невозможно, и если при изменении политического положения последует разрядка, виноваты в этом будут лишь жадные до денег представители демократии. После Германии одно государство за другим попадало в сети той разбойничьей системы мировой политики, которой мы обязаны диктатом, касающимся дани. Но одновременно начинается и пробуждение. Этот факт, особенно на основании германского подъема в 1933 году, неизбежно приведет, в основном, к постоянным лозунгам.
Не международный частный синдикат (Ратенау), не всемирные экономические тресты, поставленные над всеми народами как «цель и смысл мировой истории», не безрасовый союз народов должны провозгласить нордическое германское обновление в отношении европейской и мировой политики, а определяемые расой государственные системы, которые сосуществуют в форме симбиоза. Они не должны погибнуть при бесконечном перемешивании в бесформенном хаосе, что является сегодня неизбежным следствием прежней демократической мировой политики. Должны главенствовать также государственные системы, которые на основании этого органичного разделения гарантируют политическое господство белой расы над земным шаром.
Поэтому идея обоснованной расой мировой политики в отношении Восточной Азии означает выделение, выбивание одного государства за другим из сегодняшней всегосударственной и надгосударственной финансовой системы, которая давно на четыре пятых управляется евреями. Безрасовой Пан-Европе, хаотическому «мировому правосудию», ненародной масонской мировой республике противостоит эта новая идея нордической сущности, как единственно опасная для них, благодаря своей органичности. Все другие больше не действуют. И согласно этой оценке борющихся сил в плане мировой политики снова возникает утверждение упомянутой вначале государственной системы, создание которой соответствует только интересам нордических культур и формирующих государство сил: германско-скандинавского блока с Целью защиты Северной Европы от коммунистической волны, предотвращения образования опасности, концентрирующейся на Востоке; союза этого блока с Англией, господство которой над Индией также обеспечено только предотвращением политической власти азиатов; несмотря на имеющиеся большие напряжения, взаимной поддержки расовой политики белых в Северной Америке при условии отмены американских требований дани от Германии и Англии; военного союза под руководством Италии; на Дальнем Востоке желтой государственной системы при совместной охране жизненных интересов белых Северной Америкой и Европой. Насколько эта органичная воля сможет пробиться, покажет будущее.
Сама Германия в этом случае получит, наконец, возможность обеспечить своим 100 миллионам достаточно жизненного пространства в Европе. Причем политика здесь вновь восходит к метафизике: внутренняя свобода творчества народа также привязана к политической независимости, но только эта независимость может гарантировать продолжительность и силу национального понятия чести. Поэтому призыв к собственному пространству, к собственному хлебу является также предпосылкой к победе духовных ценностей, к формированию немецкого характера. В этой великой борьбе за существование, в борьбе за честь, свободу и хлеб такой творческой нации как германская, ее народ вправе ожидать того уважения, которое безоговорочно оказывали менее значительным нациям. Земля должна быть свободна для обработки руками немецких крестьян. Только это одно даст возможность немецкому народу, сжатому в тесном пространстве, вздохнуть свободно. Но в результате этого произойдет и возникновение новой культурной эпохи - эпохи белого человека.
Часть седьмая
ЕДИНСТВО СУЩНОСТИ
Глава 1
Народ потерян как народ, не существует больше как таковой, если, оглядываясь в его историю и познавая его волю к будущему, мы больше не увидим единства. В каких бы формах не протекало прошлое, но если нация дойдет до того, что и в самом деле отречется от признаков своего духовного пробуждения, она отречется при этом и от корней своего бытия и становления и обречет себя на бесплодие, потому что история не представляет собой развитие из ничего в нечто, из незначительного в великое, преобразование сущности во что-то иное. Первичное пробуждение в расовом и народном плане при помощи национальных героев, богов и поэтов является уже навсегда апогеем. Это первое большое мифическое высшее достижение в основном уже больше не «совершенствуется», а только принимает другие формы. Присущая Богу или герою ценность, является вечной в хорошем так же, как и в плохом. Гомер представлял собой вершину греческой культуры и защищал ее при ее падении. Яхве - это живущий инстинктами иудаизм, вера в него - это сила какого-нибудь мелкого еврейского спекулянта из Польши.
Это единство действительно и для немецкой истории, для ее людей, ее ценностей, для древнего и нового мифа, для основных идей немецкой народности.
Форма Одина отмерла, т.е. Одина, самого главного из всех богов как воплощения природной символики, объективно преданного поколения. Но Один [Герман Вирт находит в древнем мире богов также черты упадка. В частности, влияние эскимоской расы.Это может быть и так, но собственно германского народа это не касается.] как вечное зеркальное отражение древних духовных сил нордического человека сегодня живет так же как и 5000 лет тому назад. Он объединяет в себе честь и героизм, создание песни, т.е. искусства, защиту права и вечный поиск мудрости. Один узнаёт, что по вине богов, за нарушение договора со строителями Валгаллы род богов должен погибнуть. Видя эту гибель, он, тем не менее, приказывает Хеймдалю созвать своим горном азов на решающую битву. Неудовлетворенный, вечно ищущий бог, странствует по вселенной, для постижения судьбы и сущности бытия. Он жертвует глазом, чтобы познать глубочайшую мудрость. В качестве вечного странника он является символом нордической вечно ищущей в своем становлении души, которая не может самоуспокоение вернуться к Яхве или к его наместнику. Неукротимая воля, которая первоначально так сурово звучала в боевых песнях о Торе на нордической земле, уже с самого начала своего появления свидетельствовала о внутренней, устремленной, ищущей мудрость метафизической стороне Одина-странника. Но тот же дух вновь проявляется у свободных великих остготов, у благочестивого Вульфилы. Это проявляется также - совпадая даже во времени - в усиливающемся рыцарстве и у великих нордических западноевропейских мистиков во главе с величайшим из них - мастером Эккехартом. И снова мы констатируем, что когда во фридерицианской Пруссии душа, породившая однажды Одина, снова ожила у Хоенфридберга и Лойтена, одновременно она возродилась в душе Томаскантора и Гёте. С этой точки зрения глубоко оправданным кажется утверждение о том, что нордическое героическое сказание, прусский марш, сочинение Баха, проповедь Эккехарта, монолог Фауста - все они представляют собой различные выражения одной и той же души, творение той же воли, вечные силы, которые сначала объединялись под именем Один, a в новое время нашли воплощение в Фридрихе и Бисмарке. И пока действуют эти силы, живет и творит еще нордическая кровь в мистическом объединении с нордической душой в качестве предпосылки для любого истинно типичного творчества.
Живым является только миф и его формы, и за него люди готовы умереть. Когда франки покинули свои древние родные рощи, и их тела и души лишились корней, постепенно покидали их и силы, которые помогали противостоять сильным и сплоченным жителям Галлии. Напрасно Теодорих пытался обратить короля франков Хлодвига в арианство, чтобы обеспечить по крайней мере национальные предпосылки в отношении к Риму. Подстрекаемый своей истеричной женой вождь сильнейшего в военном отношении германского племени осуществил духовный переход в римский лагерь. И хотя ни он, ни другие франки не думали о том, чтобы отказаться от своего героизма, они поставили его рядом с христианством, чтобы бороться за него, за свою славу и свою власть. Обусловленный первым шагом римский миф заглушил затем древнегерманскую идею крови и смог взять на себя ведущую роль. Теперь все войны происходят под знаком креста. И когда этот крест, наконец, победил, началась борьба внутри «обращенного» мира против еретиков и протестантов, которые со своей стороны также несли знак креста на поле боя. Потом миф о мученическом кресте умер, что сегодняшние Церкви пытаются также утаить, как когда-то германцы утаивали смерть древних богов, потому что за христианский крест нельзя больше втянуть в войну ни одну североевропейскую армию, даже испанскую или итальянскую. Сегодня хоть и умирают также за идеи, символы и знамена (или только за идеи), но ни один из этих эталонов не несет знака, который когда-то победил «благочестивого» Хлодвига. И то, что не наполняет живых огнем настолько, чтобы они отдали за это жизнь, сегодня мертво, и ни одна сила не возродит это к жизни. Чтобы можно было сегодня еще оказывать влияние во имя «креста», Церкви вынуждены прятаться за идеи и символы пробужденного заново мифа. Но это как раз и есть знаки силы, уничтожить которую стремился когда-то «Бонифаций» и Виллибальд, знаки той крови, которая когда-то создала Одина и Бальдура, которая когда-то дала мастера Эккехарта, начавшего наконец сознавать самого себя, когда было произнесено слово Пангермания, когда и Гёте снова увидел задачу нашего народа в том, чтобы сломать Римскую империю и основать новый мир.
Глава 2
