Судный день американских финансов: мягкая депрессия XXI в.

начинает перетекать из более рискованных активов в менее рискованные, и это никак не связано с их реальной ценностью. В трудных обстоятельствах никто не вложится в самые рискованные проекты.

Бегут, не научившись ходить

Руководство Long Term Capital Management было настолько уверено в своих компьютерных моделях и столь нацелено на выжимание всей возможной прибыли, что оказалось обладателем самых рискованных ставок в истории рынка. И это были не дешевые акции. Компания не могла просто сложить руки и ждать, когда рынок придет в чувство. Ведь LTCM владела производными контрактами и другими инструментами, не обладающими собственной ценностью и по которым не выплачиваются дивиденды. Более того, благодаря своей выдающейся репутации она смогла покупать свои контракты, почти не тратя наличных. В какой-то момент времени на каждые 100 долл. потенциальных убытков по деривативам компания имела только на 1 долл. «первичных» ценных бумаг. Стоило рыночной цене лишь па 1% измениться не в том направлении - и компания была бы сметена.

Летом 1998 г. рынок ежедневно двигался не в том направлении. На кредитных рынках цены ушли в «тяжелый хвост» колоколообразной кривой: все участники рынка стремились одновременно избавиться от одних и тех же позиций. И профессора не знали, что с этим поделать. Такого рода неустойчивости они не предусмотрели.

Компанию назвали Long Term Capital Management, но всего через четыре года после создания ее владельцы оказались перед стеной цен, которая, по их словам, может возникнуть лишь раз в миллиард лет. Их математические модели, утверждает Ловенстейн, показывали, что такое состояние рынка «настолько необычно, что вряд ли может иметь место за все время существования Вселенной или даже за несколько ее существований».

«Такого профессора не предусмотрели, - пишет Ловенстейн. В их моделях рынок отличается полной прогнозируемостью, чего никогда не бывает; они забыли об отличающих реальных операторов рынка инстинктах хищнического стяжательства и самосохранения. Они забыли о человеческом факторе».

Они были правы в том, что касается сходимости к средним значениям. Все, что выходит из пределов, со временем непременно возвращается в отмеренные границы. Но затем опять происходит выход из берегов, и хвосты тяжелеют. Иногда цены отклоняются от средних значений. Иногда они возвращаются к ним. При достаточно большом «финансовом рычаге» можно обанкротиться в обоих случаях. Умники из LTCM потеряли 4,5 млрд долл., значительную часть которых составляли их собственные деньги.

Банки также потеряли деньги. Они потеряли бы намного больше, если бы не пришли на выручку LTCM и… если бы центральный банк не спас всех, расширив кредит. Новые кредиты достались новым гениям, таким, как Enron. Когда весной 2001 г. все это эффектно вскрылось, Фрэнк Партной сообщил комитету Конгресса, что по сравнению с Enron компания LTCM была что-то вроде «пивного ларька»36. За один год Enron больше заработал на торговле производными ценными бумагами, чем LTCM за все время своего существования.

Федеральный резервный банк Нью-Йорка помог спасти мир от LTCM, но эта операция завершилась таким замечательным успехом, что подготовила инвесторов для компании Enron, и это обошлось им в 16 раз дороже.

Юдоль слез

К тому времени, когда большие рынки «быков» достигают пика, теория и практика приучают инвесторов к мысли, что акции продавать неразумно. Мало того, что последние двадцать лет курс акций полз вверх, но еще и Нобелевские лауреаты по экономике недавно доказали, что продавать акции - это всегда неразумно. Гипотеза эффективного рынка, впервые сформулированная в 1960 г. Юджином Фама, принадлежит к ряду поразительных теорий, достойных пера Фрейда или Маркса, одновременно отличающихся глубиной и полной абсурдностью.

Ее глубина проявляется в деталях, зато абсурдность лежит прямо на поверхности. Суть концепции в том, что рынки учитывают всю возможную информацию и предпочтения участников. В силу этого они совершенны: они отражают совокупное суждение всех участников рынка. Напротив, любой отдельный участник, скажем, отдельный инвестор, обладает лишь незначительной информацией. Он может думать, что цены вырастут или упадут, и соответственным образом «голосовать» своими деньгами. Но его суждение ущербно. Он может ошибиться, а рынок всегда нрав. Рынок не может ошибиться, так же как не может быть ошибочной воля избирателей. Демократия не знает более высокого авторитета, чем воля большинства. Точно так же рынки всегда назначают безошибочно верную иену. Ни рынки, ни демократия не доступны совершенствованию, потому что они и так совершенны. Похоже, что и здесь история прекратила течение свое.

Но когда толпа приходит к убеждению, что ее коснулась благодать Божия, ее уже ничто не остановит. И худшее из возможных событии это крупный успех на первых же шагах. Тогда пузырь будет раздуваться все больше и больше, пока не наткнется на булавку.

Стабильность порождает нестабильность

«Хотя все модели капитализма имеют изъяны, - пишет экономист Хаймен Мински, - не все изъяны одинаковы»37.

Очевидный «изъян» капитализма заключается в том, что и капиталисты и пролетарии в равной степени являются людьми. Они не являются Цифровыми людьми, которые способны хладнокровно измерить риск и просчитать выгоду. Напротив, большинство важнейших решений - где жить, что делать и с кем жить - они принимают не умом, а сердцем.

К примеру, мужчина женится не после тщательного сопоставления всех плюсов и минусов как некий разумный механизм, а как тупое вьючное животное, следуя непостижимым для него инстинктам. Он направляется в церковь, как если бы шел на войну, т.е. ничего не соображая. Обычно люди идут к алтарю