вступить придется… Перебить ты их должен!
– Я?! – От удивления Чик так на лежаке подскочил, что раненый на землю чуть не свалился. – Да я ж ничего толком не знаю! Что ты мне прикажешь, отвар, живот пучащий, сварить и, тайком в становье подкравшись, в котелок его подмешать?! Так ратнички-то вон какие здоровые, сдюжат отраву такую простецкую!
– Книга… там… – указал ведун перстом ослабшим на котомку дорожную. – Там знания, там способы разные… сам думай, ищи!
Ничего более не сказал ведун, лишь, обессилев, голову назад откинул да глаза помутневшие закрыл. Растерялся Чик, застыл в недоумении над телом то ли бездыханным, то ли бесчувственным. Дышалось знахарю трудно, голова жутко кружилась, но в этот миг было ясно только одно: любыми способами, любыми средствами должен был он с задачей сложной справиться, врагов-северян извести и тело жителя лесного от поругания мерзкого уберечь.
Два дня и три ночи кружила по лесу метель, ведуном вызванная, но к утру третьего дня ослабли чары, утихло ненастье. Установилась погода солнечная, безветренная да не очень-то и холодная. Отряд северян на поляне возле избушки, во время битвы с ведуном спаленной, потихоньку в дорогу собираться начал. Стали воины могучие мышцы, за два дня вынужденного бездействия отлежанные, разминать да оружие подточили чуть-чуть, а затем в лес, на поиски убежища отправились, где враг раненый прятался. Остался на поляне лишь один воитель, скарб походный сторожить. Тяжко по лесу бродить, когда добро походное да запасы съестные плечи оттягивают, а без присмотра груз ценный оставить кто же отважится? Зимой голодно тварям лесным. Как запах пищи учуют, тут же набегут и сожрут.
Немного времени прошло, как товарищи сторожа в лес подались, а он уже заскучал, и чтобы со скукой одолевающей справиться, принялся с топором упражняться. Грозно оружие его было и громоздко, но воин легко его в воздухе одной рукой заместо двух подкручивал и удары по противнику невидимому наносил, резкие, умелые, годами отточенные. Каждый удар такой, если бы не по воздуху приходился, а по ратнику вражескому, то не только бы голову снес, но самые крепкие доспехи наверняка расколол бы. Поупражнялся воитель, но вскоре вновь заскучал. Без противника бой не сладок, нет азарта, да и не видит никто, некому хвалебное слово сказать иль на огрехи указать. Походил северянин, рослый, плечистый, по поляне, дровишек в костерок затухающий подбросил, почесал бороду косматую в раздумье и, наконец, новую себе забаву нашел. Решил богатырь силу свою и топор добротный не для ратного дела использовать, а дубок молодой срубить, чтоб и дровишками разжиться, и делом заняться.
Стукнул раз, затем другой, далеко разнесло звук удара гулкое эхо. Но не смутило то чужака. Люди зимою в лес лишь за дровами ходят, и если крестьянин какой песнь топора его случайно и услышит, то внимания не обратит, посчитает, что из соседей кто-то в чащу раньше его наведался и деревья на поленья рубит, а значит, и не испугается, за дружинниками в усадьбу барина не побежит. Занес воитель топор в третий раз, только размахнулся, а тут за спиною его вдруг рычание волчье раздалось. Быстро развернулся воитель, топор для битвы со зверем поудобней перехватив, и рот от удивления открыл. Пуста была поляна, биться было не с кем. Нахмурился воин, звериный рык он вроде бы взаправду слышал, но долго размышлять над этим не стал; развернулся вновь и по дубку что есть силы ударил. Вошел топор боевой чересчур глубоко в древесину, острое лезвие в разрезе застряло, да так крепко, что даже могучие руки воителя его вытащить не смогли. Дернулся северянин раз, затем другой, третий, но топор так с места и не сдвинулся. Прорычал северянин сердито, затем выругался на своем языке да со злобы кованым сапогом дубок и пнул. Вот тут-то и произошло то, что иначе как чудом назвать было никак нельзя. Дерево вдруг ожило, появились у него глаза, нос, рот и даже ушки маленькие из ствола ровного вылезли.
– Не, ну вы на него только гляньте, звери лесные! – проворчал дубок человеческим голосом. – Мало того что рубить меня охальник собрался, так он еще и лягается!
Отпрянул воин, глазищи вытаращил и губами зашлепал. Никогда не видел чужак дерева говорящего, да еще не на далеченском, а на родном ему языке.
– Не, милок, ну вот сколько те годков будет?! Поди, всего двадцать аль тридцать, а я те не сорняк какой – одногодок, я тута ужо полвека произрастаю! Тя что, родичи тупоголовые уважению к старшим не научили?! – не унималось рассерженное дерево. – Что ты таращишься, чо таращишься?! Я вот щас возьму и в зенки твои бесстыжие плюну!
Слово любое делами красно! Дерево говорящее зря не грозило, поднатужилось, покрытые корой губы сжало, надуло деревянные щеки и изрыгнуло в лицо обидчика зеленую вязкую слизь. Закричал воин не от боли, от страха. Схватился руками в железных перчатках за испачканное лицо и начал его протирать, но все без толку, липкая масса не отдиралась и, через сомкнутые веки пробравшись, уже глаза пощипывать начала. Испугался северянин не на шутку и, чтобы разом отчиститься, ткнулся лицом в сугроб. Снег чистый, снег только что выпавший быстро с зеленою слизью справился. Злость и обида нанесенного оскорбления заняли место испуга, вмиг отступившего. Поднялся северянин на ноги, полный решимости другой топор взять и дерево мерзкое срубить, да только когда отнял ладони мокрые от лица, поджидал его еще больший сюрприз. Пропала личина ехидная. Оживший дуб прежним, обычным деревом стал, но вот напротив него, в каких-то всего двух шагах, медведь здоровенный на задних лапах стоял и из пасти открытой пар зловонный пускал.
Бросился воин к запасному оружию, что близко совсем лежало, да только не успел он и шага ступить, как уже в крепких тисках медвежьих лап оказался. Сжал косолапый добычу крепко и голову ей откусить попытался, да только не удалось, выдержала сталь шлема северного напор огромных клыков. Зарычала зло зверюга голодная, но во второй раз не укусила, вместо того принялась жертву, в прочную сталь закованную, из стороны в сторону качать да лапищами ломать. Тяжко человеку пришлось, но в горах севера заснеженного крепкий народ обитает. Выдержали броня и тело напор могучих лап, извернулся воин ловко, вывернулся как-то из смертельного объятия и за топором кинулся, да только далеко уйти не успел. Удар лапы когтистой точно по шлему пришелся. Сталь выдержала, но воин без сознания в снег упал. Накинулся на тело оглушенное медведь, подмял под себя и, урча грозно да слюну пуская, принялся живую, горячую плоть из стального панциря выцарапывать. Как ни крепка броня, а щелки между латами все же имеются. Разодрала зверюга, с голодухи рассвирепевшая, доспехи добротные, и началось кровавое пиршество.
Вышел тут из-за дерева Чик, глянул на картину, кровь леденящую, и, убедившись, что северянин мертв, одним легким движением руки медведя усмирил да мысленно приказ косолапому отдал, обратно в берлогу покинутую отправиться и до весны крепко спать. Одним врагом стало меньше, но по лесу еще четверо шастали, а значит, не должен он попусту время терять.
Осторожно продвигался отряд северян по лесу. Медленно, но верно в сторону укрытия ведуна шли. Непонятно было лишь, как им ориентироваться в чужом лесу так здорово удается. Видно, для охотника опытного каждый лес свой, родной. Подошли чужаки уже совсем близко, как вдруг начали в снег аж по пояс проваливаться, а затем нежданно в болото, даже тоненькой коркой льда не прикрывшееся, уперлись.
Трое воинов удивленно переглянулись, а вот предводитель их к такому повороту готов был. Заиграла на губах вожака хитрая ухмылка. Понял Биврук, что подраненного колдуна то происки, и обрадовался. На верном они были пути, оставалось лишь жертву загнать да последний удар нанести. В топь, заунывно булькающую и лютой смертью путникам грозящую, северяне, конечно же, не полезли. Побоялись чужаки, что добыча от них ускользнет, разделился отряд, да только не поровну: не носивший даже сапог предводитель меч двуручный на плечо закинул и справа болото обходить стал; трое же его подручных налево двинулись.
Едва враги разошлись, как затряслись ветки густой ели, и, отряхиваясь от снега и иголок колючих, из-под нее Чик вылез. Не ожидал ведун начинающий такого поворота. Сотворив болото, он, конечно, не рассчитывал, что враги через топь двинутся, уж слишком тогда расправа простой бы была, но думал, что они вместе пойдут иль поровну разделятся. В первом случае заводил бы он чужаков по лесу до смертельной усталости, благо, что из книги узнал, как ландшафт изменять и препятствия разные на месте пустом создавать. Если северяне по двое пошли б, облегчило бы это задачу. Он бы сначала одну пару извел, а затем и другую. Но разом с тремя бойцами заманчиво было справиться, а с другой стороны, и соблазн казался велик, от беспечного предводителя избавиться. Думал, Чик, думал, чесал затылок, не зная, в какую сторону сначала отправиться, а затем все же налево пошел. Трое воинов большую опасность представляли, чем один, пусть и могучий. Ограничен был у новичка запас сил и волшебных чар, посчитал он, что лучше сначала от основной угрозы избавиться, а уж затем оставшееся колдовство на одиночку-воина напустить.
Сперва натравил на врагов волчью стаю ведун-самоучка, да только толку от этого вышло мало. Прав был наставник, северяне – хорошие воины, не испугались они приближения клыкастой оравы, и как только первая морда оскаленная из-за кустов показалась, так сразу же спиной к спине встали, оружие обнажили и бой приняли. Волки только набросились, а уж трое серых кровью снег оросили. Вовремя понял Чик промашку свою и отозвал стаю в лес. Ни к чему зазря зверье губить, коли проку в том нет! Напустил Чик тумана с болота, звуки, похожие на завывания духов-скитальцев, имитировал. Думал, испугаются враги да к оврагу отступят, где уже несколько ловушек для них приготовил: глубокие ямы с острыми кольями, вверх торчащими. Однако воители храбрые пустого воя не устрашились, двинулись дальше, так что пришлось Чику потрудиться и иллюзии мертвяков гниющих призвать. Поднять настоящие трупы парень пока не мог: было хлопотно, требовало куда больше знаний, чем те, которые он из книги в переплете черном почерпнуть успел. Да к тому ж откуда на болоте, только что сотворенном, мертвякам взяться? В нем еще пока никто и не завяз, разве что зайчишка-глупышка случайно забежал да с кочки упал.
Зашевелились сугробы на пути у отряда, с ревом протяжным и стонами, повыползали из них человеческие да зверья останки уродливые… на воинов двинулись. Северяне же, к великому удивлению парня, ни капельки не испугались, загоготали дружно, то ли над видом трупов, то ли над бессилием колдуна насмехаясь, а затем вскинули топоры и принялись кости крушить. Если бы настоящими мертвяки были, то не была бы победа людей такой скорой да бескровной. Быстро управились чужаки с ходячими трупами, изрубили их на мелкие части да дальше уже собирались отправиться, как знахарь, на немощь свою разозленный, новое препятствие создал, всю выдумку, все знания, что почерпнул, в него вложил.
Завьюжила метель, ударил мороз, да такой сильный, что даже Чик в теплом тулупе и тот до кости промерз, не то что латники, у которых под доспехами лишь куртки надеты были; меховые, но уж больно тонкие. Стало воинам с севера не по себе, затоптались на месте, запрыгали, лица раскрасневшиеся растирая да броню поспешно с себя скидывая. Инеем белым их доспехи покрылись и стали хозяев не защищать, а, наоборот, холодом лютым
