Они продвигались в кромешней темноте. Хотя казалось, что глаза Джона должны были привыкнуть к непривычным для них условиям, тем не менее по мере их продвижения вперед происходила совершенно невероятная вещь — темнота сгущалась еще больше. Чем шире становились зрачки Джона и чем больше они были готовы отреагировать на малейший проблеск света, тем более очевидным для него становился тот факт, что в таком месте, как это, свет не существовал вообще. Поэтому, когда после пятнадцатиминутной ходьбы их провожатый наконец остановился и открыл дверь, свет, устремившийся в длинную галерею, ослепил Джона, хотя его единственным источником являлась жалкая дешевая свечечка, дававшая больше копоти, чем света.
Оказалось, что их провожатым является молодая женщина.
— Вот они, мама, — произнесла она. — Какие-то молодые грубияны готовы были схватить их, но я открыла дверь.
Из глубины комнаты раздался приятный голос, напоминавший звон серебряного колокольчика:
— Кто-нибудь видел, как они входили?
— Нет, мама, — ответила девчонка. — Я внимательно осмотрела улицу, и никто не смотрел.
— Очень хорошо, моя дорогая. Теперь можешь идти спать. — Серебряный голос прыгал вверх и вниз, напоминая совсем юную мелодию, которая только-только родилась и пытается расправить свои крылья. — Проходите, ребята, не торчите у двери.
Владелицей этого приятного голоса являлась самая толстая из женщин, каких только приходилось видеть Джону на протяжении всей его жизни. Ее амебообразное тело возлежало на старой кушетке, с которой оно было неспособно слезть без посторонней помощи. За исключении почти незаметных движений челюсти, которая едва шевелилась при разговоре, да проницательных глаз, которые все время стреляли туда-сюда, туда-сюда, женщина была совершенно неподвижной.
— Пусть это не пугает вас, — прозвучал ее мелодичный голос. — Когда-то я была такой же хорошенькой, как и все остальные маленькие сестры. Да, тогда я была еще совсем юной. Но вы привыкните ко мне.
Хард, который прекрасно ориентировался в обстановке, знал, как себя вести в подобных ситуациях.
— Добрый вечер, мама, — вежливо обратился он к ней. — Меня зовут Хард, а это — мой друг Джон.
— Тебе вовсе не обязательно называть меня мамой, парень. Я требую этого только от своих девочек. Это помогает держать их в руках. Я слышала, у вас возникли какие-то проблемы, не так ли? — На это вопрос, естественно, не последовало никакого ответа; однако она и не стала дожидаться его, а продолжала безо всякой паузы:
— Юный лорд Тчорнио и его дружки очень упрямы. У них только одна мысль в голове, да и то они сами толком не знают, чего хотят. А это очень опасно. Но вы не переживайте, ребята. Мы выручим вас.
От проявления такой осведомленности со стороны совершенно незнакомой женщины у Джона полезли глаза на лоб.
— Да, но кто вы такая?
— Мы — Маленькие Помощницы Матери, — произнесла женщина, делая невероятные усилия, чтобы изобразить на своем лице хоть подобие улыбки.
Тчорнио уже просто не мог совладать с той славой, которая на него обрушилась. Дело было даже не в том, что каждый в Лиффе знал о заговоре; сам Комитет внезапно стал чрезвычайно важным элементом в жизни Лиффа, и он, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, стал всенародным героем. Это было уже выше самых смелых мечтаний, и в это просто невозможно было поверить. Ему даже присвоили почетное рыцарство в Материнской Гвардии.
Но что было для него, Тчорнио, самым главным, так это тот факт, что теперь все, наконец, стали верить с существование заговора, и что сам он перестал быть посмешищем, и что мнимая угроза, выдуманная им в качестве шутки в тот период, когда насмешки приятелей стали совсем уж допекать его, теперь приводит в ужас всех и каждого. Его мания схватить и уничтожить убийц стала похожей на религиозный фанатизм.
Как его самоуверенность, так и положение в обществе сильно пострадали бы, пойми он хоть на минуту, что он сам был виновником того, что убийцам удалось бежать из города. Но именно в тот день, когда Джон и Хард покидали Лиффдарг, сам Тчорнио был на дежурстве у главных городских ворот, и только после того, как сам он дал добро, им удалось выйти из города.
Но это упущение едва ли можно отнести только на счет личной беспечности Тчорнио. Он полагал, что дает разрешение на выход из города Матери Бальнии и двум маленьким сестрам, направлявшимся в Храм в Примилбосе.
В двадцати пяти стербах от города экипаж остановился.
— Здесь вам придется выйти, ребята, — объявила мадам с расползающейся фигурой.
Их ждала небольшая группа — в большинстве своем мужчины в простой одежде, которых можно было принять за крестьян, да еще несколько человек, которых, несмотря на их такую же одежду, даже при самом развитом воображении принять за крестьян ни в коем случае было нельзя.
— Народная Армия, — сказала толстуха с гордостью, которая была намного выразительнее, чем даже ее обычный цинизм, и явно не соответствовала потрепанной одежде встречавших их людей.
Джон и Хард, которые чувствовали себя довольно неловко в женском платье, в которое были облачены, вылезли из экипажа.
— Эй, Мать Бальния, — прокричал один из ожидавших, — что за солдат ты нам привезла? Нам здесь не нужны маленькие сестры.
— Смейся сколько тебе угодно, — резко ответила та. — Эти девочки на самом деле такие умелые бойцы, равных которым ты вовек не увидишь.
Громкий вызывающий смех привел Джона в такое же смущение, как и платье проститутки, в которое он был облачен. Но характер Джона не позволял ему долго печалиться из-за такой здоровой вещи, каковой является смех. Нет, по-настоящему его обеспокоила другая вещь.
— Огромное спасибо, Мать Бальния, — спокойно произнес он со смехом, который позволял ему чувствовать себя более уверенно и, главное, принять позу вежливого достоинства. — Я постараюсь отблагодарить вас за помощь как только возвращусь в город.
Когда она отвечала ему, в ее голосе появились несвойственные ей нотки, выдававшие симпатию к нему.
— Разве тебе никто не объяснил? — спросила она. — Эх, парень, ты никогда уже не сможешь возвратиться в город. Народная Армия не позволит тебе этого, да к тому же это еще и небезопасно. Ты хорошенько заруби это себе на носу. Независимо от того, как сложится твоя дальнейшая судьба, возвратиться ты уже не сможешь.
После этих слов ее экипаж круто развернулся и в клубах густой летней пыли помчал обратно в город. И вот тут-то наконец Джон Харлен почувствовал, что действительно сильно обеспокоен.
10
Основная трудность в искусственном ускорении развития культуры состоит в том, что никогда нельзя точно предугадать, насколько значительную по объему часть такого развития способна воспринять сама культура. Это наглядно продемонстрировал способ применения лиффанами пороха, что на фоне первого проекта, выполненного подразделением Особых Операций, могло показаться простой случайностью. Буквально через неделю после того, как Пиндар Смит дал заказ Гильдии Фармацевтов изготовить для телеграфной службы динамит, какой-то неизвестный умелец из лиффан изобрел порох и стрелковое оружие, а еще через три недели Гильдия Оружейников уже во всю торговала такими револьверами, какие наверняка расхватали бы где-нибудь в районе мифической американской границы. Еще через год была
