— Сказать по правде, я ужасно устал и не отказался бы, если бы вы проводили меня в дом и помогли добраться до теплой постели.
Дети тотчас кинулись к нему.
— Хорошо, папа, — произнес Уолтер. — Мы знали, что тебе захочется выругаться.
— Тебе и вправду не больно? — тоненьким голоском спросила Анна.
— Конечно, малышка, — произнес Грэшем и, подняв на руки, прижал к ее себе. — Ничего страшного, — указал он на грудь. — Подумаешь, царапина. С тобой такое тоже не раз случалось, когда ты падала и сбивала коленки. Подозреваю, тебе было даже похуже, чем мне.
Стараясь не скривиться от боли, сэр Генри поставил дочь на землю.
Уолтер что есть сил толкал руку отца вверх, и Грэшем едва не потерял равновесие. Анне было довольно того, что она легонько держала Грэшема за руку и старалась идти с ним в ногу, лишь бы только ему не было больно. Она не стала убирать руку из огромной ладони Маниона, шагавшего по другую сторону. Надо сказать, что силач и забияка держал ее крошечную детскую ручонку в своей лапище с удивительной для него нежностью.
— Боже праведный! — воскликнул Грэшем, когда они вместе едва не свалились с ног от усталости за первой же дверью, к которой их подвели дети. — Хочется одного — поскорее на боковую!
— Ну уж нет! — твердо возразил Манион. — По крайней мере, не раньше, чем мы приведем себя в порядок, а вам перевяжут рану.
В конце концов, не затем ли существуют слуги, чтобы холить и лелеять своих хозяев?
Глава 11
Сорвать маску лжи и вывести истину на свет.
Дом на Стрэнде
Лондон
Джейн охватила нервная дрожь. Такое случалось с ней каждый раз, когда не нужно было справляться с неприятностями самой и, как говорится, сохранять хорошую мину при плохой игре.
Джейн попыталась отвлечься с помощью вышивания. Боже, как она ненавидела это занятие! Однако странное чувство, похожее на чувство долга, побудило ее взять в руки пяльцы и заставить себя поверить, что рукоделие — самое достойное дело для замужней дамы. Джейн принялась энергично протыкать иголкой тонкую канву; ее движения со стороны напоминали работу безумного лекаря, штопающего открытую рану. Иголка то и дело норовила попасть не туда, куда нужно, и леди Джейн негромко поругивала своевольную иглу. В это утро и без того обычно скромные результаты ее трудов грозили оказаться из рук вон скверными.
Грэшем молча наблюдал за супругой. Как это все-таки странно: имея примерно те же, а чаще меньшие размеры по сравнению с телом мужчины, женское тело способно на гораздо большее. Стройное тело жены, которое лишь на дюйм короче его собственного, снабженное для жизни почти теми же самыми органами, коими обладает и он, смогло дать жизнь двум юным существам, стать им на девять месяцев надежным хранилищем и пристанищем, подарить жизнь, а затем и вскормить. Если столь значительная часть женского организма отдана для деторождения, рассуждал про себя Грэшем, что же тогда можно сказать о разуме женщины? Остается ли ребенок в ее сознании тем же, чем являлся в ее теле во время беременности? Будет ли ее любовь к нему продолжаться и дальше — или же потихоньку увянет, сойдет на нет, поскольку ее место займет любовь к детям? Мужчины — страшные себялюбцы, подумал сэр Генри. Да, они любят себя так сильно, что подчас не замечают того мгновения, когда в других любовь уже умерла.
Джейн заговорила. Впрочем, он знал, что молча ей долго не усидеть.
— Это было… ужасно, — произнесла она, слегка запнувшись. Лицо ее побелело, пальцы левой руки слегка подрагивали — что также не ускользнуло от внимания Грэшема и не пошло на пользу вышиванию. — Поехать в театр, чтобы стать жертвами банды головорезов!.. Неужели мы нигде не можем чувствовать себя в безопасности?
От Джейн исходил чистый, приятный, чуть сладковатый аромат. Как прекрасна она была в эти минуты, одетая в простое домашнее платье! Черные волосы, собранные на затылке в мягкий узел, оставляли обнаженной ее точеную шею.
Джейн, Манион и Грэшем сидели за столом. Слуги уже убрали остатки завтрака, и хозяин дома чувствовал на себе выжидающие взгляды жены и Маниона. Все утро он держался отстраненно — не враждебно, скорее, замкнуто. Подобное состояние его духа было хорошо знакомо и жене, и верному слуге. Мысли Грэшема блуждали где-то далеко, разум изучал то, что понятно, и то, что еще таится в тумане неизвестности, словно пытаясь создать некую географическую карту, позволяющую установить истинное местонахождение фактов — как в настоящем, так и в будущем.
Сэр Генри встал со стула и принялся расхаживать по комнате.
— В безопасности? Боюсь, смысл слова мне не совсем ясен. О какой безопасности может идти речь, когда чума или лихорадка способны в мгновение ока лишить нас жизни? По крайней мере, в театре был враг, который никуда не прятался, враг, с которым можно было вступить в поединок.
— Враг, с которым можно было вступить в поединок!.. — эхом отозвалась Джейн. — Этот враг ворвался в твою жизнь! Остается лишь спасаться бегством, а не ввязываться с ним в бой. Мне же не остается ничего другого, как принять на себя всю ненависть твоих врагов!
Найти ответа на слова жены Грэшем не сумел. Джейн, безусловно, права. Он на мгновение остановился и пристально посмотрел на нее.
— Прости, — проговорил сэр Генри. — Я виноват перед тобой.
— И ты прости меня, — ответила Джейн, глядя мужу в глаза. — Прости за то, что случилось. Прости, что обвиняю тебя в черных поступках других людей. И еще — я ведь так и не отблагодарила тебя за то, что ты спас мне жизнь.
При этих словах на лице Грэшема отразились самые разные чувства, однако от Джейн они не ускользнули, и она все поняла правильно.
— Человек с арбалетом, — произнес Грэшем деловито, — не кто иной, как книготорговец, о котором рассказывал Кок. Он точно соответствует описанию. Однако есть и нечто новое: он хочет убрать нас и продать кое-какие бумаги. Зачем ему это нужно, не знаю. Он вполне может работать самостоятельно, но может действовать и по наущению Овербери. Я унизил сэра Томаса. Тот находился в театре, однако в драке участия не принял. — Грэшем вновь принялся ходить по комнате. — В данный момент меня беспокоит не почему, а как он может отомстить мне. Существует тысяча способов лишить человека жизни. Например, подослать слугу, который подсыплет яд в кубок с вином…
— Это исключено. Такое вряд ли случится. Сейчас мы подбираем слуг с великой осторожностью, — возразила Джейн. Несколько лет назад Сесил подослал к ним в дом своего шпиона.
— Боюсь, сейчас это всего лишь менее вероятно, — поправил жену Грэшем. — Стоит уверить себя, что такое невозможно, как моментально попадешь в ловушку. Подкупить слуг и книготорговцу, и Овербери было бы проще всего. Но надо быть готовым и к удару ножа в спину на ночной улице, и к арбалетной стреле, выпущенной в пустынном переулке. Яд, кинжал, стрела, пуля — если вы задумали кого-то убить, почему бы не сделать это в театре, в присутствии двух тысяч зрителей?
— Продолжай! — попросила Джейн. Муж явно рассказал ей еще не все.
— Но зачем им понадобилось убивать тебя? — спросил Грэшем и, обернувшись, посмотрел жене в лицо. — Вряд ли ты бы стала продолжать расследование после моей смерти, верно? Для Овербери ты — безмозглая простушка, под стать прочим придворным дамам.
Джейн на мгновение забыла о своем недавнем унынии и еле заметно улыбнулась уголками рта:
— Милорд, придворной даме не нужны мозги. Ей нужно лишь…
— Подумай об этом серьезно, без всяких шуток, — оборвал ее Грэшем. — Театр — вот что беспокоит меня более всего. Здесь кроется некая загадка, истинная суть которой нам пока непонятна. С самого начала дело было вовсе не в переписке влюбленных мужчин, а в рукописях пьес. Этот книготорговец… он намекнул Лонг-Лэнкину, что будет не прочь, если студенты поставят пьесу на сцене. Сторожа в театре убивают из-за того, что кто-то желает заполучить рукописи двух пьес! Нас с тобой тоже пытались убить в здании театра!
— Не слишком дешевый способ расправиться с нами, скажу я вам, милорд, — влез в разговор Манион. — Да и риск велик. Никогда не знаешь, что может случиться, когда вокруг добрая тысяча народа. Спрятаться тоже особо некуда.
— И все-таки при чем здесь театр? Черт, хотелось бы знать! — В голосе Грэшема звучала тревога. Он все еще ходил взад-вперед по комнате.
— Всякое может быть. Надеюсь, мы все-таки докопаемся до истины, — небрежным тоном произнес Манион, ставя на стол пивную кружку.
Грэшем и Джейн вопросительно посмотрели на него.
— Говори, старина!
— Не держи нас в напряжении.
— Я думаю, — ответил Манион.
— Должно быть, это весьма болезненно для твоего мозга, — с язвительным сочувствием заметил Грэшем. — Выпей-ка еще кружку, чтобы справиться с болью, и постарайся больше не заниматься непосильной работой.
— Тише! — перебила супруга Джейн, раздраженная неуместной шуткой. Слова слуги заинтриговали ее. Когда надо, Манион далеко не дурак, просто мозги не тот орган, которым он пользовался чаще всего. У Маниона была удивительная память на человеческие лица, и еще он обладал редкой способностью выносить мгновенные, а главное, меткие суждения.
— По-моему, этот негодяй с арбалетом никакой не книготорговец. Что-то среди них мне ни разу не попадались такие рожи. Этот ваш стрелок не кто иной, как Кит Марло, черт его подери.
В комнате воцарилась гробовая тишина.
— Но Кристофер Марло умер в 1602 году… — неуверенным тоном произнес Грэшем.
— Это нам так сказали, что он умер в 1602 году, — возразил Манион. — А до этого разве мы сами не пытались уверить всех, будто он сыграл в ящик в 1593 году, когда, черт побери, отлично знали, что он жив? Если Кит уже помер однажды, когда это было ему выгодно, хотя на самом деле оставался жив, что мешало ему проделать тот же самый трюк без нашей помощи?
