рвущихся связок. Потом он увернулся от двоих, воткнул прямые пальцы одному в горло, но третий его достал, и он больно ударился затылком и копчиком о забор и землю. Оставшиеся двое замолотили ногами, он закрывался и закрывался, пока не понял что его больше не бьют, а наверху раздается рык и какие-то взвизги.
…— Ну, вставай, вставай, — приговаривал Пэл. Вест увидел себя все еще на земле, но чуть поодаль. Все четверо остались на месте и совсем не двигались. — Вставай давай, пора уж.
— Ох, — сказал Вест, — ну я и… Здорово они…
— Еще как, — сказал Пэл.
— А как? — Вест прищурил незаплывший глаз. Средние суставы пальцев на левой руке уже начинали пухнуть. Вест был левша.
— Во как, — Пэл показал.
— Да. Ну, я вроде уже, — сказал Вест, — могу…
И вдруг он увидел. Рядом с телами — живыми, неживыми ли — голубел холмик поблескивающих кристалликов. Как снег, подумал Вест, только не белый. С одной стороны в холмик наступили, и он был обрушен.
Ну и не надо, подумал Вест, качаясь на трехногом табурете. — Ну и молчи, и пожалуйста. И без вас сообразим. Подбородок он упер в кулак, а кулак положил на стол.
— Эй, Пэл, ты не врал, что меня бы в Стражу взяли?
— Не врал. — Пэл вытянул ноги. Под очками не видно было, — открыты у него глаза или нет.
— Очки, у тебя, говоря по чести… того. Неприятные, — сказал Вест.
— Это почему же?
— Глаз не видно.
Пэл, не меняя позы, снял очки и положил их рядом с собой. Глаза у него закрыты.
— Так приятно?
Вест принялся перематывать тряпку на больной руке.
— А в Стражу бы тебя с распростертыми объятьями, — сказал Пэл. Резко повернувшись, он уставил в Веста палец: — Ты не предполагаешь, что они тебя и… А?
— Я предположу, — пообещал Вест, поднимаясь. Он зажмурился, поймав себя, что делает так чаще и чаще. И виной тому вовсе не бессонные ночи. Боюсь я, что ли? — подумал Вест.
— Вставай-ка, мил дружок, — сказал он.
— Куда это?
— Ну, не все же тебе меня водить… Скажи, наш сонник может сделать булку?
— Булку?
— Ну да. Хлебную булку.
До Восемнадцатой было рукой подать. Знакомый флигель красного кирпича загородил дальний конец улицы. И торчала из дырки в крыше все та же перекошенная закопченая труба. И бетонный бок длинного унылого типового строения пестрел знакомыми выбоинами и каракульками. Вест поправил под мышкой сверток с брикетами и оглянулся на Пэла. Пэл выглядел набычившимся и сердитым, все переживал, небось, ссору из-за этих брикетов. Ничего, подумал Вест, мне Наум свежий сонник подкинет, никуда не денется. Не сердись, Пэл, нельзя же идти без подарка. А на городских продпунктах синтезаторы, выходит, совершеннее, — Вест попытался представить себе идеальный вариант того, что здесь называют сонником, и даже остановился, потому что возникла в связи с этим какая-то очень важная мысль, но был уже подъезд, и возле подъезда на ящиках сидели не бабки, а сидела Рита.
— Здравствуй, Рита, — сказал он.
Рита не ответила, глядя за плечо Веста — левее и выше. Там был Пэл. Пэл, сказал, не оборачиваясь, Вест, дружище, дай мне поговорить. Тьфу, сплюнул, Пэл, знал бы, поспал лучше… Он прошел глубже во двор, к ящикам, наваленным грудой, и недолго гремел и передвигал там.
— Здравствуй, Рита, — повторил Вест.
— Здрассте, — сказала Рита.
— Пришел вот тебя проведать, Свена, соседа вашего тоже. Как вы?
— Это вы с ним пришли нас проведать? — Рита двинула подбородком в сторону ящиков, откуда уже неслось легкое похрапывание.
— А что?
Рита смотрела в узкий кусок улицы, видимый от подъезда в прогал между стенами. У нее были серые, будто присыпанные пеплом волосы, такие же глаза и чистые щеки. Только была она бледна нездоровой бледностью, хрупкая и тонкая.
— Как вы тут, спрашиваю, — сказал Вест. — Нормально?
— Будешь тут… нормальной, — буркнула Рита, показав мелкие и острые зубки хищного зверька.
— Я принес кое-что, — сказал Вест. — Не знаю, любишь ты, нет. Бери, если хочешь.
— Где вы эту дрянь нашли? — Рита глянула мельком и снова уголок рта у нее приоткрылся.
— Сразу и дрянь.
— А то что. Человек называется, еду приличную не может достать.
Вест старался ее не спугнуть. Он еще ни разу не говорил с Ритой, а очень хотелось. Даже просто было нужно.
— Наши ребята меньше, чем четырехканальные не держат, — говорила Рита. — У Ронги шестиканальный. Принес он…
— Не хочешь — как хочешь, — сказал Вест. — Свену отдам, пускай своих питомцев кормит.
— Вы брата не троньте, — сразу ощетинилась Рита. — Чего вы ему жить не даете? Думаете, вам все можно, да? Человек, так все можно! Он же и так… думаете, сладко ему? А по ночам он плачет, слыхали как? Слыхал?
— Рита, успокойся, что ты.
Она нехорошо, горько и безнадежно покивала. Вест потоптался, затем спросил:
— Рита, а Ронги — это кто?
— Так, — она сделала жест рукой, — подонок один. Папа у него, — передразнила она, — понимаешь, мама… А сам — волосы белые, рот слюнявый, под ногтями грязь вечно. И не умеет ничего. — Она спустила челку на самые глаза. — За мной сейчас заедет, я его жду.
— Зачем ждать-то, если подонок?
— А что еще? Эта толстая дура орет… Дайте, что ли, брикетик.
Вест вновь развернул, она взяла фруктовый брикетик, но не стала сразу есть, а долго нюхала.
— Вот что, Рита, — сказал Вест, — а у Ронги звезда какого цвета?
— Зачем вам? Ну, фиолетового, допустим.
— Фиолетового. И что же сие означает?
— Что-что? Фиолетового — значит, не красного и не зеленого.
— И не белого?
— И не белого, и не желтого, и не серобуромалинового в полосочку, — она откусила кусочек брикета, и настроение ее сравнительно улучшилось.
— А что такое мотобратство? Кто туда входит?
— Ну, — она откусила еще кусочек, — мотобратство есть мотобратство, чего тут еще скажешь? У кого машина, тот, считайте, и там. И одновременно никто.
— Это удивительно и странно. Почему?
— Потому что потому. Придумка эта для дурачков. Ничего странного.
— Почему вы так много стреляете? — спросил Вест.
— Кто? Мы? — Рита очень натурально изумилась. — Мы вообще не стреляем. Так, иногда…
Иногда, подумал Вест. За домами послышался мотоцикл. Вест торопливо спросил:
— Рита, ты никогда не слышала что-нибудь о… — он запнулся, — “Колесо”?
— Каком колесе?
