– Гражданин адмирал, поступил приказ с «Саламис», – доложил гражданин лейтенант Фрейзер. – Вам и гражданину комиссару Хонекеру надлежит явиться на борт флагмана через двадцать пять минут. Гражданин адмирал Жискар предлагает также взять с собой начальника штаба и операциониста эскадры.
– Спасибо, Гаррисон.
Покосившись на Эверарда Хонекера, гражданин вице-адмирал Лестер Турвиль полез за пазуху и извлек из внутреннего кармана сигару. С треском содрав обертку, он снова перевел взгляд на Фрейзера.
– Будьте добры, передайте гражданину капитану Хьюиту, что мы с гражданином комиссаром Хонекером покидаем корабль. А моему рулевому сообщите, что мне потребуется бот.
– Есть, гражданин адмирал!
Фрейзер заговорил в микрофон внутренней связи, а Турвиль перевел взгляд на дежурного старшину.
– Гражданин Ханли, не сочтите за труд передать гражданину капитану Богдановичу и гражданке коммандеру Форейкер, что мы с гражданином комиссаром будем ждать их у шлюпочного причала номер два, куда им следует незамедлительно прибыть.
– Есть, гражданин адмирал.
Кивнув старшине, Турвиль взял сигару в рот, зажег, раскурил, вынул, выпустил в направлении воздухоочистителя идеальное колечко, подкрутил свирепо топорщившийся ус и снова посмотрел на Хонекера.
– Вы готовы, гражданин комиссар?
– Пожалуй, да.
Бок о бок они зашагали к палубному лифту «Графа Тилли». Следом тянулся шлейф ароматного дыма.
Пропустив Хонекера вперед, Турвиль вошел в лифт, набрал код шлюпочной палубы и прислонился к стенке, задумчиво постукивая по бедру пальцами правой руки.
– Почему бы тебе не раскочегаривать эту штуковину в мое отсутствие? – проворчал Хонекер.
Турвиль ухмыльнулся. Народный комиссар постоянно бурчал по поводу сигарного дыма. Для него и Турвиля это стало привычной шуткой, хотя в присутствии посторонних они себе ничего подобного не позволяли. В глазах окружающих отношения между командиром и комиссаром должны были оставаться сугубо официальными. Особенно в том положении, в котором они находились последние девять месяцев.
– Должен же я покурить перед тем, как предстану перед начальством, – благодушно ответил Турвиль.
На самом деле он сожалел о том, что сделал курение частью своего имиджа, и подозревал, что Хонекер об этом догадывается. Современная медицина свела на нет отрицательные последствия курения для здоровья, однако тяга к никотину сохранялась, а постоянно сыпавшийся на мундир пепел, мягко говоря, раздражал.
– Должен, конечно же, должен, – хмыкнул Хонекер.
Улыбка Турвиля осветилась дружеской симпатией, которую он тщательно скрывал от посторонних глаз. Особенно в нынешних обстоятельствах. Уцелевший при пожаре не станет чиркать спичкой рядом с топливным резервуаром, даже если уверен в отсутствии протечек.
Эта мысль заставила Турвиля ухмыльнуться: пожалуй, проверка герметичности топливного резервуара с помощью спички была бы гораздо безопаснее того фортеля, который он в свое время выкинул. По правде сказать, вице-адмиралу до сих пор не верилось, что он сделал это и остался жив. Возражать члену Комитета общественного спасения – безразлично, по какому вопросу, – считалось равносильным самоубийству. Другое дело, что члены Комитета тоже смертны, и судьба устроила так, что гражданка Рэнсом отправилась на тот свет, не успев осуществить свои намерения в отношении гражданина Турвиля.
Вспомнив о Корделии Рэнсом, вице-адмирал почувствовал, как лоб его покрывается испариной. Это подлая сука провоцировала его, всячески добиваясь, чтобы он проявил неуважение к власти. В ту пору Турвиль еще не осознавал всей силы ее ненависти к флоту как таковому, однако чувствовал, что она упорно побуждает его к какому-то опрометчивому шагу, который дал бы повод для расправы. Реальной же побудительной причиной для такой расправы являлся совершенно непозволительный, с ее точки зрения, образ мыслей Турвиля: по глубокому убеждению Рэнсом, офицер, видевший в противниках людей, а не червей, которых надо безжалостно уничтожать всеми возможными средствами, не заслуживал ни доверия, ни жизни.
И ведь сука добилась своего, ей удалось-таки спровоцировать его на протест… однако он до сих пор жив, а она нет. Ее гибель не была делом его рук, но и проливать по ней крокодиловы слезы во время бесчисленных «бесед» с сотрудниками БГБ Турвиль не стал. Очевидная неискренность могла только навредить. Правда, насколько он мог судить, Рэнсом никого не успела проинформировать о своих намерениях, но люди вроде Сен-Жюста должны были понимать, что она приказала ему сопровождать ее к Аиду, а потом к Хевену не для того, чтобы по окончании путешествия одарить страстным поцелуем. Они с подозрением отнеслись бы к любой его попытке выразить скорбь. А вдруг своими фальшивыми стенаниями ненадежный офицер пытается скрыть свою роль в кончине гражданки Секретаря?
К счастью, имелось слишком много объективных и неопровержимых свидетельств его полной невиновности. Не довольствуясь данными приборного контроля, Турвиль (при горячей поддержке Хонекера) настоял на вызове в столицу для дачи показаний представителя гарнизона Аида. Гражданин Уорден Трека, в свое время отнесшийся к предупреждениям Турвиля без должного внимания, отнюдь не обрадовался, однако он, хоть и имел чин бригадира БГБ, не мог отказать старшему народному комиссару. Иначе могло сложиться впечатление, что комендант Аида пытается препятствовать расследованию.
В результате Турвиль и Хонекер прибыли на Хевен в сопровождении гражданина майора Гарфилда. Гарфилд доставил руководству все необходимые записи сенсоров базы «Харон» и переговоров между базой и «Графом Тилли». Из представленных файлов однозначно следовало, что Турвиль первым забил тревогу и сделал все возможное, чтобы предотвратить трагедию. Как ни крути, выходило, что Турвиль и его экипаж проявили себя в этой истории несравненно лучше, чем персонал Госбезопасности, и Хонекер в своем докладе Сен-Жюсту всячески подчеркивал верность своего подопечного служебному долгу.
