Летят искры костров, которыми согревают стыки воздуходувных труб. Захлопываются двери железных камер, шипит воздух, и новые смены рабочих проваливаются под воду, где в дно реки все глубже врезаются ножи кессонов.
Сборке и установке кессонов, обычно весящих до ста тысяч пудов, предшествует трудная борьба с водою, - сооружение временных, заградительных стен, что обходится чрезвычайно дорого.
Волховстрой решил обойти этот расход. Сделано это было весьма остроумно и необыкновенно.
В стороне от места работ, на воде, на особых площадках, построили остовы кессонов из железа, бетона и жидкого стекла, - это уменьшило вес их до двадцати пяти тысяч пудов (приблизительно). Затем построили деревянный плавучий мостовой кран. Мало кто верил в успех этого дела.
Когда кессоны высохли, к ним подплыл кран, зацепил их на цепи и полиспасты и, кряхтя, стал поднимать. Это была тревожная минута. А вдруг и не поднять с площадки двадцатипятитысячный остов? Но вот, между площадкой, на которой лежал кессон, и его основанием появилась трещина в волосок. Подняли еще на четверть - трещина не увеличивается. Жуть! Но оказалось, что вместе с кессоном выпирается облегченная от его тяжести площадка. Наконец, подняли, и кран вместе с кессоном поплыл к плотине. Причалили к быку, взяли с двух берегов дальномерами точку и бросили кессон на дно. Так, один за другим, сбросили на дно Волхова все десять кессонов, не борясь с водой, не затрачивая ни рубля из столь трудно доставаемых денег на обычные подготовительные работы. Точность установки этим, нашим, способом превысила точность кессонных установок в Аугсвилле.
Если вам необходимо свернуть себе шею и сломать ноги, то идите дальше по плотине. Вот - направо - деревянной арочной громадой поднимается ледозащитная стенка. Паровой кран поднимает и опрокидывает на верх ее вагонетки с бетоном. По левую её сторону роется днище бассейна и возводится каменная стена судового канала.
Вот налево - из воды на огромной площади торчат сваи, каркасы, мосты, целые крепостные стены (водозащитные переборки), леса, леса. Внизу, в узких щелях, среди стройки и лесов, дымят и свистят маленькие паровозы, ужом проползают среди этого первородного хаоса поезда груженных камнями вагонеток. Наверху, в сараях, гремят машины, изготовляющие бетон. Бегут с тачками рабочие.
Вдруг заиграли рожки. Люди становятся за вагоны, под навесы. Внизу, в выемке, - ниже уровня Волхова, - двое, в чуйках, возятся около желтенького ящичка с проводами. Вот быстро они отошли за навес. И - ух, трах... Рвануло, и три фонтана камней и щебня взлетели выше лесов.
Это - работы по возведению фундамента станции, турбинных каналов, щита Стенея и углублению русла. Делурийские сланцы правого берега наполовину срыты отвесно. Там пойдут речные суда.
Дно канала пробивается буровыми скважинами. В них под огромным давлением нагнетается цемент с жидким стеклом. Этой смесью зашиваются и цементируются щели в плитняке на дне канала.
У каменистого откоса работает странная машина. Туловище ее - вагон с трубой, из которой валят клубы дыма, внутри пыхтит машина, трещат шестерни. Из вагона высовывается длинный железный нос на цепях. Поперек носа ходит палец вверх, вниз, в стороны. На конце пальца - зубастый ковш величиной с комод.
Вся эта штука называется экскаватор. Я думаю, что она может даже писать стихи. Вот зарычала, повернулась и опустила хобот вниз, в грязь. Хлебнула ковшом из-под низа и пошла скрести вверх по откосу. Захватила каменную глыбу, несколько бревен, пудов двести земли и грязи и удовлетворенно повертывается к платформе рядом стоящего поезда. На платформе лежит камень, высыпаться неудобно. С деликатностью нос отодвигает камень, внизу ковша отваливается челюсть, и на платформу высыпается содержимое. И опять нос поворачивается к откосу, на ковше болтается челюсть, болтается, пришлепывается, и - бухается вниз и ворчит, загребает камни.
Так экскаватор грызет горы, нагружает поезда.
На правой стороне Волхова - городок с улицами и переулками. Центральное место - рабочий клуб с театром, читальней, гимнастической, лекционной и музыкальной залами. Рынок, книжная лавка, школа, баня, столовые, просторные и светлые бараки для рабочих, типография местной газеты, здание управления Волховстроем. В стороне, перенесенные из-под кручи, избы деревеньки. Стоят треноги канатной дороги. Затем - несколько деревянных штуковин, назначения которых мы в точности не могли определить. Говорят, что поставлены для красы. Город на пятнадцать тысяч душ. Все это выросло за два года на пустом месте.
Поучительно зайти в столовую и посмотреть, как едят кессонщики. Дюжий народ: студню фунта полтора; жирных, особо жирных щей сколько влезет; мяса под соусом тарелку - верхом, и на закуску с чаем печенье Жорж Бормана до отказу. Вырабатывают кессонщики пятнадцать и свыше червонцев в месяц.
Одной колбасы вареной в городке выходит ежедневно сто пудов да восемнадцать тысяч французских булок. Из-за Жоржа Бормана постоянные неприятности - не хватает.
На пароходике переезжаете на левую сторону. Два часа ночи. На берегу горит костер, ветер прибивает огонь к земле. Трутся бортами лодки. По пояс в черной летящей воде стоят рыбаки в ушастых шапках и сачками ловят сигов. У огня двое сушат варежки.
- ...Я его тащу, а сачка нет. Не то губа у него изодралась, не то он так как-то исхитрился, и торжественно мой сазан уходит в воду... Я торжественно снимаю портки, и - за ним...
- ...Беда с этой плотиной. Не идет сиг в пороги, хоть ты что... Оробел...
- ...Да, сиг - рыба осторожная... Нагородили тут чертовины. Разве он пойдет...
Поднимаетесь наверх по обледенелым тропкам. Во всю черную ночь горят огни Волховстроя.
Глядишь и думаешь: это - огни того, что идет. Россия начала строить. Слова облеклись в плоть. Бури, страдания, пафос, гнев, бедствия прошедших лет, вот, загорелись первыми вещественными огнями Строительства. Так-то так. А на Волховстрое тревога: а что, если урежут кредиты, а что, если так урежут, что работа станет и весенними льдами снесет и раскидает недостроенную плотину?
Если представить, что такая точка зрения возможна, - то лучше сегодня же всем строителям взойти вон на те белеющие переплеты лесов, и - вниз головой в черный Волхов.
Вот старик-то обрадуется.
Да и сига копченого будет больше в Питере.
О ЧИТАТЕЛЕ
(В виде предисловия)
Вас, писателя, выбросило на необитаемый остров. Вы, предположим, уверены, что до конца дней не увидите человеческого существа и то, что вы оставите миру, никогда не увидит света.
Стали бы вы писать романы, драмы, стихи?
Конечно, - нет.
Ваши переживания, ваши волнения, мысли претворялись бы в напряженное молчание. Если бы у вас был темперамент Пушкина, он взорвал бы вас. Вы тосковали бы по собеседнику, сопереживателю, - второму полюсу, необходимому для возникновения магнитного поля, тех, еще таинственных, токов, которые появляются между оратором и толпой, между сценой и зрительным залом, между поэтом и его слушателями.
Предположим, на острове появился бы Пятница или просто говорящий попугай, а вы, поэт, - сочинили бы на людоедском языке людоедскую песенку и еще что-нибудь экзотическое для попугая. Это тоже несомненно. Художник заряжен лишь однополой силой. Для потока творчества нужен второй полюс, вниматель, сопереживатель: круг читателей, класс, народ, человечество.
Из своего писательского опыта я знаю, что напряжение и качество той вещи, которую я пишу, зависят от моего первоначального заданного представления о читателе.
Ч и т а т е л ь к а к н е к о е о б щ е е с у щ е с т в о, п о с т и г а е м о е м о и м в о о б р а ж е н и е м, о п ы т о м и з н а н и е м, в о з н и к а е т о д н о в р е м е н н о с т е м о й м о е г о п р о и з в е д е н и я.
Нельзя представить себе презираемого читателя. Он должен быть близок и любим. Густав Флобер был в отчаянии от современников. Его письма наполнены мукой этого чувства. Он писал для избранных друзей или для будущих поколений. Это наложило на него отпечаток изысканности, пренебрежительной величавости и меланхолии.
Характер читателя и отношение к нему решают форму и удельный вес творчества художника. Ч и т а т е л ь - с о с т а в н а я ч а с т ь и с к у с с т в а.
Читатель в представлении художника может быть конкретным и персональным: это - читающая публика данного сезона. Сотворчество с таким натуральным читателем дает низшую форму искусства - злободневный натурализм.
Читатель в представлении художника может быть и д е а л ь н ы м, у м о з р и т е л ь н ы м: это - класс, народ, человечество со всеми особенностями времени, задач, борьбы, национальности и пр.
Общение с таким призраком, возникшим в воображении художника, рождает искусство высшего порядка: от героической трагедии до бурь романтизма и монументов реализма.
В е л и ч и н а и с к у с с т в а п р о п о р ц и о н а л ь н а в м е с т и м о с т и х у д о ж е с т в е н н о г о д у х а, г д е в о з н и к а е т э т о т п р и з р а к.
Утверждение, будто искусство возможно только для самого себя, противоестественная ложь.
Я вспоминаю, какое место лет десять тому назад в литературной жизни занимал читатель.
Читатель - это был тот, кто покупал книги.
Читатель - это бульон, в котором можно было развести любую культуру литературных микробов.
Читатель - стадо, которое с октября в столице обрабатывали литературным сезоном.
Веселое время был петербургский сезон.
