народ и государство хиреет. Теперешняя жизнь народов вся основана на индивидуализме, все народные отправления, его психика основана на индивидуализме. Соответ-ственно сему конструировалось и государство. 'Я' организует и двигает все. Это 'я', особенно развитое в последние два столетия, дало все великие и все слабые стороны нынешней мировой жизни народов. Без преклонения перед 'я' не было бы ни Ньютонов, ни Шекспиров, ни Пушкинов
Одна и может быть главная причина нашей революции -- это запоздание в развитии принципа индивидуальности, а следовательно и сознания собственности и потребности гражданственности, а в том числе и гражданской свободы. Всему этому не давали развиваться есте-ственно, а так как жизнь шла своим чередом, то народу пришлось или давиться, или силою растопыривать оболочку; так пар взрывает дурно устроенный котел -- или не увеличивай пара, значит отставай, или совершенствуй машину по мере развития движения. Принципом индивидуальной собственности ныне слагаются все экономические отношения, на нем держится весь мир
В последней половине прошлого столетия явился социализм во всех его видах и формах, который сделал довольно видные успехи в последние десятилетия.
Несомненно, что эта эволюция в сознании многих миллионов людей приносит положительную пользу, так как она заставляет правительства и общества обращать более внимания на нужды народных масс. Бисмарк явил тому явное доказательство.
Но насколько движение это стремится нарушить индивидуализм и заменить его коллективизмом, особливо в области собственности, настолько движение это имело мало успеха и едва ли оно, по крайней мере в будущем, исчисляемом десятками лет, сделает какие либо заметные успехи.
Чувство 'я' -- чувство эгоизма в хорошем и дурном смысле есть одно из чувств наиболее сильных в человеке. Люди в {442} отдельности и в совокупности будут бороться на смерть за сохранение своего 'я'. Наконец то, что существует, ясно потому, что оно существует, а то, что предлагают, не ясно не только потому, что не существует, но и потому, что оно настолько искусственно и слабо, что не выдерживает даже поверхностной, мало-мальски серьезной критики.
Единственный серьезный теоретический обоснователь экономического социализма, Маркс, более заслуживает внимания своею теоретическою логичностью и последовательностью, нежели убедительностью и жиз-ненною ясностью.
Математически можно строить всякие фигуры и движения, но не так легко их устраивать на нашей планете при данном физическом и моральном состоянии людей. Вообще социализм для настоящего времени очень метко и сильно указал на все слабые стороны и даже язвы общественного и государственного устройства, основанного на индивидуализме, но сколько бы то ни было разумно-жизненного иного устройства не предложил.
Он силен отрицанием, но ужасно слаб созиданием. Между тем, духом социализма-коллективизма за-разились у нас многие, даже очень почтенные люди. Они, уже не говоря о натурах, поклоняющихся всякому государственному разруше-ние, также явились сторонниками 'общины'. Первые потому, что видели в ней применение принципа мирного социализма, а вторые по-тому, что в применении этого принципа в жизни народа не без основания усматривали зыбкую почву, на которой легко произвести землетрясение в общей экономической, а следовательно и государ-ственной жизни. Таким образом защитниками общины явились благо-намеренные, почтенные 'старьевщики', поклонники старых форм, по-тому что он стар, полицейские администраторы, полицейские пастухи, потому что считали более удобным возиться со стадами, нежели с отдельными единицами; разрушители, поддерживающие все то, что легко привести в колебание и, наконец, благонамеренные теоретики, усмотревшие в общине практическое применение последнего слова эконо-мической доктрины -- теории социализма.. Последние меня больше всего удивляли, так как, если когда либо и восторжествует 'коллективизм', то, конечно, он восторжествует совершенно в других формах, нежели он имел место при диком или полудиком состоянии общественности.
Ученый экономист, который может не понимать, что община мало сходна с предполагаемым современным или возможным будущим коллективным владением землею, мне напоминает садовника, который смешивает лесную дикую грушу с прекрасною грушею, выхоленною в культурнейшем современном саду. Если когда либо осуществится {443} в России коллективная собственность вместо общины, то это может произойти только после того, как общинное владение пройдет через горнило индивидуализма, т. е. собственности индивидуальной. Это мо-жет произойти только тогда, когда человек усомнится в благе личной своей жизни, в своем 'я' и будет видеть для своего личного блага спасение в 'мы'.
Между тем социализм залез уже давно в наши университеты. Я помню, в 70-х годах, когда после окончания курса в Новороссийском университете на математическом факультете, решившись основа-тельно изучить экономические и финансовые науки, я долго не мог справиться с ясным представлением о том, что такое 'цена' и что такое 'ценность'.
В это время профессором политической экономии в Новороссийском университете был очень даровитый человек Постников, автор известного сочинения об общине, оставшиеся и до сих пор ее ярым поклонником. Пошел я к нему и говорю -- объясните мне, пожа-луйста, толково, какая разница между 'ценою' и 'ценностью', на что он мне ответил: 'Охота вам заниматься этими пустяками. Вся теория спроса и предложения, нормирующая стоимость предметов и услуг, есть выдумка людская. Это все сочинили те люди, которым сочинение это выгодно для эксплоатации труда. Один только труд дает цену; всякая цена будет лишь тогда справедлива, если она будет справедливо выражать затраченный труд'. Через несколько лет Постников должен был покинуть университет, а затем был уездным предводителем дворянства. Когда я создал петербургский политехнический институт, я его назначил профессором политической экономии, а затем и деканом экономического отдела. Недавно он назначен директором этого института. Я бывал, когда был министром финансов, на экзаменах его учеников. Он был строгим экзаменатором, талантливым профессором, преподавал, насколько я мог усмотреть, свой предмет методом историческим, избегая теории (вероятно, чтобы не впадать в социализм), во всяком случае он человек достойный, но так-таки до сих пор ярый поклонник общины и насколько, хотя очень мало, охрипший социалистическими воззрениями.
Итак при освобождении крестьян весьма бесцеремонно обошлись с принципом собственности и нисколько в дальнейшем не старались ввести в самосознание масс этот принцип, составляющий цемент {444} гражданского и государственного устройства всех современных государств. Но все-таки за исключением вопроса о принудительном отчуждении, при введении коего было в корне нарушено право собственно-сти, на все лады ныне обзываемой 'священной', в других отношениях Положение об освобождении крестьян давало все выходы к тому, чтобы прививать в крестьянах понятие о неприкосновенности собствен-ности н вообще о гражданских правах.
Но, как известно, после освобождения крестьян преступнейшие и подлейшие покушения на Царя-Освободителя дали силу лицам, не сочувствовавшим Его преобразованиям: партии дворцовой, дворянской камарильи; и Положение не получило должного развития в том направлении, в котором оно, по- видимому, было задумано. Тем не менее, хотя на крестьянское население не были распространены общие гражданские законы и по отношению уголовных для них были сохранены особенности (между прочим телесные наказания по приговорам крестьян), но все-таки на них были распространены общие судебные и административные организации (мировой суд).
После проклятого 1 марта реакция окончательно взяла верх. Община сделалась излюбленным объектом министерства внутренних дел по полицейским соображениям, прикрываемым литературою славянофилов и социалистов. Участие крестьян в земстве ограни-чено. Мировые судьи были для крестьянского населения заменены зем-скими начальниками. На крестьянское население, которое, однако, составляет громаднейшую часть населения, установился взгляд, что они полудети, которых следует опекать, но только в смысле их поведения и развития, но не желудка. Забота о детях сводится главным образом к заботе о питании, но крестьянин ведь младенец sui generis -- его дело питать.
Земские начальники явились и судьями и администраторами, и опе-кунами. В сущности явился режим, напоминающий режим, существовавший до освобождения крестьян от крепостничества, но только тогда хорошие помещики были заинтересованы в благосостоянии своих крестьян, а наемные земские начальники, большею частью прогоревшие дворяне и чиновники без высшего образования, были больше всего заинтересованы в своем содержании.
Если не душою, то дельцом всех этих преобразований явился Плеве. Он мог служить и Богу и дьяволу, как в данном случае выгоднее для его карьеры.
{445} Введение земских начальников вызвало в Государственном Совете сильное противодействие, но оно было поборено гр. Толстым и все тем же злополучным князем Мещерским ('Гражданин').
Что касается прямых налогов, то благодаря Бунге и А. А. Абазе (министр финансов, а второй председатель департамента экономии Государственного Совета) была уничтожена подушная подать. Это было еще до проявления усиленной реакции. Все мои попытки уничтожить выкупные платежи, когда я был министром финансов, были тщетны (на что баловать крестьян), и мне удалось это сделать только после 17 октября, когда я сделался председателем совета министров.
Итак, во время моего управления финансами до революции, крестьян-ство, т. е. громаднейшая часть населения Российской Империи, находилось в таком состоянии: значительная часть земли находилась в общинном коллективном владении, исключавшем возможность сколько бы то ни было интенсивной культуры, подворное владение находилось в неопределенном положении вследствие неотмежеванности и неопределенности права собственности. Крестьянство находилось вне сферы гражданских и других законов.
Для крестьянства была создана особая юрисдикция, перемешанная с административными и попечительными функциями -- все в виде земского начальника, крепостного помещика особого рода. На крестьянина установился взгляд, что это с юридической точки зрения не персона, а полуперсона. Он перестал быть крепостным помещика, но сделался крепостным крестьянского управления, находившегося под попечительным оком земского начальника.
Вообще его экономическое положение было плохо, сбережения ни-чтожны. Да, откуда быть сбережениям, когда установился такой общий режим, что за последнее столетие (а тоже было и раньше) мы были постоянно в войне. Не успеет страна оправиться после войны, смотри, затевают новую -- так постоянно.
Российская Империя в сущности была военная империя; ничем иным она особенно не выдавалась в глазах иностранцев.
Ей отвели большое место и почет ни за что иное, как за силу. Вот именно потому, когда безумно затеянная и мальчишески веденная японская война показала, что однако же сила то совсем не велика, Россия неизбежно должна была скатиться (даст Бог временно), русское населе-ние должно было испытать чувство отчаяния, граничащего с помешательством разочарования; а все наши враги должны были {446} возликовать, внутренние же, которых к тому же мы порядком третировали по праву сильного, предъявить нам счеты во всяком виде, начиная с проектов всяких вольностей, автономии и кончая бомбами.
На-верху же провозгласили, что все виноваты, кроме нас -- давай заме-тать следы. Сверху пошел клич -- все это крамола, измена и этот клич родил
