– Шэннон, подвески готовы? – спросил он, по-прежнему не отводя глаз от терминала.
– Так точно, гражданин адмирал, – ответила гражданка коммандер Форейкер тем выверено корректным тоном, которому научилась после сражения за Адлер.
Эта настороженность огорчала, хотя, как только дело доходило до боевого планирования, Шэннон снова становилась собой. Что бы ни творилось в ее голове, это не сказывалось ни на способности придумывать хитроумные тактические ходы, ни на готовности изложить свои идеи с лаконичной четкостью, не оставлявшей места для недопонимания. А уж тем, кто все-таки плохо ее понимал, лучше было молчать в тряпочку. В споре она сминала противника, как бронемашина.
С самого начала, вопреки высказывавшимся многими офицерами опасениям, она настаивала на скоростной атаке. Когда ей указывали, что в системе могут оказаться корабли стены, налетев на которые с высокой скоростью атакующие уже не успеют уклониться от столкновения, она холодно отвечала, что неприятелю все равно придется идти на перехват и с чем большей быстротой опергруппа 12.2 нанесет удар, тем меньше у врага будет шансов этот перехват осуществить. По большому счету, манти могли обеспечить перехват любой атаки на планету системы Занзибара, лишь расположив свой пикет на орбите, но как раз в этом случае нападавшие успели бы обнаружить их задолго до выхода на дистанцию поражения. В этом случае высокая изначальная скорость позволила бы атакующей опергруппе 12.2 уклониться от боя с превосходящими силами, а по завершении маневра уклонения обрушиться на вторую цель – расположенные на астероидах рудодобывающие комплексы. Кроме того, появление противника на высокой скорости вынудит манти мгновенно задействовать огромные энергетические мощности, что отрицательно скажется на их маскировке. А иметь дело с обнаружившим себя противником всегда легче, чем с затаившимся.
Исходя из этих соображений, Шэннон пришла к выводу, что максимальным ускорением не следует жертвовать даже ради увеличения числа буксируемых платформ. Именно быстрота и маневренность являлись единственным преимуществом линкоров перед более тяжелыми кораблями, и отказываться от этого преимущества Форейкер не хотела. Она предлагала воспользоваться опытом манти и вместо того, чтобы тащить платформы за кормой, поместить их внутрь импеллерных клиньев. Правда, таким способом линейные крейсера могли буксировать только по две подвески, а тяжелые крейсера и эсминцы вовсе не имели такой возможности, но ее это вполне устраивало.
На оперативном совещании ее заявление вызвало настоящую бурю протестов, но Шэннон с ледяным спокойствием дала всем прокричаться, после чего, когда шум и гам стихли, напомнила, что линейные корабли по природе своей являются рабочими лошадками и по «тягловым» возможностям, в расчете тонна на тонну, превосходят любые другие классы кораблей Народного флота. Каждый из них мог буксировать вблизи корпуса по одиннадцать подвесок – даже больше многих супердредноутов, – а для решения поставленной оперативной задачи сорока двух сотен ракет, с добавлением трехсот восьмидесяти от линейных крейсеров, вполне хватит. Зато способность оперативного соединения совершать маневр с максимальным ускорением может ввести противника в заблуждение, создав у него впечатление, будто у атакующих вовсе нет никаких пусковых платформ.
При этих словах многие из сомневающихся задумались, а самые упорные заткнулись под гневным взглядом Турвиля. В конце концов, это его штабисты спланировали победоносное нападение на Адлер. Не говоря уже о том, что гражданин контр-адмирал Лестер Турвиль пользовался полной поддержкой своего народного комиссара.
Припомнив то совещание, Турвиль криво усмехнулся, но тут же с тяжелым вздохом (он надеялся, что не выдал этим своего беспокойства) откинулся в кресле. Ему по-прежнему не давала покоя возможность ошибки астрогатора.
Компетентность Лоу как специалиста не вызывала ни малейших сомнений, однако гиперпространственный полет такой продолжительности создавал широчайшее поле для проявления мелких астрогационных ошибок, чреватых, увы, тяжелейшими последствиями. Вынырнуть из гипера в нормальное пространство внутри гиперграницы звезды было невозможно. Если попытка выхода предпринималась при углублении внутрь не более чем на двадцать процентов радиуса гиперграницы, этой невозможностью дело и ограничивалось. Но вот если кораблю не везло, и он проскакивал глубже… получалось нехорошо. Кто-то сравнивал результат такой попытки со стрельбой из импульсной пушки в каменную стену яйцами, сваренными в мешочек, – чтобы посмотреть, станут ли они отскакивать. Лестер Турвиль полагал, что не станут, но проверять свое предположение на практике не имел ни малейшего желания.
По мере того как в соответствии с контрольными цифрами на дисплее приближался момент гиперперехода, его все сильнее одолевала тревога. Дальность гиперпространственного перемещения опергруппы составляла более ста пятидесяти световых лет, так что погрешности в одну пятимиллионную процента было вполне достаточно, чтобы налететь на пресловутую стену, оказавшись в положении того самого яйца. Нет, он, конечно же, всецело доверял Лоу… но не мог не думать о том, чем способна обернуться крохотная, неприметная ошибочка.
«И тот факт, что ты поддержал рекомендации Шэннон гнать как на пожар, вовсе не упростил задачу Карен», – сухо сказал он себе. Правда, на выбор тактики такие мелочи повлиять не могли. Его оперативная группа неслась в гиперпространстве и готовилась к стремительному переходу в нормальный космос. Многим из его подчиненных было не по себе, но ребята перестанут хмуриться задолго до того, как сблизятся с манти и выйдут на огневую дистанцию. Совершив переход на скорости в сто восемьдесят тысяч километров в секунду, корабли, вынырнув в нормальном космосе, должны сохранить скорость чуть более четырнадцати тысяч. Гиперграница системы составляла чуть более двадцати световых минут, орбита планеты была удалена от своей звезды класса G4 на девять световых минут, а курс их проложен так, чтобы вынырнуть на минимально возможном расстоянии от планеты. Если расчеты Лоу верны, им предстоит вынырнуть в нормальное пространство почти точно в одиннадцати с половиной световых минутах от цели. При начальной скорости в 14 390 км/сек и постоянном ускорении 450
Во всяком случае, Турвиль на это надеялся. Даже случайное поражение ракетами гражданских объектов на поверхности планеты было чревато тяжелейшими последствиями. Турвиль никогда не простил бы себе бессмысленного убийства беззащитных людей, но проблема заключалась не только в его моральных терзаниях, но и в наказании, которому могла подвергнуться Республика. Нарушение Эриданского эдикта, категорически запрещавшего обстрел и бомбардировку населенных планет, за исключением точечных ударов по военным объектам, автоматически повлекло бы за собой санкции со стороны Солнечной Лиги. Именно автоматически – без предупреждений, нот, деклараций и резолюций. Эриданский эдикт, уже пятьсот три года являвшийся важной составной частью Конституции Лиги, не оставлял простора для толкований. Любая группа космических кораблей, пиратская или входящая в состав вооруженных сил любого звездного государства, будучи уличенной в обстреле или бомбардировке населенной планеты без предложения капитулировать, подлежала уничтожению силами Флота Лиги.
