том, что этот ублюдок с ней сделал».
Гонсальвес печально пожала плечами, и МакКеон мысленно поморщился. Относительно норм Республиканского кодекса она была совершенно права, хотя лично ему эти нормы совсем не нравились. Мантикорский Военный кодекс не делал различия между физическим насилием и принуждением, а уж здесь, в Аду, любое требование «черноногого» было подкреплено реальной угрозой применения силы. Сам МакКеон предпочел бы вздернуть гражданина лейтенанта, а потом помочиться на его могилу, но Хонор права. Им следует действовать, руководствуясь законодательством Народной Республики. Двадцать седьмой параграф Денебских соглашений, нарушать которые ни он, ни Хонор не собирались, запрещал в военное время выносить приговоры военнопленным или жителям оккупированных территорий на основании законоположений стороны, взявшей противника в плен или осуществляющей оккупацию, если только речь не шла о нарушениях регламента пребывания в плену или оккупационного режима. Военные суды на чужой территории (а Аид оставался территорией Народной Республики) создаваться могли, но, рассматривая дела об уголовных преступлениях, судьям предписывалось руководствоваться местными законами.
– Думаю, капитан Гонсальвес права, – сказала гражданка адмирал Лонгмон. – Мне тоже кажется, что обвинение в изнасиловании доказано не только личным признанием Мангрема, но и прямыми уликами. А вот по обвинению в убийстве таких улик нет.
– Были бы, не окажись утраченными данные слежения, – буркнул Хёрстон.
– Не спорю, – согласилась Лонгмон. – Более того, по моему внутреннему убеждению, вы правы. Мангрем с готовностью признался в изнасиловании, и мне это сразу показалось уловкой, призванной убедить нас в его «раскаянии» и отвлечь наше внимание от более тяжкого преступления. Но подозрения к делу не подошьешь.
– Однако есть показания еще двух рабов, Хеджес и Устермана, – указал МакКеон.
– Есть-то есть, – отозвался Симмонс, – но в нескольких пунктах эти свидетели противоречат друг другу, а Устерман даже и сам себе. Никто из них не видел Мангрема на базе в момент убийства, и системой слежения его появление не зафиксировано.
Херстон раздраженно хмыкнул, но рассердил его не Симмонс. Проблема заключалась в том, что коммодор был прав.
Освобожденные узники установили, что здесь, на Стиксе, камеры слежения БГБ фиксировали каждый шаг не только рабов и работников плантаций, но и самих «черноногих». Когда хакерам Харкнесса удалось взломать коды (разумеется, все файлы слежения были защищены), трибунал получил множество свидетельств преступлений, как косвенных – аудиозаписи разговоров сотрудников, содержащих рассказы о тех или иных деяниях, – так и прямых, например видеозаписи вменяемых в вину эпизодов. В данном случае законы Народной Республики сработали против сотрудников Госбезопасности: в Звездном Королевстве принятие судами во внимание показаний средств технического контроля обставлялось множеством ограничений, касавшихся защиты частной жизни, но законодательством хевов такие ограничения не предусматривались.
Однако само обилие такого рода доказательств затрудняло рассмотрение дел, по которым подобных улик не обнаруживалось. Именно к таким относился и данный случай. Ни сам эпизод убийства, ни даже факт пребывания Мангрема на месте преступления нигде зафиксированы не были. Более того, имелась запись в рабочем журнале, согласно которой в наиболее вероятное время совершения преступления подозреваемый производил обычные профилактические работы на складе силовой брони базы. Только вот пленку, которая могла бы подтвердить запись в журнале, тоже обнаружить не удалось.
– Конечно, – пробормотал МакКеон, – если почитать журнал, так получится, будто он не покидал «Морга» весь день. Но пленка почему-то исчезла, а в табель обвиняемый мог вписать что угодно. Наверняка он поступал так не один раз.
– Не отрицаю, – кивнула Лонгмон. – А тот факт, что согласно журналу им за весь день не было произведено ни одной замены неисправных компонентов, только усиливает мои подозрения. Он утверждает, – гражданка адмирал сверилась с планшетом, – что проверил четырнадцать комплектов брони и не нашел ни одной дефектной детали. Это мало похоже на правду, но тем не менее я не вижу здесь доказательств его причастности к убийству.
– Он знал о камерах слежения, находившихся и на месте его работы, и дома, – указал Хёрстон. – Нам известно, что минимум четыре раза он намеренно выводил их из строя или стирал записи. То же самое было сделано и в день убийства Вейлер. Разве мы не вправе предположить, что и к этому случаю приложил руку Мангрем?
– Предположить-то вправе, но предположение не есть доказательство, – возразил Симмонс – Да, он знал, где находятся камеры и как их отключать, из чего следует, что у него имелась возможность это сделать. Каждый из упомянутых четырех случаев был связан с эпизодом, когда подсудимый доставлял пострадавшую к себе и вступал с ней в связь…
– Насиловал ее, сэр, – мрачно поправила его Гонсальвес.
Симмонс помолчал, потом кивнул:
– Да, насиловал.
– Именно так, – с ледяной улыбкой подтвердила Лонгмон. – Ни коммодор Симмонс, ни я вовсе не собирались убеждать суд, будто этот мерзавец не принадлежит к худшим человеческим отбросам. Речь о другом: о том, что заявление Хеджес и Устермана, касающееся убийства, не подкреплено более вескими уликами. Подсудимый не отключал камеры в течение более чем трех недель, предшествовавших смерти Вейлер, и мы можем предположить, что в день ее убийства он сделал это именно для того, чтобы скрыть улики, опровергающие его «алиби». В таком случае убийство не результат спонтанной вспышки ярости, но было совершено с заранее обдуманным намерением. Другое дело, что все наши предположения так предположениями и остаются. Непонятно, с чего бы он вообще стал заботиться об алиби: гражданин Трека не раз заверял своих подчиненных в том, что такие мелочи, как расправа с «врагами народа», никогда не будут ставиться им в вину.
В голосе гражданки адмирала прозвучало тщательно сдерживаемое презрение. Но то что, несмотря на отвращение к Мангрему, она все же поддерживала аргументы защиты, лишь делало ее позицию еще более взвешенной и обоснованной.
– Тут она права, Синтия, – вынужден был признать Хёрстон, и капитан Гонсальвес печально кивнула.
– Знаю, – сказала она. – Именно это я и имела в виду, когда говорила, что «в документах много пробелов». Просто мне противно даже думать, что придется оставить этого гнусного мерзавца в живых. Убил он Вейлер сам или нет, но после того, что он с ней сделал, виновным в ее смерти все равно следует
