иной разговор завел, какого Митрофан и не ожидал вовсе. Поведал он, что в Динске произошло, как только дозорные огонь костров тревожных вдали увидели. Собрал воевода дружину ратную и к бою стал готовить. Хотели уж было навстречу врагу выступать, а тут из Кижа гонец примчался. Много кочевников в этот раз нахлынуло, не справиться было с ними дружинами малыми, поэтому решил князь врага единым, сильным войском бить. Приказал правитель Далечья воеводе две трети дружины в Киж вести, а оставшемуся войску степняков как можно дольше рубеж обороны удерживать. Главе же городскому было приказано людей, припасы и все добро ценное на корабли грузить и на северные острова вести, где должны были жители Динска войну переждать.
Невесел был рассказ Нероды, да и сам он мрачнее тучи сидел. Преграждало войско его путь к Динску, и должны были ратники, живота не жалея, кочевников хотя бы до полудня следующего дня удерживать, пока последний корабль из порта не отчалит. Выпала ратникам участь смертников, но, кроме того, совсем не уверен был полководец, что до полудня они в деревне продержатся. Понимающе закивал Митрофан, осознал, как дело плохо, но тут его Щербатый еще раз огорчил. Дошли до него слухи, что как только воевода дружину с севера в Киж привел, так тут же был схвачен и казнен. Обвинил его князь в измене и на глазах у толпы и у войска всего четвертовал. А причиной такому приговору лютому и несправедливому послужило письмо кляузное, что городской глава, Емел Одортов сын, как только беда на земли Далечья нагрянула, тут же князю направил. Говорилось в той бумажке, что воевода был задолго до нападения кочевниками подкуплен и что недаром он князя убедил рыцаря заморского для избавления от чудовищ нанять. Утверждал мерзкий доносчик, что на самом деле варк Борг не тварей хищных по лесам уничтожал, а степнякам сведения передавал, как застава пограничная обустроена, сколько ратников ее охраняет и как к ней лучше подобраться. Когда же дело до нападения дошло, ударили подручные рыцаря по ратникам далеченским с тыла и помогли врагу заставу порушить. Конечно, знал князь, какая вражда между воеводой и главой Динска была: в мирное время он на письма подобные и внимания-то не обращал, но сейчас осерчал и казнить воеводу решил трусам и изменникам в назидание, ведь лучше невинного на плаху отправить, чем повинного не наказать!
Дико было Митрофану подобное слышать, не ожидал он слепой жестокости от правителя, которому привык верой и правдой служить. Затряслись у парня руки, захотелось ему еще выпить. Нерода то приметил, усмехнулся в бороду и, вина десятнику подлив, новый разговор завел:
– Вот так вот, Митрофан, забавно выходит! Кто верой да правдой служит, тот в немилость попадает; а кто живет – кошелек набивает, тот и в смутное время сухим из воды выходит, – тяжко вздохнул Нерода и залпом чарку опорожнил. – Вишь, как свершилось! Воевода наш невинно казнен, я с дружиной всей на убой отправлен, чтоб мерзкий гнус Емел со своими прихвостнями на острова убраться мог и там беду переждать! Там, конечно, жизнь тяжела и лишений полна, да только вряд ли глава городской голодать будет. Такие, как он, даже у дитяти малого кусок изо рта вырвут!
– Такова, значит, судьба наша, – лишь смог ответить Митрофан.
– Судьба-то судьба, да только как ты посмотрел бы, чтоб ее изменить? – хитро прищурившись, заявил Нерода. – Не робей, парень, измену я не предлагаю!
– Тогда что ж? – подивился десятник, не понимая, к чему Щербатый ведет.
– Ты, парень, меня послушай и горячки не пори! – шутливо пригрозил пальцем Нерода. – И если глупость какую удумаешь, то учти, вокруг избы ратники мне верные дежурство несут, они тя в миг повяжут. Так вот, слушай, сколько нас здесь утром погибнет, без разницы, кочевников все равно даже до полудня не сдержать. А мне и ребяткам моим гибнуть понапрасну не хочется, поэтому ждет нас не в порту, а в бухте, что северо-западней Динска, быстрый корабль. Хозяин его мне жизнью обязан и ждать поэтому до последнего будет, а если паруса раньше срока задумает поднять, так верные мне людишки в его команде живо мерзавца за борт выкинут и суденышко туда приведут, куда я прикажу.
– А куда ж его вести-то, кроме северных островов? – искренне удивился Митрофан, ведь не было у дальчан на море других портов и владений.
– Нет, парень, – покачал головою захмелевший Нерода. – Смертники мы, и на острова нам путь заказан, там нас как изменников встретят… Да и охота те голодать? Я иное предлагаю, в Заморье податься и там наши мечи и руки сильные… одним словом, службу верную какому-нибудь королю предложить…
– В наемники податься? – догадался Митрофан, никак не ожидавший подобного от верного слуги князя.
– В наемники, в наемники, – закивал головою Щербатый. – А что плохого? Князь нам лишь верную смерть за службу пожаловал, изволь, завтра с утра ее получи! А я и людишки, мне преданные, за час до рассвета на коней сядем, и в путь к спасению отправимся.
Противно было Митрофану речь трусливую, крамольную слушать, ну а что было делать? Сказал бы слово поперек, его бы прямо здесь, в избе, соратники Нероды и упокоили бы.
– Зачем ты, Нерода, речь изменника при мне ведешь? Хочешь бежать, так кто ж тебе мешает? Зачем я-то тебе понадобился? – задал Митрофан вполне уместный вопрос и, не ожидая милости от хозяина, сам себе вина налил.
– Вот в этом-то как раз и закавыка, – рассмеялся Нерода и по-дружески десятника по плечу похлопал. – Не ошибся я в те парень, суть самую примечаешь, ну, так я от тя ничего утаивать-то и не собирался. Сейчас замысел мой и поведаю! Чтобы в Заморье местечко хорошенькое найти да на службу выгодную пристроиться, нужно имя иметь… чтоб молва о тебе добрая шла, чтоб серьезным воителем люди тебя считали… Я вот весь век свой князю верно служил, в скольких сражениях участвовал, уж и не упомню, на втором десятке счет потерял, а вот имени-то у меня как раз и нет. Наше Далечье, дале чье оно и есть. Никто о нем толком ничего не знает, и людишек, что здесь живут, в Заморье всерьез и не воспринимают. Что, скажешь, не ведал, что князь особняком от других правителей держится?
– Ведал, – кивнул Митрофан, – но только вот до сих пор непонятно, при чем же здесь я, у меня-то тем более имени нет!
– Верно парень подметил, – рассмеялся Нерода, – твое имя еще меньше моего стоит, но зато у Витора варк Борга имя известнейшее, слава о его подвигах ратных по всему Заморью идет. Одни им восхищаются, другие ему многим обязаны, но есть и те, кому он дорожку перешел…
– Хочешь его уговорить за нас слово доброе замолвить? Думаешь, я у него в чести лишь потому, что лесами дикими вместе три дня до вас добирались да в бою на заставе бок о бок бились?
– Дурак ты, парень, – покачал головою Щербатый, – но мыслишь шустро, за что я тя и люблю. Рыцарек ни за кого из нас слова не скажет, я о другом толкую. Коль не понял, щас доходчивей объясню! Насолил он в Заморье многим. Не только наш князь, но многие короли заморские его голову высоко оценили. Коль мы на чужбину приедем просто так, то голодно и неуютно нам будет, а вот если в мешке Виторову голову привезем, то еще корольки торги устроят за честь башку его к воротам своего замка прибить. И денег мы получим, что на всех с лихвой хватит, да и имя такое звучное приобретем, что охотников множество найдется услуги наших мечей оплатить.
– Ах вот оно что, – наконец-то догадался Митрофан. – Хочешь, чтобы я тебя и дружков твоих к его стоянке лесной отвел? А уверен ты, что известно мне, где варк Борг сейчас находится?
– Известно, известно, – дважды кивнул Нерода. – Уж я-то рыцаренка этого знаю. У него, видишь ли, принцип, коль кто с ним сразу пойти не согласился, он время на раздумье дает. А большинство из его учеников с тобою в деревню пришли, отсюда следует, что сидит Витор сейчас где-нибудь в леске и ждет, пока к нему воины не возвратятся. В общем, не ври мне, парень, иль ты нас к варк Боргу ведешь, иль из избы этой живым не выйдешь!
Умел Нерода Щербатый весомые слова найти, чтоб собеседника убедить. Осознал Митрофан безвыходность своего положения. Воины с пограничной заставы да наемники рыцаря за него горою встали бы, да только мало их было. Что они могли сделать против трети дружины Динска? Сила и власть на стороне Нероды подлого, а значит, супротив его воли идти, себе смертный приговор подписывать; и себе, и всем тем, кто за него вступился бы. «С волками жить – по-волчьи выть!» – в который раз убедился десятник в мудрости народной поговорки. Распорядилась судьба так, что вынужден он был иль погибнуть, иль мерзкий, недостойный чести воинской поступок совершить…
– По рукам, – кивнул Митрофан после раздумья недолгого. – Отведу я тебя к рыцарю на лесное становье, но только уж и ты слово свое сдержи!
– Не боись, парень, мне толковые подручные нужны, – усмехнулся Нерода. – Не каждого из своего отряда на чужбину возьму, далеко не каждого, но для тебя место на корабле уж точно найдется.
Щас ступай отдохни, но спать не ложись! Как смеркать станет, в путь тронемся! Пехом пойдем, в лесу кони без надобности, да и шума поднимать не след!
Едва светать стало, но звезды еще небо не покинули, как пришли за Митрофаном. Тронул его легонько за плечо посыльный Нероды и прошептал: «Пошли!» – тихонечко прошептал, чтобы спящие возле костра не услышали. Собрал десятник скудные пожитки, ломоть хлеба прихватил и к избе полководца-предателя отправился. Собрались там около двух дюжин солдат. Боялся Нерода меньшим числом на варк Борга идти. Оно и понятно, к чему рисковать, когда гурьбой навалиться и безопасней, и проще?
Без лишних слов повел Щербатый отряд свой к околице, а там, как назло, их часовые окликнули. Не успел Митрофан и глазом моргнуть, пали оба ратника наземь с горлом перерезанным. Обидно было вот так, от своего же командира смерть принять. Обидно и несправедливо, когда полководец своих же солдат предает. Глупой смертью погибли часовые, а каково будет остальным дружинникам, когда они утром проснутся и поймут, что их командир трусливо бежал, их на погибель оставив? Муторно стало на душе у десятника, хоть и понимал умом, что Нерода иначе поступить не мог. Подняли бы шум часовые, слух по дружине прежде времени пошел бы, а ведь им пару часов тишины надобно, чтобы в лес удалиться и рыцаря возле скалы найти.
Больше никто беглецов не заметил. Спокойно добрался отряд дезертиров до опушки и в чащу углубился. Привычны дружинники были к лесу, гораздо лучше Митрофана в нем себя чувствовали. Сразу понял десятник. Нерода не только верных себе воинов отобрал, но и тех, кто в деревне вырос, для кого чащи лесные почти родным домом были. Умело и быстро перебирались ратники через топи и буреломы, а когда хищники к ним приблизиться осмеливались, то встречало зверье неразумное смерть от стрелы еще до того, как морды оскаленные из кустов высовывало. Еще солнце не взошло, как отряд к скале на северных болотах подошел и на отдых недолгий встал. Подозвал Нерода к себе Митрофана и еще раз переспросил, сколько с рыцарем воинов и был ли условный знак, чтоб своих с чужаками, по лесу шатающимися, не перепутать. Честно признался десятник, сколько с Витором
