Японская война, которую Вильгельм вполне предвидел, впрочем, это должны были предвидеть все не слепые, умеющие хотя немного разбираться в действующих политических элементах.
Как только война вспыхнула, Вильгельм начал выражать Государю свою преданность и верность. Он удостоверил Государя, что Он -- Госу-дарь может быть покойным относительно западной границы -- Германия не двинется. Но между прочим выразил желание, чтобы Россия помогла Германии заключить торговые договоры на началах нового таможенного тарифа, только что проведенного через рейхстаг, по которому значи-тельно повышались таможенные пошлины, в особенности, на сырье сравнительно с прежним Бисмарковским тарифом, по которому на это сырье и без того были весьма высокие пошлины. Я предложил дер-жаться прежней точки зрения, не желая ничего уступать Германии. Все мои ноты, составленные в этом направлении и передаваемые в Берлин через министра иностранных дел, предварительно одобрялись Его Величеством, но вдруг возбудился вопрос о необходимости об-судить это дело в совещании. Председателем совещания был назначен я, а членами министр иностранных дел граф Ламсдорф, министр внутренних дел Плеве, министр финансов Коковцев, главноуправляющий торговым мореходством Великий Князь Александр Михайлович и, кажется, еще военный и морской министр. На этом совещании было придано особое значение просьбе Вильгельма, адре-сованной Государю, дабы он оказал содействие к заключению столь нужного Германии торгового договора, причем было обращено внимание на обещание Вильгельма -- быть покойным относительно западной границы во время нашей войны с Японией. Уже тогда произошли все наши первые неудачи на поле и водах брани.
Великий Князь Александр Михайлович особенно настаивал на необходимости оказать внимание Императору Вильгельму и во всяком случае не доводить дело торгового договора до резкости, а тем более до разрыва.
Плеве, подозревая, что Великий Князь, женатый на сестре Государя, выражает Его желание, начал поддерживать эту точку зрения, что урон, причиненный нашему сельскому хозяйству возвышением германских пошлин, нужно покрыть другими путями.
Министр финансов объяснил, что теперь ведется война на те резервные фонды, которые, уходя с поста министра финансов, я оставил, что приходится уже для войны прибегать к займам, что мы нуждаемся в немецких денежных рынках, а потому нужно быть {283} уступчивым в торговом договоре, но взамен того выговорить у германского правительства, чтобы оно не препятствовало нашим зай-мам. Граф Ламсдорф высказался, что собственно с чисто диплома-тической точки зрения к особой уступчивости прибегать нет на-добности, но одновременно наш посол в Берлине граф Остен-Сакен доносил совершенно противное.
Я заявил, что с экономической точки зрения делать уступки против существующего торгового равновесия России крайне невы-годно, что я до сих пор решительно отказывал Германии в ее требованиях, заявляя о необходимости сохранения существующего дого-вора, а в случае желания Германии изменить свои пошлины, мы соответственно повысим свои, в мере сохранения суммою обложения существующего равновесия. Я рассчитывал на этом держаться, не входя в компромиссы, но если в виду войны признается необходимым с политическо-стратегической точки зрения и в виду необходи-мости займов пойти на уступки, то это должно быть сделано, но лишь исключительно по этим соображениям, с явным уроном экономи-ческому положению России.
В заключение совещание постановило, что нам необходимо достигнуть соглашения с Германией, не доводя дело до резкостей, что нужно идти на уступки, но с тем, чтобы я выговорил открытие для России германского денежного рынка, причем было решено по поводу заключения торгового договора не подымать вопроса о гарантии неприкосновенности нашей западной границы во время японской войны и во-обще о нравственном содействии нам Германии, так как это область личных сношений Монархов...
Журнал заседаний сего совещания удостоился утверждения Государя и быль дан мне к руководству. Один экземпляр его нахо-дится в моих бумагах, а другой в министерстве финансов или торговли. Затем явился вопрос, где должны съехаться представи-тели. В виду моего назначения уполномоченным, канцлер Бюлов сам решил, вероятно, по желанию Императора, вести со мной пере-говоры. Вследствие летнего времени мы решили съехаться в Нордерней. Туда я прибыл с Тимирязевым, товарищем министра финан-сов, а Бюлов с графом Посадовским, статс-секретарем (помощником рейхсканцлера) по внутренним делам; затем при нас состояли еще другие лица.1
(1 Вариант: * Я по особому уполномочию Императора вел письменно эти переговоры и на уступки не шел. Я был уверен, что это лучший путь ведения переговоров с немцами. В этом меня, между прочим, убедили обстоятельства ведения переговоров в 1893-4 годах, когда я благодаря доверию ко мне Императора Александра III вынудил Германию на большую уступчивость. Но в 1904 году, когда мы втюрились в несчастную ребяческую войну, то западная наша граница оказалась в довольно печальном положении в смысле обороны. Ловкий Вильгельм II уверил Николая II, что последний может быть покоен относительно западной границы, а затем частным письмом просил нашего Государя оказать ему одолжение и сделать весьма большие уступки в торговом договоре, на которые я не согласился и был уверен, что заставлю немцев уступить. Вследствие письма Вильгельма я получил указание уступить и затем выехал в Германию вести переговоры словесно и заключить договор. *)
{284} В Нордерней я пробыл около двух недель. Там почти все время я проводил с рейхсканцлером Бюловым. Днем на официальном заседании, а после обеда глаз на глаз или вместе с графиней. Графиня Бюлова итальянка, вероятно была очень красива, женщина образованная и большая музыкантша. Наедине мы говорили о политике, а в присутствии графини на общие темы. В то время графиня читала книгу о декабристах. Она увлекалась графом Л. Толстым. Она, вероятно, думала и во мне встретить поклонника графа Толстого, но насколько я преклонялся перед ним, как перед великим художником, настолько я отрицательно отношусь к его политико-религиозным проповедям. Все, что исходит из его пера, изложено чрезвычайно талантливо, но что касается сути его учения, то все это старое младенчество. Ни одной новой идеи, ни одной мысли, все и всегда повторение того, что провозглашено ранее Евангелием и философами, но в популярно-талантливой форме с старческо-младенческими заключениями и выводами. Великий художник, наивный мыслитель и большой поклонник своего 'я'.
С графом Бюловым мы прежде всего говорили о войне. Он, между прочим, сказал мне, что в их министерстве иностранных дел хранится dossier, из которого видно, что еще при захвате Kиao-Чао, а затем Порт-Артура я предупреждал, что это есть начало больших катастроф для России, что тогда они (кто они?) сомневались в моих предсказаниях, но теперь оказалось, что я прав, что Император Вильгельм еще недавно требовал этот dossier к себе для того, чтобы возобновить все факты в своей памяти. Бюлов очень интересовался моим мнением о ходе войны. Я высказал, что на море мы потерпим неудачи, но на суше в конце концов явимся победителями. Высказывая это мнение, во мне тогда являлось сомнение в Куропаткине и в его уверенности победить японцев на суше. Бюлов часто возвращался к разговору о том, что Вильгельм делает все, чтобы быть приятным нашему Государю, что в последнее {285} время отношения между двумя монархами установились самые интимные, так как Вильгельм показал, что он истинный друг России.
Что касается переговоров по торговому договору, то чувствовалось, что Бюлов уверен, что я переговоров не прерву. Вообще они боялись моих резкостей, помня переговоры, бывшие десять лет тому назад. Вероятно, они из Петербурга получили удостоверение, что мне дана инструкция мирно кончить дело торгового договора. Много торговались, но в конце концов пришли к соглашению. Нельзя ска-зать, чтобы соглашение было свободным. С нашей стороны оно в значительной степени было стеснено фактом японской войны и от-крытою западною границею.
Еще перед окончанием переговоров о торговом договор я начал вести с Бюловым беседу о том, что вследствие войны нам придется делать займы и что, в случае заключения торгового договора, мы между прочим рассчитываем на германский денежный рынок. Граф Бюлов ежедневно сносился по телеграфу с Императором, который в это время находился в норвежских водах.
На мое заявление о займе, он мне ответил, что с своей стороны находит это естественным и не видит препятствий, но что Император в последнее время вообще против открытия германского денежного рынка для иностранных держав, провозглашая принцип 'немецкие деньги для немцев'. В подтверждение сего он показал мне несколько телеграмм, полученных им по этому предмету от Императора. Я с своей стороны предложил подписать договор в Берлине, куда и выехал.
На другой день туда приехал Бюлов. Тогда я заявил, что не подпишу договора, который уже лежал на столе в готовом виде, пока не получу официального обязательства об открыли немецкого денежного рынка. Бюлов, увидав с моей стороны такую решимость, через четверть часа дал мне письмо, разрешающее заем, а я с своей стороны тогда подписал договор.
Продолжительные переговоры мои с Бюловым оставили во мне такое о нем мнение. Это человек недурной, хитрый, не особенно деловитый и не особенно умный, но умеет хорошо говорить; вообще, как человек государственный, считаю его совершенно второстепенным. Главное его дипломатическое качество (?) это хитрость, по-жалуй в хорошем смысле этого слова, и главное употребление этого своего качества он практикует относительно своего Императора. Зная его слабости, он на них хорошо разыгрывает и часто прячет в карман не только личное самолюбие, но и достоинство, связанное с нравственной ответственностью первого министра.
