По этому предмету, один из деятелей того времени, стоявший близко ко двору, представил положение дела в форме следующего рассказа.
Он говорил: -- Представьте себе отца семейства, который имеет сына и дочь, и представьте себе, что этот отец семейства делает нечто такое, что, по мнению его детей, гибельно для самого отца се-мейства. Положим, например, что этот отец семейства, уже в пожилых летах, хочет развестись со своей женой и жениться на молодой девушке; дети уговаривают его этого не делать, но способы отговоров сына и дочери совершенно различны.
Сын приходит к отцу и говорит: 'Отец, не делай этого; ведь если ты это сделаешь, ты повредишь себе, повредишь всем твоим родичам и потеряешь престиж'. И говорит это в такой {221} резкой форме, что, наконец, отец выходит из себя и, после многих предостережений сыну, чтобы он перестал говорить с ним на эту щекотливую тему, говорить ему: 'Уходи вон', -- и удаляет сына из дома.
А затем приходить тихая и скромная дочка и говорить тоже самое, но в другом тоне: 'Милый папа, я тебе советую этого не делать. Ты знаешь, как я тебя люблю. Ты себе повредишь и потому, ради того, что я тебя так люблю и боюсь, что ты навредишь себе -- я умоляю тебя, пожалуйста, не делай этого'.
В таком случае отец семейства треплет свою дочку по щечке и говорит:
'Ах ты милая, моя душечка, иди погуляй немножко, а вечером я поеду с тобой в театр'.
Вот аналогичный отношения были у Его Величества ко мне и графу Ламсдорфу. Точно также и способ разговора моего и графа Ламсдорфа уподобляется разговору неугомонного сына и скромной дочки.
Когда я ушел с поста министра финансов, то товарищ графа Ламсдорфа, князь Валериан Сергеевич Оболенский, и другие его сослуживцы очень ему советовали подать прошение об отставке, но граф Ламсдорф их совету не последовал.
Граф Ламсдорф имел по этому предмету совершенно откро-венный разговор со мною; он сказал мне: одно из двух -- или наш Государь Самодержавный, или не Самодержавный. Я его считаю Самодержавным, а потому полагаю, что моя обязанность заключается в том, чтобы сказать Государю, что я о каждом предмете думаю, а затем, когда Государь решит -- я должен безусловно подчиниться и стараться, чтобы решение Государя было выполнено.
С известной точки зрения нельзя отвергать логичности такого рассуждения, хотя для такого образа действий, нужно иметь крайне эластичное 'я', чем, к сожалению, я не отличаюсь.
Почему Государь Император остановился на назначении вместо меня министром финансов Плеске, -- я не знаю, но думаю, -- вероятно, потому, что он был рекомендован Его Величеству, между прочим, Безобразовым и компанией, а Безобразов и компания полагали, что Плеске, как человек мягкий и не укрепившийся еще на своем посту, будет им очень сподручен; впрочем, кажется, в этом отношении они несколько ошиблись, потому что Плеске был человек весьма {222} принципиальный, весьма нравственно чистый, вследствие чего он не шел на различные компромиссы с Безобразовым и компанией.
В этом отношении Безобразов лучше бы сделал, если бы рекомендовал Государю Владимира Николаевича Коковцева, который, вследствие своей натуры, легче плавает по различным течениям, нежели мог плавать Плеске; хотя, с другой стороны, Коковцев все таки является лицом гораздо более характерным, нежели Плеске.
Во время этого назначения Коковцев был в Париже и, как я потом узнал, был очень огорчен этим назначением, так как он считал, что имеет гораздо больше права на место министра финансов, нежели Плеске, что несомненно верно.
Я обязан по долгу совести сказать, что пока министры в отно-шении политики, которой необходимо держаться в Корее после захвата Квантунского полуострова, были в единогласии, -- Его Императорское Величество, несмотря на влияние и графа Воронцова-Дашкова и Великого Князя Александра Михайловича, и Безобразова, -- который, по-видимому, особенно нравился Его Величеству, -- все таки в конце-концов, склонялся к поддержанию мнения своих ответственных министров и лишь тогда начал склоняться ко мнению Безобразова и компании, а равно и генерал-адъютанта адмирала Алексеева, когда явился на сцену министр внутренних дел Плеве, который явно встал на сторону ска-занной авантюры Безобразова.
Конечно, сделал это Плеве для того, чтобы избавиться от нежелательных для него министров финансов и иностранных дел. И так как министр внутренних дел по своему положению имеет различные средства для влияния на Его Величество, которых другие министры не имеют, то он и передвинул весы на сторону Безобразова.
Таким образом, долгом моей совести считаю отметить, что Его Величество, после некоторых колебаний по различным частным случаям, в конце концов, все таки становился на сторону своих ответственных министров и лишь тогда, когда появился на сцену зло-получный во всех отношениях министр Плеве, который стал на сторону авантюристов, -- во главе которых был Безобразов, -- и поощрял это направление, Его Величество склонился на сторону мнения {223} статс-секретаря Безобразова и министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве.
За год до этого времени вопрос о том: какого направления держаться, -- держаться ли направления, представителем которого был я, или держаться направления Безобразова -- был резко поднят.
Как мне впоследствии сделалось известным от дворцового коменданта, генерал-адъютанта Гессе, Его Величество колебался как ему поступить: избавиться ли ему от меня, -- так как Государь знал, что я от своих мнений и убеждений не отступлю, а, следовательно, буду делать всякие препятствия тому направлению, которого держался Безобразов, -- или же избавиться от Безобразова?
И, несмотря на то, что Безобразов был Государю весьма симпатичен, а я по многим соображениям уже сделался Государю не вполне приятным -- Его Величество все таки решил держаться моей политики, так как эту политику поддерживает и министр ино-странных дел, -- и избавиться от Безобразова.
Вследствие этого Безобразов должен был тогда уехать в Женеву к своей жене.
И только через год, когда я уехал на Дальний Восток, а Государь был в Ялте, Великий Князь Александр Михайлович опять выудил из Женевы Безобразова и только тогда Безобразов вошел опять в силу и, будучи поддержан Плеве, довел дело до катастрофы.
Я это рассказываю в самых общих и не полных чертах. Потомство, которое, может быть, прочтет настоящую мою стеногра-фическую запись, когда меня не будет в живых, найдет по этому предмету в моем архиве самые обстоятельные, фактические, подробные и вполне разработанные данные.
Во время моего министерства финансов наш бюджет оконча-тельно укрепился и не только в течение всего времени моего управления не было дефицита, но напротив того, всегда был значительный излишек доходов над расходами, что дало мне возможность всегда держать свободную наличность государственного казначейства в значительных размерах, доходивших до нескольких сот миллионов рублей.
Должен сказать, что Его Величество в отношении поддержания равновесия бюджета оказывал мне полное доверие и только при таком, {224} со стороны Государя, отношении я мог довести наш бюджет до такой прочности.
Вопрос о том, что я держал значительную свободную налич-ность, служил предметом постоянной критики; многие, в особенности газеты, находили, что это неправильная система и что лучше эту сво-бодную наличность употреблять на производительные цели; говорили, что нигде такой системы накопления наличности не существует, причем ссылались, обыкновенно, на страны с вполне благоустроенными финансами -- на Францию, Англию и даже Германию.
Я эти мнения никогда не разделял и нахожу, конечно, и теперь, что Российская Империя имеет такие особенности, что держать свобод-ную наличность в несколько сот миллионов рублей не только всегда полезно, но часто и необходимо.
Те лица, которые критикуют эту систему, не принимают во внимание следующих обстоятельств, а именно, что, с одной стороны, Россия -- страна исключительной иностранной задолженности; ни Англия, ни Франция, ни Германия в этом отношении несравнимы с Россией; это есть одна из слабейших сторон русской государственной жизни. И раз страна имеет столь громадную задолженность за границей -- необходимо держать такой резерв, который, при неблагоприятных обстоятельствах, мог бы остановить паническое движение русских фондов, находящихся за границей и в России, а, следовательно, и падение русских фондов.
С другой стороны, Poccия, к несчастью, до настоящего времени, представляет собою такую страну, которая в смысл земледельческом живет при самой низкой культуре. Главный фактор -- ее урожай -- заключается в стихиях, -- один или два дождя, которые упадут во время, могут дать прекрасные урожаи и несколько недель бездождия во время сильной жары -- уничтожают все хлебные посевы и производят полнейший неурожай.
Когда главный источник богатства страны -- земледелие, -- нахо-дится в зависимости от стихии, является необходимым всегда иметь в резерве значительные суммы на случай неурожаев и опять таки в этом отношении нельзя сравнивать Россию с Германией, Англии, Франции и прочими культурными странами.
Наконец, я всегда старался держать значительную свободную наличность и потому, что я все время со вступления на престол Императора Николая II чувствовал, что в ближайшее время должна вообще, в том или другом месте, разыграться кровавая драма.
{225} Это происходило от стечения двух обстоятельств: с одной стороны, явились многие лица и преимущественно военные, -- среди них первую роль играл Алексей Николаевич Куропаткин, -- кото-рые толкали Его Величество на создание таких международных отно-шений, которые могли получить разрешение посредством войны.
При таком настроении военных советчиков Государя было бы очень удивительно, если бы молодой Император, с темпераментом, если не воинственным, то, во всяком случае, не спокойным и не миролюбивым -- не поддался искушению, -- особливо, когда лица, которые входили в его доверие, уверяли, что те затеи, которые они проповедывали, не повлекут к войне, ибо, в конце концов, будто бы все должны преклониться перед желаниями русского Императора.
В действительности, вследствие моей системы накопления налично-сти, когда я ушел, я оставил свободную наличность, приблизительно в 380 милл. рублей, которая и дала возможность Российской Империи, когда началась японская война, жить несколько месяцев без займа; эта наличность дала возможность сделать заем более спокойно и на более выгодных условиях, нежели это имело бы место, если бы видели, что Россия так нуждается в деньгах для ведения войны, что должна во что бы то ни стало экстренно, немедленно, сделать большой заем.
В течение моего управления министерством финансов я совершил громаднейшие конверсии русских займов, т. е. переход с займов с более высокими
