Kapitel 4. Вечер того же дня. Москва, аэропорт Внуково - проспект Освободителей.
Власов проснулся за четыре минуты до того, как самолёт пошёл на посадку: инстинкт, как обычно, не подвёл. Но было что-то ещё, ещё какая-то дополнительная причина проснуться именно сейчас: интуиция тихо скулила, как просящаяся на улицу собачонка. Что-то было не в порядке. Какая-то деталь реальности не вписывалась в привычную картину.
Фридрих отреагировал как положено уважающему себя профессионалу: замер, отпустил мускулы шеи, расслабил веки, и задышал медленно и громко, притворяясь спящим. Это давало две-три секунды на то, чтобы окончательно прийти в себя и оценить ситуацию.
Шум в салоне его успокоил: звуковой рисунок был совершенно нормальный. По крайней мере, можно было ручаться, что посадка проходит в штатном режиме, и никакие люди с автоматами не захватили 'Боинг'. Вообще, никакой непосредственной угрозы он не почувствовал. Это уже радовало. Он вдохнул поглубже и открыл глаза.
Всё было как обычно. Наиболее сознательные пассажиры застёгивали посадочные ремни, менее сознательные торопливо допивали бесплатное спиртное. Кто-то громко кряхтел - видимо, пытаясь добраться до упавшей под кресло вещицы. Женщина в кресле через проход напротив торопливо подкрашивала губы тёмной помадой.
Настораживало одно: тишина на заднем сиденье.
Власов медленно, осторожно оглянулся. Маленький Микки дремал, свернувшись на кресле. На откидном столике стоял поднос с почти нетронутой едой. Кресло матери мальчика было пустым. А ведь времени прошло... сколько же прошло времени?
Дальнейшие действия Фридрих совершал на автомате. Раз-два - он держит за синий жакетик бортпроводницу и суёт ей под нос своё удостоверение... Три-четыре - он идёт к туалету, на ходу прикидывая, что он будет делать, когда обнаружит в кабинке ещё не остывший труп фрау Галле, и следует ли немедленно звонить в Берлин... Пять-шесть - хлипкая дверь туалета с сырым хрустом выламывается из петель...
В нос ударила кислая вонь настоявшихся фекалий.
Фрау Галле, развалившись верхом на пластмассовом унитазе с запутавшейся в ногах юбкой, полулежала, прислонившись головой к стене. Она была, несомненно, жива - её грудь тяжело вздымалась.
На полу валялся маленький пластиковый одноразовый шприц и ватка со следами крови.
Бортпроводница, заглянувшая в туалет следом за ним (это была всё та же Фрида), тихо ахнула и невольно отшатнулась. Фридрих полуобнял девушку за плечи, чтобы успокоить.
- Ничего страшного. Сейчас она придёт в себя, - сказал он без особой уверенности в голосе.
Госпожа Франциска Галле слегка пошевелилась, веки её дрогнули, под ними блеснули белки - блестящие, как пластмассовые пуговицы на блузке Фриды. Потом она сделала ещё одно усилие, и на мгновение открыла глаза. Набрякшие веки тут же упали, но Власов успел увидеть неподвижные, неестественно расширенные зрачки.
- А, это ты, - неразборчиво произнесла она. - Ты славный малый... иди ко мне... я прибалдела... торчу... хочешь... - она прислонилась к другой стенке и снова отключилась.
Голова Власова заработала с утроенной скоростью. Судя по вырвавшимся словечкам, фрау Галле имеет какой-то наркотический опыт. Наркоманка? Но никто не сказал, что фрау Галле ввела себе наркотик самостоятельно. Едва ли бегство в туалет было предлогом: у неё действительно схватило живот, хотя толком поесть она так и не успела... И чтобы сразу после этого, даже не спустив за собой, колоться - нет, до такого не могла дойти даже либеральная журналистка, это невозможно. Значит, наркотик ей кто-то ввёл...
Он обшарил взглядом пол кабинки, ища осколки ампулы. Ампулы не было. Может быть, она в унитазе? Неважно, дальше... Кто-то ввёл. Как? Прошёл через салон, выломал дверь... нет, никто ее не выламывал, кроме него самого, в этом Фридрих не сомневался. Открыла сама? Абсолютно невозможно... Правда, у персонала есть ключи, но все равно, любая нормальная женщина успела бы завизжать. Нет, с ходу версия не выстраивается. Отставить размышления. Теперь - что делать. Самое резонное - немедленно после посадки известить местную безопасность... или, может быть, не теряя времени, воспользоваться замешательством и забрать подозрительную женщину с собой? Потом, когда она придёт в себя, её можно будет допросить. Точнее говоря, поговорить начистоту: здесь он не имеет права кого-либо допрашивать.
- Уважаемые пассажиры, через несколько минут наш самолёт совершит посадку в аэропорту 'Внуково'. Пожалуйста, пристегните ремни и оставайтесь на своих местах до распоряжения бортпроводниц, - раздалось в салоне.
Нотицблок! Включённый нотицблок! Он не должен оставаться без присмотра! Власов метнулся обратно в салон, оставив опешившую бортпроводницу наедине с фрау Галле.
Так и есть! Чемоданчика не было.
Спустя вечность - секунду или две - Фридрих услышал характерное щёлканье клавиш. Звук доносился с заднего сиденья. Ребёнок, высунув язык, увлечённо тыкался пальчиками в клавиши. Заблокированный нотицблок возмущённо попискивал.
- Это моя вещь. Не смей её трогать. - выпалил Власов в два приёма, и вырвал чемоданчик из липких ручек Микки.
Пол под ногами покачнулся, и Фридрих увидел испуганно спешащую в его сторону коллегу Фриды. Нетерпеливым жестом показав, что у него все в порядке, Власов быстро и ловко защёлкнул ремень на пузе ребёнка (тот недовольно зыркнул изподлобья, но ничего не сказал), сел рядом, и пристегнулся сам, сжимая ногами драгоценный чемоданчик. Он искренне надеялся, что Фрида справится с ситуацией в туалете - или уж, по крайней мере, не сделает никаких особенных глупостей. Вряд ли ей приятно смотреть на Франциску Галле, особенно в таком состоянии, но свой долг она должна знать... Фридрих ещё полторы секунды помечтал о том, как он увозит либеральную журналистку на одну из местных точек, где и беседует с ней подробно и тщательно, возможно - с применением кое-каких препаратов... Мечты разбивались о грубую реальность: никаких шансов покинуть аэропорт незамеченным не было. Особенно в том случае, если происходящее каким-то боком касается его дела... Значит, надо ждать.
Когда самолет, наконец, зарулил на стоянку и, вздрогнув, замер напротив размытых огней терминала, Фридрих привычным жестом положил руки на живот, собираясь избавляться от ремней. Однако, разрешения не последовало. Вместо этого по громкой связи раздалось:
- Вниманию пассажиров. Просим всех оставаться на своих местах. Если в проходе имеются ваши вещи, уберите их и освободите проход.
Как обычно в таких случаях, люди слегка заволновались, но никто не двинулся с места, ожидая дальнейших распоряжений.
Вскоре прибыла медицинская бригада в сопровождении двоих в форме - судя по всему, офицеров аэродромной службы безопасности. Они быстро и деловито прошли к туалетной комнате, и через несколько минут фрау Галле уже лежала на раскладной каталке. Её не стали приводить в порядок - просто накрыли нижнюю часть тела простынёй. Из-под простыни свешивались ноги в чёрных туфельках. Когда каталка проезжала мимо Власова, нога задела за кресло, и одна туфелька свалилась.
В тишине салона стук упавшей вещицы прозвучал как выстрел.
Фридрих, наконец, расстегнул свой ремень (застёжка звонко щёлкнула), затем ремень Микки (ещё один звонкий щелчок), и встал. Сопровождающий офицер хотел что-то сказать, но Власов его опередил.
- Это её сын, - веско сказал он на дойче, беря испуганного мальчика за руку.
- Вы - отец? - отреагировал офицер. - Пройдёмте с нами.
Власов не стал его разубеждать.
На улице было совсем стемнело - сказывалась двухчасовая разница во времени. Было холодно; с низкого неба сыпались редкие мелкие снежинки, неприятно коловшие лицо. 'Паршивая погодка' - будто услышав его мысли, пробормотал офицер. Фридрих невольно усмехнулся: похоже, даже местные жители не очень-то жалуют знаменитый русский климат.
Мальчик упорно молчал, цепляясь за мужскую руку, и лишь смотрел по сторонам округлившимися глазами.
На припорошенном снегом бетоне их дожидался белый медицинский фургончик с красным крестом на боку и серебристая полицейская 'сука' с российским двуглавым орлом. Власов поморщился, увидев его: неприязнь к жаргонному смыслу термина поневоле передавалась и буквальному. Фридриху не раз приходило в голову, что двусмысленная репутация России и постоянные подозрения в двойной игре, распространённые в Управлении, как-то связаны с её злосчастным гербом. Никому-то этот герб-мутант не приносил счастья - ни Византии, ни Австро-Венгрии... Впрочем, российское руководство в последнее время давало достаточно обоснованные поводы для подобного отношения к себе.
Фрау Галле, видимо, уже погрузили в медицинскую машину. Туда же отправили и маленького Михеля - тот не сопротивлялся, только напоследок сильно сжал руку Власову, словно утопающий, хватающийся за выскальзывающий канат.
Фридрих полез на заднее сиденье 'суки', игнорируя возмущённые возгласы офицера. Уже устроившись на заднем сиденье, он показал водителю удостоверение. Тот мельком глянул на готические буквы и махнул рукой офицерам - узнаваемым интернациональным жестом, означающим что-то вроде 'ребята, всё в порядке, это свой'.
Через минуту господа офицеры заняли свои места - один спереди, один рядом с Фридрихом. Оба изучили удостоверение, на этот раз куда внимательнее.
- Коллега, значит, - пробормотал себе под нос тот, что сидел рядом, посмотрев на Власова с невольным уважением.
- Я знаю русский, - на всякий случай сказал Власов. - Точнее, это мой родной язык.
В салоне 'суки' сразу потеплело - словно включили печку.
Когда машина доехала до здания аэропорта, Фридрих успел рассказать коллегам то немногое, что знал и считал возможным сообщить о странной истории с пассажиркой Галле. Офицер, в свою очередь, пожаловался на погоду, рассказал пару баек об аэродромных делах (байки были стандартные, узнаваемые), а также позвонил в аэропорт какой-то 'Анечке'. Власов чуть напряг слух и услышал хорошо знакомое: 'Анечка, тут один человек есть... у дойчей безопасником работает... хороший человек... говорю тебе - хороший человек, поняла?.. ну да, наш... ты уж без формальностей его проведи... лады?... ну и славненько.' Опять некстати вспомнилась украинская кровяная колбаса. Тут Власов поймал себя на том, что голоден. Даже американский ужин он не успел съесть, всё из-за той же некстати подвернувшейся журналистки и её семейных проблем.
Вторично допрашивать его не стали. Начальник охраны, огромный толстый дойч со смешной фамилией Фалтер, сухо поблагодарил 'господина Власова' за посильную помощь следствию, после чего отправил его восвояси - видимо, опасаясь, что заезжий коллега начнёт что-нибудь вынюхивать. Впрочем, дело касалось наркотиков, что создавало определённые проблемы. Фридрих еще помнил времена, когда задержанных с поличным наркокурьеров расстреливали
