Испытание адом

на подобный успех. Во всяком случае, в операциях против Мантикоры. Официальная комиссия по расследованию вынесла свой вердикт всего шесть месяцев назад, скрупулезно проанализировав все допущенные Иржин ошибки и подвергнув острой критике умонастроения, сделавшие эти ошибки возможными. Комиссия заслуживала благодарности за то, что не попыталась замять дело – иначе другие командующие могли повторить те же ошибки. Однако опубликование ее выводов имело и негативные последствия: многие офицеры стали пуще смерти бояться ярлыка «пассивного» или «недостаточно инициативного» командира.

Как только что стало ясно, Элвис Сантино принадлежал именно к этой категории дезориентированных и сбитых с толку. Хуже того, его застали врасплох – и теперь он, пребывая в полной растерянности, не смел признаться в этом даже самому себе и пытался приписать собственные страхи офицерам своего штаба. Что лишь усиливало его растерянность, с одной стороны, и желание доказать собственную решительность и смелость – с другой.

– Сэр, – сказала Ярувальская, заставив свой голос звучать подчеркнуто спокойно, в надежде, что это поможет найти действенные аргументы, – что бы ни говорили вы или я, это никоим образом не повлияет на тактическую ситуацию. А она такова: корабли стены неприятеля имеют суммарное преимущество по гразерам в пять раз, по лазерам – в пять с половиной, а по ракетам – в шесть… да и то в том случае, если они не прячут где-то дополнительные силы. В данных обсто…

– Коммандер, я не сдам им систему без единого выстрела, – заявил Сантино с неизвестно откуда взявшимся в его голосе решительным спокойствием, которое пугало еще больше, чем недавняя вспышка неконтролируемой ярости. – Да, нестроевой персонал подлежит эвакуации, но, черт побери, о том, чтобы я уступил этим ублюдкам Сифорд без боя, не может быть и речи. В отличие от некоторых, мне известно, в чем состоит мой долг!

– Сэр, мы не в состоянии противостоять им в открытом бою. Любая попытка…

– Я и не собираюсь выстраивать перед ними стену, – с тем же устрашающим спокойствием произнес Сантино. – Вы забываете о наших подвесках и нашем превосходстве в электронике.

– Сэр! – Ярувальская старалась скрыть отчаяние в голосе, однако сама чувствовала, что не слишком в этом преуспела. – Сэр, подвески есть и у них. Разведка считает, что они используют технологию Лиги для модерниза…

– Их пусковые комплексы нашим в подметки не годятся! – прервал ее Сантино. – Не говоря уж о средствах радиоэлектронного противодействия и противоракетной обороны. Мы можем сойтись с ними, нанести удар с ближней дистанции и уйти в отрыв. Все наши супердредноуты оснащены новейшими компенсаторами, так что хевам нас не догнать. Погоня за боевыми кораблями лишь отвлечет их от преследования судов с эвакуируемыми.

«О боже, – подумала Ярувальская, холодея от ужаса при виде появившегося в глазах адмирала азартного блеска. – Господи, он еще и придумал своему безумию тактическое обоснование. Он слишком глуп и слишком боится показаться трусом, а теперь ему кажется, будто есть возможность подвести под свои действия „логическую основу“. И на этой основе состряпать для командования пристойный отчет».

– Сэр, при их подавляющем количественном превосходстве качественное преимущество наших пусковых комплексов не будет иметь значения, – сказала она, как могла спокойно и рассудительно. – Кроме того…

– Коммандер, я отстраняю вас от исполнения обязанностей! – заявил Сантино. – Мне нужны советы боевого офицера, а не болтовня трусов и паникеров.

Ярувальская дернулась, словно от удара, и лицо ее побледнело. Не от стыда – от гнева.

– Адмирал, долг обязывает меня представлять вам объективные оценки… – начала было она.

Сантино грохнул кулаком по столу.

– Вы отстранены от должности, и вам незачем больше отираться на мостике! Убирайтесь прочь, Ярувальская, и с мостика, и с моего корабля! Проваливайте! Через пять минут я перешлю на базу приказ о вашей эвакуации, а сейчас уматывайте. Трусы мне здесь не нужны!

– Сэр, я…

– Молчать! – взревел Сантино.

Несмотря на собственные гнев и отчаяние, коммандер понимала, что он просто вымещает на ней гнев на себя, на собственный страх, растерянность и беспомощность. Флагман едва ли мог выбрать для этого менее подходящий объект, чем собственный операционист, тактик штаба, единственный офицер, которого он обязан был выслушать в подобной обстановке. Увы, она просто не представляла себе, как можно достучаться или докричаться до этого упрямого безумца. А он тем временем нажал клавишу коммуникатора.

– Капитанский мостик слушает! – прозвучало из динамика.

– Капитан Таско, примите к сведению, что я только что освободил коммандера Ярувальскую от обязанностей операциониста моего штаба, – язвительно произнес Сантино, одновременно прожигая Андреа злобным взглядом. – Я хочу, чтобы она покинула наш корабль – немедленно! Посадите ее на бот и переправьте на эвакуационное судно. Все равно на какое. И вот что, капитан… – Он сделал паузу и презрительно скривил губы. – Если возникнет необходимость, распорядитесь, чтобы полковник Веллерман выдворил ее с «Хадриана» под стражей.

Секунд десять коммуникатор молчал.

– Сэр, – голос Таско звучал нарочито невозмутимо. – Вы уверены?..

– Абсолютно уверен, капитан! – отрезал Сантино и отключил связь.

– Вон, – бросил он Ярувальской и повернулся к ней спиной.

Она обвела взглядом остальных находившихся в отсеке офицеров, но все отводили глаза. В одно мгновение она превратилась в парию, в неприкасаемую. Была она права или нет, в данном случае не имело значения: ее отстранили от должности за трусость, и ее сослуживцам, ее недавним товарищам казалось, что, соприкоснувшись с ней даже взглядом, они заразятся той же проказой.

Ей хотелось закричать, призвать их опомниться и помешать обезумевшему Сантино погубить и их, и себя, но она понимала, что все бесполезно. Эти люди скорее поставили бы под угрозу жизни, свои и чужие, чем осмелились бы навлечь на себя гнев командующего… или рискнуть своей карьерой.