Пока монетка летела, Павел лихорадочно думал, как её поймать. Выпустить из рук меч он не мог. Воспитывавшая его бабка, как-то рассказывала, что свой род он ведёт от Олега-варяга[70], много лет назад правившего в этих местах. Потомок славного воина, оружие не уронит ни при каких обстоятельствах, однако и ловкость свою хотелось показать прекрасной даме, пригласившей его в оруженосцы. Сжав коленями тело верного 'скакуна', мальчик поймал подарок левой рукой, учтиво кланяясь наезднице с короной.
Мыча, покачивая распухшим выменем, под хлёсткие удары ветки, корова отошла с дороги. Кортеж снова тронулся в путь, оставляя оломоутцам поводы для пересудов и гордо стоявшего у обочины Павла.
– Вацлав одноглазый совсем стыд потерял. Скоро от швабцев и баварцев продухнуть нельзя будет.
Зажиточный горожанин, владелец кожевенной мастерской, что располагалась на запад, от Северных ворот, делился своим мнением с соседом.
– А мне, без разницы. Силезец, моравец или баварец. Лишь бы монету платил. – Отвечал пивовар.
– Ну да, от твоего пойла все одинаково дохнут.
– Это от твоих сапог ноги кривыми становятся.
– Поучи жену …
Между уважаемыми горожанами завязалась драка. Иржи и Бедержих дрались по каждому поводу ещё с детства. Сколько их помнили, всю жизнь друзья ходили с синяками. Старожилы даже не пытались разнимать драчунов. Зато в лихую годину, пивовар и сапожник прикрывали друг дружку щитами, стоя в строю оломоутского ополчения и более преданных друзей, отыскать в городе было невозможно. Дети их недавно поженились, внуки скоро пойдут, а они всё продолжали своё любимое занятие, радуя развлечением горожан.
Но в этот день, тема для разговора была другая. В город прибыл сын Фридриха, да не один, а с красавицей женой, рыцарями и необычными телегами, плавно покачивающимися, когда колесо попадало в ямку или наскакивало на торчащий из земли булыжник. Женщины оценивали, во сколько коров обошёлся Гюнтеру плащ, чуть ли не подметавший улицы Оломоуца беличьими хвостами. Мужчины спорили о грузе, находившемся в возках, закрытым от посторонних глаз. Знатоки обсуждали достоинства коня, спрятанного под бордовой попоной. Девочки делали из коры короны и носили на голове, как Нюра. Мальчишки же, собрали отряд в количестве семи человек и решили на закате идти к замку, наниматься в пажи, как это сделал Павел, демонстрируя идеально круглый, целый пфенниг.[71]
Бруно Шауенбург представлял власть в Оломоуце как духовную, будучи епископом, так и светскую – исполняя роль советника моравского маркграфа. Приняв дорогие подарки, в виде толстой Библии и чертежей нового кафедрального собора, старый сгорит через четверть века, Бруно беседовал с Гюнтером и мной, единожды прервавшись на вечернюю молитву до самой ночи. По сути, его интересовали только два вопроса: ожидать ли продвижения кочевников на запад и не начнёт ли король Бела экспансию в Моравию. Причём венгерские новости, интересовали епископа особо.
– Не начнёт. Для войны нужно серебро, а его, после событий на Шайо едва ли хватит на собственные нужды. Как бы свои земли не пришлось закладывать.
– Не понял, что за события на Шайо? – Переспросил Бруно Гюнтера.
– Это Алексий лучше знает, – Штауфен перевёл на меня взгляд, – сведения весьма скудные.
– Арпады[72] потерпели поражение от Бату на реке Шайо. У Белы больше нет армии, Пешт пал.
– Старший сын Андраша прирождённый правитель. Он поднимется и рано или поздно окажется здесь. Это вопрос времени. Однако новости требуют детального изучения. Располагайтесь во дворце, я пришлю слуг.
По приказу епископа нас разместили на втором этаже, с противоположной стороны от башни. Лошадей препроводили в конюшню, а возки остались стоять во дворе. Едва мы заняли свои комнаты, как прибежал начльник епископской стражи, сообщив, что у замка стоят мальчишки, рассказывая невероятную историю о приёме на службу женой Гюнтера.
– Никого я на службу не нанимала. – Нюра тренировалась во владении саблей при свете факелов, беря уроки у Воинота, что вызвало удивлённый взгляд стража. – Хотя, подожди …, Павел есть среди них?
– Есть. Именно он и сказал, что уже принял от Вас, достопочтимая госпожа, целый пфенниг.
– Его можно впустить. А на счёт остальных, уговора не было. Спустя десять минут, дверца в воротах замка распахнулась.
– Твоя правда, малец. Заходи. Остальные – живо по домам. – Грозный начальник караула звякнул кольцами кольчуги, – ждете, когда псов спущу?
– Павел, замолви словечко. Мы завтра тут будем ждать. – Раздавались голоса мальчишек, бегущих по направлению к городским кварталам.
Павлик зашёл внутрь, следуя за стражником. Тощая котомка с куском хлеба и новой, ещё ни разу не одёванной рубахой болталась за спиной. Верёвка, заменяющая рыцарский пояс, плотно облегала талию. К ней было приделано кожаное кольцо, в которое был продет деревянный меч.
– Да …, не повезло тебе сынок. К немчуре на службу нанялся. – Стражник освещал дорогу и как бы разговаривал сам с собой. – Не баба, а мужик в юбке.
Павел молчал. Под рубахой, на шнурке висел перстень, отданный бабушкой перед самым его уходом из дома. В голове эхом отдавались последние слова, сказанные ему на прощание: – Не посрами имя!
Вскоре мальчик переступил порог зала и от яркого, по его мнению, света прищурил глаза. На потолке, где было укреплено колесо с подсвечниками, висели три прозрачных бочонка, обрамлённые железными прутьями. Ярко-жёлтый свет, исходивший от них, освещал всю комнату. И лишь по слабо коптящему, поднимающемуся наверх от фонарей дымку, можно было догадаться, что там что-то горит. Дама, нанявшая его днём, сидела на каком-то огромном сиреневом мешке, набитом чем-то мягким и читала вслух книгу. Причём держала её в одной руке, а не воспользовалась помощью огромного воина, сидящего, справа от неё на таком же пузатом мешке. Рядом с незнакомцем, на зелёном сундуке лежал меч в ножнах, поблёскивая золотом перевязи.
– Госпожа, господин, – начальник епископского караула поклонился, подталкивая Павлика сделать аналогичный жест уважения, – вот этот мальчик.
– Да, это именно он, – Нюра вставила закладку между страниц и закрыла книгу, – спасибо …, –щёлкая пальцами руки, – запамятовала как Вас …
– Гостислав, госпожа. Временно исполняю обязанности каштеляна замка.
– Спасибо Гостислав, ты очень мне помог.
Дверь за каштеляном закрылась, и Павел остался один с незнакомыми иноземцами.
– Что скажешь, любимый муж? – Нюра повернула голову в сторону Гюнтера.
– Сколько тебе лет? – Штауфен наслаждался мягкостью надувного кресла и спрашивал, откинув голову на подголовник.
– Завтра исполнится двенадцать.
Гюнтер стал вспоминать себя в этом возрасте. Имея за плечами дюжину прожитых зим, он выглядел крупнее и явно повыше. Ещё бы, голодать пришлось только в шестилетнем возрасте, тогда по всей Швабии был неурожай, и репа считалась деликатесом.
– Сколько языков знаешь, обучен ли грамоте, смотрю, меч у тебя, умеешь пользоваться?
– Вас понимаю, с богемцами могу разговаривать, грамоте не обучен, но имя своё написать смогу, бабушка научила. С мечом, лучше меня во всём Оломоуце никто не сможет.
– Дерзок. Кто отец?
– Погиб батька. – Мальчик опустил голову, своего отца он не видел ни разу.
– Завтра Воинот проверит его умения, а Пин Янг осмотрит на предмет болезней. Гордый отрок, мне понравился, но грамоту надо знать. Неучи мне не нужны.
В этот момент за дверью раздались шаги, сопровождаемые звоном железа. Начальник стражи вновь вошёл в комнату.
– Господин, епископ просит Вас посетить его. Алексия я уже известил.
– Дорогая, – Гюнтер поднялся с кресла, – буду не скоро.
Утром, Нюра с Милкой в сопровождении Воинота и Свиртила отправились на городской рынок. Павел сидел за спиной швабца, поглядывая на большую сумку, в которую предполагалось складывать покупки. Ворота замка распахнулись, и четвёрка лошадей рысью поскакала к городским кварталам. Удивить новгородку обилием предлагаемых товаров было невозможно. Торг уступал её родному городу на порядок: как по количеству, так и по ассортименту. Первым делом был посещён большой купеческий дом, где Беньямин пообещал оплатить все покупки в счёт предстоящих расчетов. Ицхак уже убыл в Ратисбон, поклявшись не позже, чем через две седмицы вернуться с серебром. Так что иудей остался один, успел пристроить три капи воска и теперь оптом продавал перец, следя за купцом из Брно, перебиравшим зёрнышки в мешочке, пытаясь отыскать маленькие чёрные камушки кремния. [73]
Пока Павел ожидал Нюру, присматривая за лошадьми, за его спиной раздался приглушённый свист. Вчерашние соискатели места пажей звали своего товарища.
– Ну что, попросил за нас? – Ребята стайкой окружили друга, обращая внимание на кинжал, висящий на широком поясе с жёлтой бляхой.
– Ничего не выйдет. Берут только знающих грамоту.
Сорванцы поникли. Читать и писать никто не умел. Выучиться можно было только у монахов, либо у очень знатного сверстника, куда путь был закрыт.
– Жаль, удачи тебе, Павел. Не забывай о нас. – Мальчишки побежали по своим делам.
Когда из ворот купеческого дома вышла Нюра, отрок был уже один, занятый расчёсыванием гривы коня.
– Значит, у тебя сегодня день рождения?
– Да, госпожа.
В мастерской Иржи с пажа сняли мерки, пообещав к вечеру готовые сапоги и куртку. Свиртил пожертвовал порванную кольчугу, снятую с малорослого куявца под Краковом, которую местный кузнец должен был укоротить и подогнать по фигуре юноши. Милка подарила вязаную шапочку из овечьей шерсти, а Воинот согласился преподать пару уроков в обращении с холодным оружием. Лучшего дня рождения у Павла ещё не было.
Дни протекали своим чередом. На четвёртые сутки к Бруно прибыл монах от Вацлава, принесший известия о битве под Легницей, с подробным рассказом о похоронах Генриха. В секретном донесении говорилось о необходимости заготовить как можно больше продовольствия и направить волонтёров для наёма воинов. Оставшаяся без армии, с юным королём, соседняя страна нуждалась в крепкой моравской руке. Шауенбург в свою очередь отписал о приёме посольства с Руси, где в районе Псковских земель возникло никому не известное Самолвское княжество, управляемое одним из сыновей Фридриха. А также поделился своими рассуждениями.
