Но, во-первых, знаменитая фраза «после нас хоть потоп» принадлежит вовсе не немцу, окопавшемуся в России, а самому что ни на есть национальному королю Людовику XV, французскому королю французов. Еле грамотная Анна вряд ли слыхала эту фразу, но вела себя в полном соответствии с ней.
С 1730 по 1740 год в Российской империи был человек, который мог в любой момент пресечь бироновщину, в любой момент — было бы только желание. Этим человеком была императрица Анна Ивановна.
Странно только, что все «хорошее общество» так дружно ненавидело Бирона и выдвигаемых им и Анной Ивановной иноземцев — но упорно не замечало роли самой царицы в расточении национальных богатств и в терроре.
Приходится признать то, чего решительно не желало «в упор замечать» прекраснодушное русское дворянство, так возмущенное засильем немцев. То, чего упорно не желали видеть и историки, два века кряду певшие с голоса русского дворянства и всю бироновщину сводившие к немецкому засилью и насилию. Не только Бирон и другие немцы, но и сама императрица хотела всего, что полагалось приписывать лично Бирону и немцам, — мафиозной{24} власти, бесконтрольности, легкой приятной жизни, развлечений.
Режим вошел в историю под названием «бироновщина», а должен бы войти как «анновщина»!
Во-вторых, вот чем-чем, а расизмом или национализмом Бирон совершенно не отличался. Несомненно, что бироновщина — это совершенно мафиозный способ управления страной, при котором правительство не интересуется благом страны и ему попросту наплевать, что будет дальше, после него. Такой способ управления, естественно, требует и особенных людей — тех, кто по своему психологическому складу годится во временщики. Иностранцам проще быть в чужой стране временщиками, это однозначно.
Но нет никаких оснований считать, что Бирон относился к русским плохо, хуже, чем к немцам: среди его и сотрудников и собутыльников множество русских. Справедливости ради: так же точно и Артемий Волынский близко дружил с секретарем императрицы Эйхлером, бароном Менгденом, Шенбергом, Лестоком. Так же и Андрей Ушаков охотно пьянствовал с Бурхардом Минихом.
Ниоткуда не видно, что русское дворянство было благороднее, лучше, приличнее Остермана и Левенвольда. Русское дворянство точно так же грабило и расточало богатства страны, творило невероятные жестокости, писало доносы, шпионило… словом, составляло надежную основу режима. Без доносов и взаимного подсиживания бироновщина не прожила бы и трех дней.
Во главе страшной Тайной канцелярии стоял «чистый русак», «птенец гнезда петрова», Андрей Иванович Ушаков. Его шпионы и палачи (в том числе и женщины-палачи) вовсе не были немцами.
Русским дворянам «почему-то» не нравилось, когда такая система обрушивается на них, но они были готовы участвовать в ней — да и участвовали теми же доносами и службой.
Английский резидент Рондо доносил в Лондон уже в 1730 году: «Дворянство, по-видимому, очень недовольно, что Ее величество окружает себя иноземцами… [это] очень не по сердцу русским, которые надеялись, что им будет отдано предпочтение».
Годом позже, в 1731 году, он же доносил снова: «Старорусская партия с большим смущением глядит на ход отечественных дел, а также на совершенное отсутствие доверия к себе со стороны государыни…»
Недоверие тоже объяснимо: в 1730 году вполне реально было введение куцей, но конституции. Сторонниками этой конституции были стариннейшие русские дворянские роды Голицыных и Долгоруких.
Тем удивительнее позиция русских дворян, которые в 1730 году то хотели, то не хотели конституции, а потом пили с Остерманом и с Бироном — то есть с легкостью становились временщиками в собственной стране. А едва умерла Анна Ивановна, сделались невероятными националистами, во всю глотку «обличая» «иноземный» режим.
Сам факт немецкого засилья при Анне оказывался удобным: он позволил русским видеть любые трудности страны именно в самом этом засилье. Русские люди охотно валили все на немцев и при этом не хотели обсуждать многие проблемы Российской империи и русского общества.
Репрессивный полицейский режим? А это все Бирон, он бироновщину и завел.
Роскошь двора? Иллюминации и карнавалы на фоне пухнущих от голода деревень? А это иностранцам русских не жалко.
Никто не думал о будущем? А это иноземцы так решили, им же России не жалко.
Тайная канцелярия? А кто направлял руку Ушакова? Иноземцы и направляли, Ушаков только исполнял, и попробовал бы он…
В общем, готовые ответы есть на все возможные вопросы, и это опаснее всего. В смысле — опаснее для самих русских. Выдуманное ими самими «германское иго» очень удобно, чтобы не думать. И не задавать других вопросов…
Например, кем нужно быть, чтобы создать в стране фактически оккупационный режим. Режим, при котором иноземцы будут чувствовать себя комфортнее русских? И какими дураками (а это еще мягкий эпитет) надо быть, чтобы позволить это?
Сам по себе переворот Елизаветы и миф про «немецкую партию» — тема невероятно интересная. Но этой теме я посвятил другую книгу [55]; здесь и сейчас важно другое — в 1747 году в Российской империи, в Петербурге, политический климат был никак не в пользу разговоров о роли германского элемента в ранней русской истории.
Именно это имел в виду старый опытный интриган И. Д. Шумахер, опасаясь «недовольства слушателей».
А Михайло Васильевич тоже прекрасно уловил, откуда ветер дует, но сделал выводы прямо противоположные: использовал конъюнктуру. Воевать и бороться с гадами-немцами, обижающими русский народ, было выгодненьким дельцем, «борцу» было гарантировано сочувствие и царского двора, и широких масс узкого круга образованной публики. М. В. Ломоносов славно обстряпал это дельце — уже тем, что напугал до полусмерти своих врагов. Некоторые академики действительно выехали из России, — например, знаменитый математик Эйлер. Потом, в 1766 году, он вернулся — но в разгар «борьбы с норманизмом» предпочел уехать из России — не ровен час, и правда угодишь в погром.
Поправилась и карьера самого Михайлы Васильевича. В 1748 году он устраивает первую в России химическую лабораторию, становится вхож в придворные круги, лично знакомится с царицей. В 1755 году он создает в Москве университет, доступный не только для дворянства (ныне Московский Государственный университет носит имя Ломоносова)…
Вряд ли можно приписать М. В. Ломоносову какую-то специфическую неприязнь к немцам или даже какую-то идейную германофобию. Учился он в Марбурге под руководством физика и философа X. Вольфа, во Фрейберге у металлурга и химика И. Генкеля. В Германии Ломоносов провел больше пяти лет, с 1736 по январь 1742 года, и вернулся с женой.
«Экспериментальную физику» X. Вольфа Ломоносов перевел на русский язык и вообще всегда отзывался о нем как о дорогом учителе, от жены имел дочь, эксперименты по изучению молний проводил вместе с Георгом Рихманом.
Не уверен даже, что использование «норманист!» вместо матерщины и дрессированный на «норманиста» пес — это проявление убеждений, а не игра. Есть много примеров игр такого рода, в разные времена и с разными людьми: возглавляя «идейное» движение, надо ведь быть самым идейным; а то, не дай Бог, кто-нибудь обгонит.
Но политическую конъюнктуру Ломоносов использовал сполна и много от нее получил: и в видные идеологи вышел, и Шумахера запугал до полусмерти.
Ну ладно… Политика политикой, интриги интригами: а из-за чего сыр-бор поднялся? Что же именно писали Байер и Миллер? Самое интересное: писали то же, о чем упоминали в Российской империи, упоминают и по сей день во всех школьных учебниках: что династия Рюрика и его ближайшее окружение — не русские, не славяне, а германцы, скорее всего скандинавы.
С этим, кстати говоря, спорить вообще невозможно: летопись предельно ясно говорит: «Имаху дань варяги из заморья на чюди, и на словенех, и на мери, и на всех кривичех… изгнаша варяги за море». Вроде бы все предельно ясно — кто такие варяги, где они жили, известно ведь не только из славянских летописей. Но тут же — чуть менее понятное место, как раз о призвании: «И идоша за море к варягом, к руси. Сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзие же уране, анъгляне, друзии гъте, тако и си. Реша руси чюдь, словени и кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Да поидъте княжит и володети нами».
То есть и здесь вроде все ясно… Кроме одной существенной детали: варяги — это, получается, и есть русь. Живут за морем свей (шведы), англичане и готы — а кроме них, живут еще и русь… Одновременно они и варяги, и русь — так получается.
Есть три мнения историков, как надо объяснять это место в летописях.
1. На слово «русь» не обращают внимания, с варягами все ясно? И хорошо, и порядок — позвали из Скандинавии, из-за моря, варягов. А русь? Что это значит, все равно непонятно, стоит ли дергаться?
2. Ну да, были какие-то непонятные варяги, которые вместе с тем русь. Наверное, такое варяжское племя…
3. Летописец работал в XI веке, он уже привык, что все, кто имеет отношение к Руси, — это русь. Вот он и назвал варягов русью — хотя в IX веке никакой русью они еще не были.
У автора сей книги есть свое мнение… четвертое. Это мнение будет изложено в следующей главе. Пока что главное — с варягами все ясно. Тем более не только у самого Рюрика, у всех его наследников имена тоже варяжские. Не немецкие — а именно скандинавские. Нет у немцев такого имени — Ингвар. У скандинавов оно есть, на Руси это имя произносилось как Игорь. Имен Аскольд и Дир тоже нет в континентальной Германии, но в скандинавских сагах упоминаются такие скандинавские языческие имена.{25}
Имена Олег и Ольга так укоренились на Руси, что их трудно признавать пришлыми, неславянскими. Но это — типичные германские имена; в Скандинавии они звучали бы как Хельг и Хельга. Языки разных германских племен различались довольно сильно. Известны саксонские вожди, пытавшиеся завоевать Британию в V веке, воевавшие со знаменитым королем бриттов Артуром и его рыцарями Круглого стола: звали их Хорса и Хенгист, что означает — Кобыла и Жеребец. Кони ведь — священные животные. Наверное, обычай давать такие имена — очень древний у германцев, раз имена эти встречаются во всех племенах, давно разошедшихся по свету. Хельга-Хорса во Франции превратилась в Клотильду; а имя — по происхождению то самое.
Воевода Свенельд служил еще Рюрику и дожил до времен Святослава.
Известны имена «мужей князя Олега», которые участвовали в посольстве в Византию в 913 году: Карл, Фарлаф, Веремид, Рулав, Стемид.
Святослав Игоревич — первый киевский князь со славянским именем, хотя и с варяжским отчеством (но оба родителя которого — варяги). Владимир Святославович — первый киевский князь, у которого имя-отчество чисто славянские. Но и он воевал с полоцким князем Рогволдом, чтобы жениться на его дочери Рогнеде, — уже в X веке.
Если же взять IX век, то во всей истории Руси там встречаются только два славянских имени: в Новгороде Рюрика пытается свергнуть некий Вадим — он хочет уничтожить монархию и вернуться к народоправству. Второе славянское имя — Гостомысл, мудрый старейшина в том же Новгороде. По легенде,
