За пределами круга узких специалистов наиболее известны его идеи в теоретической механике, где он попытался придать формулировкам законов механики такой вид, чтобы они не зависели от скорости равномерного и прямолинейного движения системы и от ее вращения. Здесь Мах, отказавшись от абсолютных пространства, времени и движения, свойственных ньютоновской механике, предпринял попытку построить эту науку на основе постулата, согласно которому движения тел могут быть определены лишь относительно других тел. Этот постулат получил название 'принципа относительности Маха' и сыграл немалую роль в становлении теории относительности А. Эйнштейна.
Помимо теоретической и экспериментальной механики, Э. Мах интересовался также процессами физиологии слуха и зрения, изучал механизмы вестибулярного аппарата; все это в немалой степени было побуждено его философскими интересами (конкретно, его изысканиями в области теории познания, базированной на достижениях психологии и физиологии органов чувств).
Э. Мах - автор многочисленных научных и философских публикаций. Из числа последних наиболее известны: 'Анализ ощущений и отношение физического к психическому' (М., 1908), 'Популярно-научные очерки' (СПб., 1909), 'Принцип сохранения работы. История и корень его' (СПб., 1908), 'Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования (М., 1909), 'Механика. Историко-критический очерк ее развития' (СПб., 1909).
86
В общем, эмпириокритики наследовали антиметафизическую установку позитивизма Конта, Спенсера и Милля (почему это философское учение часто называют также 'вторым позитивизмом'), внеся в нее, однако, весьма существенные коррективы. Если 'первый позитивизм', расценивая традиционные философские онтологии, с их претензией на роль учения о глубинных основах мироздания, как досадную ошибку, предлагал просто-напросто отбросить всякую 'метафизику' с пути научного познания и заменить ее совокупностью наиболее важных достижений конкретных, 'позитивных' наук ('физикой' в широком смысле слова) [1], то 'второй позитивизм' попытался радикально и навсегда избавить науку от опасности любых 'метафизических болезней'. Для этого, по их мнению, нужно было обнаружить источники метафизических заблуждений, содержащиеся в реальном познавательном процессе ('гносеологические корни метафизики'), а затем 'очистить' научное знание от всего того, что этими источниками питается. В своей работе представители 'второго позитивизма' стремились опереться на достижения тогда еще весьма молодой и столь же претенциозной 'положительной' науки о человеческом сознании, психологии.
1 Роль философии сводилась при этом к разработке оптимальных способов упорядочения (классификации) научных знаний и представления их в виде удобной для использования системы.
Таким образом, в позитивном плане они намеревались критически обобщить практику научного (в первую очередь естественно-научного) познания, обратив внимание на те эффективные приемы, которые были выработаны в ходе исторического развития положительных наук, и тем надежно обеспечить достоверность научных утверждений. Для этого, по их мнению, следовало методично, во всех деталях и вплоть до самых сокровенных истоков, проследить путь, по которому шла к своим выводам научная мысль, а затем скорректировать его, избавив от напрасных блужданий. Отсюда и то внимание к истории науки, которое, наряду с уважением к результатам экспериментальной психологии, отличало виднейших представителей этого течения.
В качестве критической программы они предлагали продемонстрировать наличие в философских и научных построениях не основанных на опыте (априорных) утверждений, а также 'скачков мысли', разрывов в рассуждении, которые недопустимы для подлинной, хорошо устроенной, позитивной науки; устранив подобные утверждения и ликвидировав эти разрывы мысли, по их мнению, можно было бы и очистить науку от метафизических домыслов, и навсегда устранить возможность 'метафизики'. Продолжатели их дела, неопозитивисты (представители 'третьей генерации' позитивизма), любили называть себя 'дворниками при науке', поскольку видели свое профессиональное предназначение как раз в том, чтобы очищать науку от всякого 'метафизического хлама'.
87
Следует заметить, что эмпириокритицизм развивался в русле весьма широкого и довольно аморфного течения европейской философской мысли, которое стремилось избавиться от 'метафизики', разобравшись с механизмами познавательных процессов. Когда основоположники марксизма писали, что от прежней философии остается только логика и теория познания, они по существу зафиксировали возникновение этой широкой исследовательской программы. Однако термин 'теория познания' стал методично использовать и ввел в состав общепризнанной философской терминологии начиная с 1865 г. Э.Цильзель; это он провозгласил задачей теории познания скрупулезное изучение познавательного процесса, двигаясь от наличного состава знания (скорей всего обремененного заблуждениями, предрассудками, неявными предположениями, необоснованными утверждениями) к его первоистокам. Именно так понятую теорию познания и ученые-естествоиспытатели, и философы позитивистской ориентации второй половины XIX века расценили как надежное средство избавления знания от метафизики. Парафразом этой критической установки является гносеологический постулат, который немедленно был превращен в базовую аксиому гносеологии что познание-де начинается с ощущений, и потому ощущения суть последнее основание всякого знания.
Поскольку, как мы уже отмечали, эмпириокритики считали своей насущной задачей радикальное ниспровержение 'метафизики', теория познания, в духе времени, оказалась в фокусе их внимания. И даже если они и не сводили свою роль исключительно к гносеологической критике (критике метафизики, критике предрассудков, предпосылок, унаследованных от прошлого догм, критике познавательных средств и способностей, 'критике опыта'), то уж во всяком случае расценивали критический философский (то есть гносеологический) анализ как важнейшее условие достижения любого подлинного знания - в том числе и такого, которое можно было бы называть мировоззрением.
Мировоззрение в их понимании вовсе не обязано было выражать более глубокую суть мироздания, нежели 'физика' (в широком смысле этого термина как вся совокупность опытных, 'позитивных' наук); напротив, оно предстало в их глазах как обобщение результатов частных наук, прошедших горнило гносеологической критики. Это, разумеется, было радикальным изменением в понимании предмета и назначения философии по сравнению с предыдущим историческим периодом.
Но такая перемена позиции, при всей критичности этих философов в отношении концепций большинства их предшественников, все-таки не привела их к полному разрыву с глубокими традициями развития
88
европейской культуры. Связь с традицией проявилась хотя бы в том, что теория познания в сочинениях эмпириокритиков не была сведена исключительно к роли служебного средства - орудия ниспровержения метафизики; напротив того, она сама, в определенном смысле, заняла место метафизики, слившись с психологией, которая в их концепциях предстала как новое, 'позитивное' учение не только о духе, но и о мире. Используя теорию познания, эмпириокритики, идя по пути ретроспекции, попытались достичь некоей изначальной целостности, 'нейтральной' как в отношении онтологической оппозиции идеального и материального начал, так и в отношении гносеологической оппозиции субъективного и объективного. Это изначальное, 'нейтральное' единство, лежащее, по их мнению, в истоках познавательного процесса, осуществляемого 'земным', человеческим сознанием, фактически заняло в концепции эмпириокритиков освободившееся в результате гносеологической критики место прежнего 'духа' идеалистической метафизики. Поэтому, например, Мах характеризовал собственную позицию как 'теоретико-познавательный идеализм': он и в самом деле создал своеобразную онтологическую концепцию. В этой концепции идеи - вовсе не самодостаточные обитатели особого 'мира сущностей', который служит основой 'мира явлений', каковыми их представляли метафизические онтологические учения, а только содержание знания, то есть человеческие идеи. Мир образований человеческого сознания - разумеется, тоже идеальный, но более 'земной', нежели сфера сущностей в прежних 'метафизических' онтологиях.
Другой виднейший представитель этого течения, Р.Авенариус, хотя и называл себя философом, но в глазах естествоиспытателей того времени тем не менее тоже выглядел человеком достойным, не метафизиком каким-нибудь. Он ведь тоже не измышлял метафизических гипотез, а исследовал формирование и состав действительного знания - то есть не претендующего на абсолютность, а реального, относящегося к человеку, того, которое возникает и развивается в процессе человеческой жизни и само входит в ее состав. Что же касается 'метафизики', то, согласно мнению Авенариуса, она настолько укоренилась в сознании людей в силу традиции, настолько переплелась, буквально слилась с подлинными знаниями, что стала серьезной помехой прогрессу науки. Поэтому ее следует как можно быстрее устранить - с помощью гносеологической критики. Отсюда, кстати, и само название 'эмпириокритицизм', то есть философия критического опыта: ведь его задача - критика опыта, 'зараженного' метафизикой.
Стратегия критической философии Авенариуса и Маха, в принципе, проста, и ее можно было бы выразить старой восточной заповедью 'преследуй лжеца до истока лжи': достаточно детально проследить весь познавательный процесс, при этом руководствуясь нормами, об
89
щепринятыми в позитивной (опытной) науке и не позволяя себя увлечь 'призраками' универсальных объяснений, связанных с априорными предпосылками. Это значит, что теория познания должна представлять собой, в конечном счете, просто-напросто адекватное описание познавательной деятельности (прежде всего, разумеется, процессов научного мышления). Этим объясняется, как уже было отмечено, внимание эмпириокритиков к истории науки: Э. Мах был не только выдающимся физиком, но также одним из первых историков этой науки, положивших в основание своей картины ее развития определенную философскую концепцию.
Правда, две (по меньшей мере две) априорных предпосылки в программу эмпириокритиков, поставивших целью борьбу с любыми априорными предпосылками, все же 'просочились'. Первая - это убеждение, что познавательный процесс, в конечном счете, начинается с ощущений, и потому весь 'опыт', в конечном счете, может быть редуцирован к чувственному опыту. Вторая - что никаких 'скачков' (или, если угодно использовать философскую терминологию, никаких 'качественных изменений') в познавательном процессе быть не должно (в их концепции это запрещено фундаментальным законом развития всякого знания законом экономии мышления, 'наследником' принципа непрерывности, провозглашенного представителем 'первого позитивизма', Дж. Ст. Миллем). Поэтому Мах и Авенариус определяли понятие как 'общее представление' и, следовательно, не усматривали принципиальной разницы между чувственной и рациональной 'ступенями' в познавательном процессе: по их мнению, никаких 'ступеней' в этом непрерывном процессе быть не должно, и потому понятия отличаются от представлений только большей общностью и другой функцией в 'организации опыта'. В результате такой операции, кстати, понятие было лишено специфического ореола прежнего 'идеального': ведь границы между раздражимостью, ощущением, восприятием, представлением и понятием, согласно концепции эмпириокритицизма, весьма условны.
Наверно, эмпириокритики не согласились бы с тезисом о нагруженности их исходной позиции предпосылками, сославшись на то, что они всего лишь описывают реалии познавательного процесса, которые для беспристрастного исследователя самоочевидны: для того чтобы в этом убедиться, достаточно обратиться к собственному чувственному опыту и к процессу развития познавательных способностей человека, начиная с самых первых моментов его жизни. Работы Э. Маха [1] изоби
90
луют разного рода иллюстративным материалом, схематическими рисунками, изображающими то, что видит 'на самом деле' человеческий глаз сначала, какие трансформации первоначального зрительного образа (например, в плане перспективы) происходят потом и т. д. Та смена акцентов, тот антиметафизический настрой в европейском научном и философском сознании, которые мы отметили ранее, в глазах эмпириокритиков предстают всего лишь
