— Нам, старушка божия, самим не на что опохмелиться.
По бескровным губам монахини скользнула злая усмешечка:
— Ну, становитесь, убогие, рядом, будем просить вместе.
— Старая чертовка! — выругался Воскресенский.
Заутреню служил маленький седенький попик. Он протягивал слова молитвы слабым старческим голосом, будто жалуясь на свою немощь, а черный дьякон, худой и длинный, отвечал ему таким рокочущим басом, что колебалось пламя свечей. В контрасте с этим громыханием голоса монашеского женского хора, лившиеся откуда-то сверху, казались особенно нежными, чистыми, неземными.
— Так и есть, — шепнул мне Воскресенский, — вон он.
Аркадий стоял у колонны. Статный, златокудрый, он сразу бросался в глаза. Мы протиснулись сквозь толпу молящихся и стали позади него. Он усердно крестился и кланялся, но время от времени поворачивал голову влево и украдкой на кого-то поглядывал-. А там, в левой части церкви, за деревянными перилами, молились монахини. Они стояли попарно, одетые во все черное, с низко опущенными головами, с потупленным взором, и казались все на одно лицо — бледные, отрешенные от мира, ушедшие в самих себя.
Мы принялись наблюдать за Аркадием, стараясь по направлению его взгляда определить, кто из молящихся привлекал его внимание. Ведь, кроме монахинь, здесь много было и горожан.
Шли минуты за минутами, заутреня близилась к концу, и мы уже хотели тихонечко толкнуть Аркадия в бок и вывести его из церкви, как я заметил, что одна из монахинь чуть-чуть повернула голову и робко подняла глаза. Этого мгновения было достаточно, чтобы мне показалось, будто вся церковь озарилась голубым сиянием. Боже, что за глаза! В жизни своей никогда не видел таких огромных и таких кротких глаз! Понятно теперь, кто притягивал к себе взоры Аркадия.
Воскресенский, вероятно, был занят размышлением, даст Аркадий трешницу или не даст, и, кажется, ничего не заметил. По крайней мере, он ни словом не обмолвился об этом, а прямо приступил к делу, как только мы втроем вышли из церкви. Трешницу Аркадий дал, и Воскресенский тотчас же затерялся в толпе. Мы остались с Аркадием вдвоем.
По дороге на квартиру я рассказал о встрече с бродягой. Аркадий сначала слушал рассеянно, но, когда узнал, что мой старый знакомый теперь свой человек в женском монастыре, сразу оживился.
— Вот как! — воскликнул он. — Меня всегда интересовали бродяги. Они шляются по всяким местам и знают много занимательного. Сведи-ка ты меня к нему. А уж я с ним полажу.
— Сведу, — сказал я. — Чего же не свести.
Ах, если бы я знал, в какое приключение вовлек себя этим обещанием!
Романа дома не было. На тумбочке около его кровати лежали те страницы из журнала «Природа и люди», которые дал нам солдат. Вспомнив, что мы не дочитали четвертой страницы, я принялся исследовать ее. Она была заполнена короткими зарисовками, информациями, историческими справками, как-то: «Европейская наука и немцы», «Девушки Эльзаса», «Бисмарк о войне с Россией». Я так и не понял, зачем эти листки были нам посланы. Вернулся к первой странице, к объявлениям. Но и они ничего мне не объяснили. В самом деле, что, кроме возмущения, могли вызвать такие объявления, как «Усатин Гебгардта» или «Вниманию женщин». В первом говорилось, что «Усатин» делает даже самые маленькие усы большими и густыми, придает им удивительно изящную форму, а во втором рекомендовалось женщинам пользоваться кремом «Идеал», от которого кожа лица приобретает идеально белый цвет. И это — в страшную годину, когда народная кровь льется рекой на полях войны!
Читая, я все время чувствовал тонкий и чем-то знакомый мне запах. «Ах, да! — вспомнил я. — Ведь это «Лориган» Коти, те дорогие духи, которыми душились наши богатые попечительницы из «Общества трезвости».
Когда вернулся Роман, я спросил его:
— Как думаешь, зачем передали нам эти страницы?
Роман отвернулся к окну и ничего не ответил.
«ГОРИЛЛА»
От усиленных занятий меня все чаще и чаще стала донимать головная боль. Однажды, чтобы рассеять ее, я отправился на тот холм, на который мы с Романом поднимались летом. Не прошел вверх и сотни саженей, как увидел впереди себя странную фигуру. Согнув широкую спину, она сидела на высоком камне и в сумерках была удивительно похожа на большую обезьяну. «Неужели Воскресенский и впрямь видел здесь гориллу и даже поздоровался с ней за руку? — мелькнула у меня мысль. — Но гориллы, как известно каждому школьнику, водятся только в Африке, откуда же она могла появиться здесь? Разве из какого-нибудь зверинца сбежала?» Я топтался на месте, не зная, идти ли мне дальше или повернуть назад. Черт их знает, этих горилл: с одними они здороваются за руку, а других, может, и по башке стукают.
Пока я размышлял, горилла шевельнулась, спрыгнула с камня и на двух ногах вразвалку пошла в мою сторону. «Если она меня не убьет с первого удара, я ей тоже дам сдачи», — решил я.
Когда странное существо находилось в десятке саженей от меня, я подумал, что это, пожалуй, не горилла, а скорее всего первобытный человек.
Но вот мы стали нос к носу, и все мои предположения рассеялись: передо мной стоял не первобытный, а современный человек, только давно не бритый и одетый в штаны и куртку, шитые из овчины шерстью наружу.
— Прогуливаетесь? — спросил волосатый вполне доброжелательно.
— Прогуливаюсь, — ответил я, еще не зная, как себя держать.
— Доброе дело, доброе. — Он помолчал, прощупал меня глубоко сидящими глазками и также доброжелательно сказал: — Знаете, я бы не советовал вам идти дальше. Чем выше, тем ветер пронзительней, а вы в одной шинелишке. Простудитесь, храни бог.
— Почему вы так странно одеты? — полюбопытствовал я.
— А чем странно? — Человек оглядел себя. — Холодно — вот я и одеваюсь потеплей. Хожу да в колотушку постукиваю. Не будь на мне овчины — закоченел бы.
— Что же вы тут сторожите? — посмотрел я, недоумевая, по сторонам.
— А тут карьер поблизости. С войной его забросили, а хозяйственный инвентарь остался. Вот я его и сторожу. Пойдемте, а то как бы худой человек не обидел.
Он взял меня под руку и осторожно повернул в обратную сторону. Я попытался было руку высвободить, но сейчас же почувствовал, как ее будто железным обручем сжало, и покорно зашагал вниз.
— Дмитрий, ты?! — услышал я знакомый голос. — Куда влечет тебя неведомая сила?
Передо мной стоял Роман, одетый в тулуп и шапку-ушанку. Щеки его дрожали от беззвучного смеха.
— Да, сила, — подтвердил я. — Ради бога, помоги мне от нее отвязаться.
— Отпусти его, — сказал Роман.
К моему удивлению, волосатый тотчас же освободил мою руку.
— Не хотелось мне тебя впутывать, — поморщился Роман, — но… раз ты уже здесь, пойдем со мной. Только уговор: насунь мою ушанку по самый нос и не подавай голоса. Сиди, слушай и на ус мотай.
Он дал мне свою шапку, а мою фуражку, которая была ему мала, с трудом натянул себе на голову.
Сторож направился к своему камню. Мы с Романом свернули на боковую тропинку. Прошли шагов сто вниз, опять куда-то свернули и наконец оказались перед каменным амбаром, как бы вросшим в самую гору. У широких дверей его стоял человек в бараньей шапке.
— Как дела? — спросил Роман.
