не есть, пердеть по команде, короче, смиррррно!» И шел дальше, любуясь своими военно-модными свежепоглаженными сапогами. Хромачи антрацито- во блестели, скрипели и отражали на своих несгибаемых голенищах картины военного бытия.
Следует добавить, что у нашего героя, помимо «удачно» подобранной формы, существовал еще один нюанс внешнего вида: бритый затылок и экстремально короткая прическа типа «туго и упруго» — полубокс по гражданским меркам. Данный образчик висит в виде инструкции в любой бытовой комнате любого подразделения, но как только военный пытается применить это на себе, командование расценивает столь точное соблюдение уставных норм как издевательство над этими самыми нормами. Товарищ старший сержант, стоящий в строю, был, вне всяких сомнений, издевательством над самым святым после знамени части понятием— внешним видом!
Козлов как-то краем глаза зацепился за инородное тело, хрен знает во что одетое. Буквально запнувшись, он впился глазами в эту «образину», которая не мигая смотрела на отца-командира, решительно оттопырив уши под нависающей фуражкой.
— Командира взвода ко мне! — заорал комбат, не спуская взгляда с потустороннего старшего сержанта.
— Это кто?! Нет, это что?!
— У него справка: нога поломана, на реабилитации!
— Оторвать, бля, эти ноги и воткнуть обе мосо- лыги в сапоги!
Виновник диспута весь жестко подобрался и затих, прожигая резвого комбата немигающими стеклянными глазками из-под козырьков бровей, фура- га, потеряв точку опоры, полностью закрыла лоб. «Филиппок» явно хотел бодаться, но пока табуреточно плотно стоял и бледнел звероватым лицом, явно набирая критическую массу для взрыва.
Вдоль строя с другой стороны, не обращая внимания на приветствия и доклады, упруго шагал генерал-майор Бельников, начальник училища, при котором оно стало чуть ли не ведущим спортивным вузом МО.
При генерале комбат разошелся уже с буквально показательным рвением:
— А ну, арестовать этого недоделанного! Трое суток гауптической вахты за издевательство над военной формой!
— Есть, — ответил старлей, командир взвода.
А что еще он мог ответить?
— Козлов, ты кого тут расстрелять решил? — между делом спросил генерал и уж совсем было пошел дальше, однако…
— Да вот, какой-то придурок хромой в ботинки вырядился на строевой смотр! Да еще и рылом стоит, целится — чисто гуманоид.
Генерал повернул голову и увидел одного из своих спортсменов.
— Подполковник, да это пугало сделало для училища больше, чем весь твой сраный батальон, вместе с тобой во главе!
— Товарищ генерал-майор…
— Молчать, подполковник! Приказ об аресте отменяю своей властью, а вам посоветую не рычать на личный состав, а вникать в новые условия службы. Это вам не стройбат, и здесь вам солдатик картошку из столовой в рюкзаке не сопрет! Шагом марш на свое место!
Комбат разом перестал блестеть и лосниться. На неожиданно сдувшихся ногах он поплелся в голову строя. «Одноногий» старший сержант, так и не проронивший ни слова, выпустил воздух и вытер моментально взмокший лоб.
На собрании офицеров батальона по итогам строевого смотра подполковник Козлов сидел во главе стола, меланхолично подперев любовно причесанную голову кулаком. На него через стол с прищуром смотрел засиженный мухами бюстик Ленина. Судя по длительной паузе, комбат и Ленин знали, о чем они молчат.
— А как фамилия, ну этого, как его… старшего сержанта? А, ну да, и фамилия соответствующая. Когда я его увидел, я вспомнил учебник истории.
Офицеры недоуменно затихли. Какая связь между общеизвестным своеобразным сержантом и учебниками?
— Так вот, я вспомнил учебник истории, а на обложке у него неандерталец с дубиной — рожа один в один! Нарожают дебилов с похмелья — и всех в училище вместо унитаза!
Собрание было сорвано, но не всем же быть симпатягами — надо же кому-то и Родину охранять, затыкая прорехи в обороне… лицом Кто видел, о чем, точнее, о ком спич, тот поймет, что наша обороноспособность вне критики и вне логики.
Следовательно, мы непобедимы!
9. Первый
Все мы когда-то впервые обжигаемся, но есть вещи, которые лучше не трогать, ввиду чрезмерности ожога.
Когда он взвалил парня на спину, солдатик очень странно выдохнул, вроде как гортанно захрипел и затих. Да нет, живой, наверняка живой, вот и дышит.
Ночь была из тех, когда глаза только мешают, не давая никакой информации, но оставляя глупую надежду, что, может, вот ракета или фонарь какой, ну хоть бы сигаретка где подмигнула бы угольком. Ребята разлетелись веером и даже почти не стонали. Ему повезло, ему вообще в такие минуты странно и часто везло. И вот он уже ползает по снегу и трогает шеи неподвижных тел, пытаясь понять, что это за маслянистые пятна вокруг и на месте ли ручки- ножки у этого восемнадцатилетнего ребенка, с жестоким юмором переодетого в военную форму…
Солдат — это человек, обязанность которого, подчиняясь приказу, убить врага, а офицер должен указать на этого врага и добиться того, чтобы солдатик боялся его, офицера, настолько, что был бы готов идти убивать незнакомого страшного дядю. Человек, решивший призывать на службу в ВС детей в возрасте восемнадцати лет, был, как минимум, агентом ЦРУ, как максимум, врагом своей страны. Ничего более опасного для боеготовности этого государства не было сделано даже блоком НАТО.
…Ноги вязли во вражеском снегу, а вражеский воздух отказывался делиться кислородом. Мальчик на его спине обмяк и потяжелел, голова, переливисто хрустнув, свалилась с плеча. Поздно — не донес, да и не мог донести, потому что сразу было ясно, что всё — готов.
Аккуратно и зачем-то бережно он положил тело на снег. Вокруг суетились невидимые и оттого неприятные люди. Сев в сугроб, остро почувствовал всю свою беспомощность и никчемность: «Вот ведь — умер! А я жив. А донести не сумел». Голова упала на грудь, тело загудело каким-то внутренним, монотонным воем.
Он разом подскочил, будто проснулся. «Там ведь еще есть кто-нибудь!»
На снегу сидел рыжеватый паренек без шапки, со странно вывернутой рукой и все пытался ее поправить.
— А что было-то? С нами что было-то?..
— Заткнись! Ходить можешь?
— А что случилось-то?..
Он хлестко ударил парнишку по лицу ладонью.
— Заткнись и держись за разгрузку.
— Ой, рука, рука!..
— Ну вот, хоть в себя пришел.
Парень, придя в сознание, тут же его и потерял и обвис кульком. Пришлось уложить его на манер мешка с мукой, благо мешочный опыт имелся в изобилии. Вися на плече, боец ритмично и безвольно раскачивал ногами. Они оказались последними, кто смог выйти к транспортеру.
Медсестра, до неприличия молоденькая девица, никак не могла снять бушлат, солдатик живо отзывался на каждое ее движение щенячьим повизгиванием. Резать ножницами сырой ватник оказалось делом неблагодарным. Реально непонятно, кому было хуже: солдатику или сестрице.
Он молча сидел в комнате, пахнущей эфиром и йодом. Здесь было тихо и уютно. «Еще бы пацан не скулил и рука бы у него так нелепо не торчала в обратную сторону…» Когда что-то мешает, хочется Прекратить это раз и навсегда. Так, например, порой логичнее решительно выкинуть брюки, нежели Мучиться над выведением омерзительного пятна на Станице.
— А ну, дай-ка я, — скомандовал он и, не дожидаясь ответа сестрички, достал нож.
Солдатик затравленно дернулся в сторону — на Него увесисто надвигался окровавленный и неузнаваемый мужик с ножом в руке. Бушлат разлетался резко и жестко, через пару минут на кушетке сидел худенький, почти прозрачный ребенок со сломанной рукой и неуместными веснушками на плечах, от него даже пахло не прокисшим портяночным потом, а теми пирожками, которые мама, смахивая слезу, заворачивала ему в дорогу полгода назад.
Полный бред! Просто пушечное мясо… За что они так с чужими детьми?! А их манерные сыновья сейчас наверняка бурбон со льдом потягивают и размышляют, где сегодня «зажечь» и какую «телку» задрать. Бывший мальчик «из-за гаражей», он до аллергии ненавидел сытые военно-московские рожи выпускников училища им. Верховного Совета и прочих генеральских колыбелей. Но, как ни странно, этим выпускникам, как и их уже реализованным предшественникам, было глубоко насрать на него и дистрофичных ребят в настоящих погонах и с настоящими дырами в давно не мытых головах.
Первый раз на его плече умер человек. За что, за кого — непонятно… Умер за непонятное в непознаваемой и такой болезненно любимой, нездоровой стране.
10. Сера, разведенная в масле
«То, что нас не убивает, делает нас сильнее», — говаривал старина Фридрих. Только взглянув на события со стороны, по прошествии многих лет, начинаешь понимать, как он прав.
