— Пятьдесят один далбер, господа. Я не могу еще больше снижать плату. — Домовладелец обливался потом. — Вы уже и так отбираете кусок хлеба у моей семьи.
— Бармен, еще вина! — прокричал Тчорнио в соседнем заведении.
— Не знаю, не знаю, — сказал Джон с сомнением в голосе. — Как ты считаешь, Хард?
— Думаю, что это уже похоже на нечто подходящее.
— Послушай, молокосос, — ответил хозяин таверны. — Ты и так уже нализался до чертиков. Что если я тебе дам последний стакан на посошок, а? Ты выпьешь его и пойдешь домой, а?
— Теперь, господа, если вы подпишете вот здесь — вы ведь умеете писать, правда? — Домовладельцу не терпелось завершить сделку до того, как его клиенты передумают или затеют торг снова.
— Материнский нос! — воскликнул Джон. — Смотри, Хард, он заготовил договор еще до того, как мы пришли сюда!
— Бывает, — прокомментировал Хард. — Давай подпишем эту забытую Матерью бумагу и пойдем домой. Я измотался за день до чертиков.
Они подписали договор, обменялись с хозяином наилучшими пожеланиями и заверениями о дружбе, и вновь окунулись в зной ярко освещенной улицы. Пока их глаза привыкали к солнечному свету, они услышали доносившийся из соседней таверны шум.
— Знать не хочу, чей ты сын! Убирайся отсюда, забытый Матерью пьянчужка! — орал кто-то низким голосом.
— Ты выродок далбера и Матерененавистник! — кричал более высокий голос. — Я приведу сюда моих друзей, обязательно приведу. И ты еще пожалеешь. Ты тоже участвуешь в заговоре, я это знаю точно.
У двери таверны произошла стычка, в результате которой молодой, богато одетый молодой повеса был вынужден неуверенно подниматься на ноги с мостовой, в то время как попроще одетый хозяин таверны возвращался в свое заведение.
— Похоже, мы где-то встречались с этим парнем, — прошептал Джон.
— Да. Где мы с ним… Ах, да, теперь я вспомнил.
Тчорнио, встав на ноги, неуверенными движениями стряхивал пыль со своей одежды, сердито осматриваясь вокруг на тот случай, не видел ли кто-либо из посторонних его унижение. Джон и Хард попытались как можно более незаметно уйти. Тчорнио потребовалось некоторое время, чтобы его затуманенная винными парами память подсказала, кем являются эти двое, которые пытаются незаметно уйти из поля его зрения. Несмотря на то, что тогда он видел их в темноте, он все-таки узнал их, и бурная реакция не заставила себя ждать.
— А, это вы! — прокричал Тчорнио.
— О, Мать! — пробормотал Хард. — Кажется, влипли. — Они побежали.
— Убийцы, — верещал Тчорнио, пытаясь заплетающимися ногами догнать их.
— Быстрее, друг Джон, быстрее!
— Что там за шум? — пронзительно прокричал снова вышедший на улицу хозяин таверны.
— Вон они, те самые люди! — ответил ему Тчорнио, указав на Джона и Харда, стремительно приближавшихся к ближайшему углу, и обернулся в сторону владельца таверны. В то же мгновение он споткнулся о вывороченный камень из мостовой и упал прямо на живот.
— Вот уж эти мне позабытые Матерью пьяницы, — проворчал шинкарь и поспешил возвратиться в приятную прохладу своего заведения.
— Остановите этих людей! — заверещал Тчорнио, поднимаясь на ноги. — Награда тому, кто их остановит! — Неровным шагом он побежал по улице, сбивая прохожих с ног то справа, то слева.
Джон и Хард повернули за угол.
— Для пьяного, — задыхаясь проговорил Джон, — этот парень неплохо бегает.
— Сейчас, — Хард судорожно заглотнул воздух, — не время, — тяжелая одышка, — для бесед.
Тчорнио тоже свернул за угол и помчался за ними как какое-то сверхъестественное порождение природы. Та амплитуда движения, которую он мог себе позволить на довольно широкой улице Хромого Далбера, оказалась слишком размашистой для узкой боковой улочки, поэтому первое серьезное дело, которое ему удалось там совершить, было то, что он повалил стенд торговца гончарной кухонной посуды.
— Эй! — закричал лавочник, когда гончарные изделия посыпались на землю.
— Эй! — эхом повторила его жена, в то время как сам лавочник побежал за Тчорнио, перепрыгивая через черепки, которые только что были его товаром.
Но в данный момент для увлеченного погоней молодого человека звук разбивающейся посуды не значил ровным счетом ничего. Звуки, которые создавал разлетавшийся на куски при ударе о мостовую фаянсовый товар, были для Тчорнио всего лишь шумовым фоном и не больше. А сам гнавшийся за ним по пятам и кричащий что-то непонятное для его уха лавочник воспринимался им не как гневный преследователь, а как союзник в погоне. Тчорнио даже вынул свою шпагу из ножен и стал размахивать ею, чтобы еще больше подбодрить лавочника.
— Да защитит нас Мать, — кричал лавочник своим соседям. — Этот сумасшедший имеет шпагу! Он всех нас перебьет!
А его жена в это время кричала, выглядывая из уютного укрытия, каковое представляло собой крошечное помещение лавки:
— Остановите его! Вор! Остановите его!
Тчорнио позволил себе оглянуться на мгновение. Прекрасно. За ним следовала уже целая толпа, готовая оказать ему помощь в поимке заговорщиков. Он был уверен, что убийцы уже у него в руках. Уверенный в этом, он сходу врезался в тщательно уложенную пирамиду тыкв, от чего толстокорые, большие, круглые овощи стали катиться по улице в самых различных направлениях.
— Наш друг, — отметил Джон едва дыша, — похоже, — одышка, — попал, — снова одышка, — в маленькую неприятность.
— Мать любит нас! — это было все, что позволил выговорить Харду запас воздуха в его легких.
Они снова свернули за угол и попали на рынок далберов. А далбер — чрезвычайно непоседливое животное. В какой-то период эволюции фауны на Лиффе какая-то ящерица так и не решила окончательно, то ли стать ей птеродактилем, то ли динозавром. В результате появился далбер, наиболее игривое животное во всей галактике.
Стадо далберов, приведенное в тот день на продажу, составляло до трехсот голов. Когда Джон и Хард пробегали мимо, животные занервничали, их обычно ярко-зеленый цвет сразу померк и сделался пепельным. Что-то, подумали про себя далберы, было не в порядке. Они были уверены, что ситуация где-то выходила из-под контроля и требовала максимум собранности, быстроты действий и минимум обдумывания. Поэтому далберы сбились вместе для защиты, приведя своего погонщика, знавшего о них гораздо больше, чем ему бы этого хотелось, в состояние злой агрессивности, которое пока выражалось в целой серии крепких ругательств.
Когда Джон и Хард уже пробежали полквартала, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт только что повернул за угол, громко крича, опасно для всех окружающих размахивая своей шпагой, что лишь только подтвердило опасения далберов о грозящей опасности. А за ним, в точности повторяя все изгибы его маршрута, то есть раскачиваясь от одной стороны улицы до другой, крича, как и он сам кричал, и торопясь, как самый буйный помешанный, гналась толпа разъяренных лавочников.
Нецензурная брань погонщика сменилась смиренной молитвой, поскольку он слишком хорошо знал далберов. Животные, с другой стороны, вскрикнули хором, как стадо рассерженных гусей. Цвет их кожи превратился из игриво пепельного в наводящий на всех ужас желтый; доминантой их насущных желаний стала решимость во что бы то ни стало убежать от неизвестной опасности.
И вот как будто бы по сигналу три сотни выкрикивающих гортанные звуки далберов проломили загородку. Их погонщик, пытаясь угнаться за ними, направлял в адрес Матери тщетные молитвы.
— Убийцы! — выкрикивал Тчорнио.
— Га-га-га! Га-га-га! — истерически кричали гнавшиеся за ним по пятам триста далберов.
За далберами бежал их погонщик, выкрикивая что-то непечатное о некоторых частях Материнской святой анатомии.
