? — переспросил парень с угрозой.
И поскольку водолаз не отвечал, противник деловито взялся за карман его куртки, повис на нем всей тяжестью налитого спиртным тела и висел так, пока куртка не разорвалась, а сам он не упал в грязь.
Толпа засмеялась.
Парень весело поднялся на ноги, вскинул руки и раскланялся как победитель. Из толпы вылетела бутылка и угодила водолазу в глаз.
Юн отошел на опушку березняка, чтобы наблюдать происходящее оттуда. Владельцы лососевой фермы по очереди наскакивали на водолаза — наполовину в шутку, наполовину всерьез; толпа их подзуживала, страсти накалялись. Но тут появились Кари с Герд, а они за словом в карман не лезут. Водолаза отбили, и под плевки и улюлюканье зрителей обе пары припустили вниз по дороге.
Шум утих. Некоторое время обсуждали, где продолжить праздник. Парами и поодиночке люди отделялись от толпы и исчезали в темноте, тарахтели мотоциклы, с парковки одна за другой уезжали набитые машины. Наконец погасили свет, и за последним шатающимся участником гулянья захлопнулась дверь клуба.
Обычно Юну было любопытно, кто с кем ушел и кто отправился не домой, а в амбар или на сеновал, чтобы вписать новые тайные страницы в бесконечный кондуит укромной жизни острова. Но сегодня его это не интересовало. Он побрел через лес, по старой колее спустился к воде и вдоль моря пошел домой.
Против ожиданий там было пусто: странно, вообще-то жена Ханса по субботам не работает, и Элизабет обещала быть дома.
Юн включил видеокамеру и уселся на стул.
— Я виделся с водолазами,— сказал он.— Говорил с ними. Они напуганны.
Но он не уточнил, чем именно, а обрушился с попреками на некоторых, кому дома не сидится.
— Ты мне обещала! — повторял он.
Когда Юн умрет (что могло случиться в любой момент), этот видеоархив усилит муки совести его эгоистки-сестры, все годы ловко душившей их в зародыше.
Он находил все новые и новые слова, чтобы выразить свое одиночество, и жалость к себе сильнее сжимала горло. Юн разрыдался. Зеркало объектива отразило его взопревший лоб с прилипшими мокрыми волосами: измочаленный замухрышка, еще более жалкий, чем в самые тяжелые часы своей жизни.
— Я не пью больше лекарств,— выкрикивал он,— и ты знаешь, как это ужасно! Ты обещала помогать мне!
Юн разошелся и бушевал, пока его не сразила ужасная мысль: все, что он тут выкрикивает,— это правда, и он воистину самая жалкая тварь на этой мерзкой Божьей земле. Он убежал в свою комнату и включил музыку на полную громкость.
— Я еще ребенок,— кричал он,— я еще мал, но никто не хочет заботиться обо мне!
Он посмотрел на себя в зеркало. Парадная куртка? Смешно! Он стащил ее с себя и швырнул в шкаф. А эти брюки? Кто теперь носит такую дрянь?
Юн открыл окно.
— Пожалейте меня! — захлебываясь слезами, прокричал он в темноту.— Пожалейте!
И стало легче.
Он закрыл окно, приглушил музыку и сел на стул, совершенно опустошенный.
— Псих я,– признался он самому себе и покосился на зеркало, сконфузившись.
Проверил, не хочет ли он женщину. Обычно после праздников у него всегда возникало разнузданное желание. Но нет — сегодня нет.
Юн улыбнулся.
4
В конце сентября, утром, в первый свой рабочий день Юн вышел из дому, отправляясь на озеро Лангеванн. Промозглый холод пробирал до костей. Солнце просвечивало сквозь дымку, как желток в яичнице. Ветра не было, на востоке лежало мертвое море. Первый снег белел, как плесень, в зазоре между горами и темно-синим небом и хрустел под ногами.
Когда Юн пришел, водолазы уже работали. Они стояли в воде, склонившись над концом черной пластиковой трубы, один со сварочным аппаратом, второй с разводным ключом и муфтой в руках. В гидрокостюме был только Пол.
На берегу гудел компрессор, из вагончика пахло свежим кофе, по траве были раскиданы инструменты и вещи, лежали бетонные грузила и муфты, громоздилась гора новых труб, чернело кострище. Юн вошел в воду и присел на борт лодки.
Крысястый заметил его первым.
— Ты? — удивился он.
Юн развел руками. Водолазы в недоумении переглянулись. Крысястый пошлепал к нему по воде, ключ у него в руке блестел, как оружие. Юн встал.
