марево раскаленного воздуха. Но уже в следующую минуту огонь проник под первый слой соломы, и та задымилась. Сначала едва заметно, потом все сильнее и сильнее.
Зрители ничего не замечали — их внимание заворожили уханье пушек, рев труб и барабанная дробь. Между тем огненный язык уже бежал дальше по соломенной крыше, и не было никого, кто мог бы его остановить. Вернее, сразу два языка устремились навстречу друг другу с обеих сторон сцены, чтобы встретиться как раз посередине, над Галереей лордов.
Наконец-то до зрителей дошло, что происходит. Марло удовлетворенно отметил про себя, что народ в зале переполошился. Правда, дальше разглядывать рукописи, выпавшие из прорехи в холсте, ему помешала отнюдь не паника среди зрителей. Внимание Кита привлекли какие-то непонятные звуки. Показалось, будто рядом с ним был кто-то еще. Хемминг? Кондел? Марло обернулся с заискивающей улыбкой на лице. Через мгновение улыбка пропала.
— Добрый день! — спокойно обратился к нему Генри Грэшем. — Если не ошибаюсь, мы уже встречались с вами раньше. Ах да, вы уже знакомы с моей женой.
Генри Кондел ткнул носком башмака в небольшую кучку золы. Вот и все, что осталось от «Глобуса». Его «Глобуса». Как же они надеялись, что 29 июня 1613 года войдет в историю как день, когда Кристофер Марло восстанет из гроба! Ведь они дали ему эту возможность. Впрочем, 29 июня все равно войдет в историю — как день, когда театр «Глобус» сгорел дотла. Одному Богу известно, куда подевался Марло. Никто не видел, как он входил в театр. Что до бесценных рукописей Уилла, то теперь, как говорится, пиши пропало. Наверняка канули в небытие вместе с театром. Впрочем, спасибо и на том, что их не украли. Марло наверняка потребует назад деньги, а заодно захочет, чтобы поставили его пьесу.
При этой мысли Конделу сделалось веселее на душе. Черт возьми, они ведь еще могут выполнить вторую половину сделки. Ведь еще остался «Блэкфрайерс». Нет, конечно, зальчик там крохотный, но все-таки это тоже театр. А они по-прежнему лучшая актерская труппа во всей Англии. Все, что им нужно, — это текст пьесы. Марло обещал принести рукопись еще вчера.
Взгляд Кондела привлек какой-то черный комок в куче золы. Он подошел ближе. В нос ему тотчас ударил тошнотворный запах. Актер поморщился. Наверное, под крышей театра свили гнезда какие-то птицы, иначе откуда здесь вонь обгоревшей плоти? Хорошо еще, что обошлось без человеческих жертв. Пожар начался с крыши, и первой загорелась Галерея лордов. Им еще крупно повезло — Марло звонкой монетой заплатил за то, чтобы на галерею никого не пустили.
Народ из зала вывели быстро. Правда, на одном из зрителей, когда тот выходил на улицу, загорелась одежда. И вновь везение — рядом оказался какой-то любитель Мельпомены, который сообразил потушить пламя бутылкой эля.
Кондел взял в руки палку и поковырял комок. Половина его была бесформенной, расплавившись в горниле пожара, однако вторую половину при желании можно было узнать. Это был железный ошейник, от которого тянулся обрывок цепи. Черт побери, в каком же спектакле они пользуются этой бутафорией? Ах да, в «Тамерлане», там у них массовка с пленниками. И как он сразу не вспомнил? Наверное, ошейник свалился откуда-то с Галереи лордов. Да, жаль, что их старый добрый «Глобус» был построен не из железа, вздохнул Кондел. Тогда бы он точно не сгорел.
Ладно, будем утешать себя тем, что это несчастный случай. Ведь ни Марло, ни Шекспиру не пришло быв голову подпалить театр.
Эпилог
Представление окончено.
12 августа 2013 года
Библиотека Кембриджского университета
Кембридж, Англия
Во время долгих летних каникул библиотеку закрывали в семь вечера. Это вызывало у него досаду, потому что он мог приехать сюда только в августе и два-три дополнительных часа, как бывало, когда шли занятия, стали бы для него подарком судьбы. Родной колледж помогал найти крышу над головой, а вот с питанием было туго. Эти три недели интенсивного поиска в Кембридже оставались для него почти непозволительной роскошью. Приходилось экономить на всем — ведь у него молодая жена и малолетние дети.
До закрытия библиотеки оставался еще один час, однако ретивая администрация уже развернула кампанию по выдворению посетителей из читального зала. Напоминания о том, что выдача книг прекращена, начались уже в половине шестого и достигли своего пика в шесть. После шести персонал библиотеки, обычно всегда готовый помочь, начал выразительно покашливать и демонстративно собирать личные вещи, всем своим видом давая понять, что рабочий день окончен.
Посетитель еще не просмотрел до конца даже один ящик из восьми, заказанных сегодня утром, — с документами, посвященными жизни и деятельности Ланселота Эндрюса, епископа епархии Или.
Он уже почти встал, чтобы отнести ящик назад к столу библиотекаря, когда что-то привлекло его внимание.
Согласно каталожному шифру, в ящике хранились неопубликованные бумаги, имевшие отношение к проповедям покойного епископа. В принципе ничего вдохновляющего. Ланселот Эндрюс писал четко, гладко и с похвальным знанием темы. И если он что-то выбросил, то, скорее всего, как малоценное. По всей видимости, в ящике хранились бумаги второстепенной значимости, от которых вам, если вы посвятили себя исследованию жизни великого человека, не будет никакой пользы. А вот современные методы консервации старинных документов поражали. Процедура инъекции — кажется, ее правильное название «осмос» — предохраняла старые рукописи от воздействия высоких температур и света. Правда, это означало, что бумаги можно было класть лишь друг на дружку, а брать в руки — лишь смазанными вазелином пальцами, дабы не повредить невидимый барьер. Еще эта методика помогала сохранить естественный цвет бумаг. Именно по этой причине и привлек его внимание этот ящик: оттуда торчал уголок листа, отличный по цвету от тех, которые он уже просмотрел. На вид — скорее век XVIII, нежели XVII. И ученый вновь опустился на стул — опустился тяжело и устало, хотя сам ни за что бы в этом не признался. Может, все-таки открыть ящик? Если в конце дня он скажет библиотекарю, что они ошибочно поместили один документ не туда, то это будет своего рода достижением.
Оказалось, это папка — неуклюжая, сделанная в XVIII веке версия современной папки с кармашками. В описи она значилась как «ГРЭШ». Историк, занимающийся периодом конца XVI — начала XVII века, тотчас узнал бы в этом сокращении имя «Грэшем». Судя по всему, папка вела свою историю от одной из первых попыток привести в порядок бумаги семейства Грэшемов, то есть примерно с 1780-х годов. Все бы хорошо, но, увы, несмотря на благие намерения, безвестному архивариусу явно не хватало научной четкости. Папка, безусловно, являлась частью коллекции Грэшема, однако на какой-то стадии ее переместили в собрание бумаг Эндрюса. Очень интересно, подумал он, и мысль его вновь пришла в движение. Мимо тяжелой походкой прошел библиотекарь. Сделав вид, что ничего не заметил, посетитель открыл папку.
Вот она! Знакомая бумага, какой обычно пользовался Эндрюс, узнаваемый размашистый почерк — после трех лет кропотливых трудов он читал его с той же легкостью, как и свой собственный. А потом еще несколько листков, исписанных уже другим почерком. Бумага тоже другая. Ладно, эти могут подождать. И он переключил внимание на письма, вышедшие из-под пера Эндрюса.
Впрочем, вполне может статься, что овчинка выделки не стоит: очередные придворные сплетни. И все же какое-то подспудное чувство вынудило его вынуть из собственной палки таблицу и перевести шифр на английский. Текст начинался обращением. Сидевший за столом библиотекарь принялся с шумом разбирать книги, бумаги и ящики. Он сделал вид, что не замечает этой бурной деятельности.
Милорду Генри Грэшему, первому барону Грэнвиллу и другу моего сердца.
Боже, неужели он читает эти строки? Ранее неизвестное завещание великого человека!.. Обращенное к одной из самых прославленных фигур того времени! Да пусть библиотекарь хоть лопнет от злости, он сделает вид, что его это не касается. Человек бросил взгляд от ключа к оригиналу, и его руки затряслись от волнения. Сжимая дрожащими пальцами дешевую шариковую ручку, он принялся выводить на стандартном листе бумаги текст — выводить нарочито медленно, хотя мысли его успели убежать далеко вперед.
Уильям Шекспир?.. Он вновь пробежал глазами по символам шифра. Нет, он не ошибся. Шекспир. Уильям Шекспир. Пьесы? Пьесы, написанные человеком, которому приписывается большая часть перевода Библии короля Якова? Ученый решил продолжить расшифровку дальше, но тут его внимание привлек нижний листок в ящике. Совсем другая бумага, дешевая. И почерк другой, более мелкий. В ту пору хорошая бумага была дорогим удовольствием.
