парткома, заведующие отделами исполкома и даже районный прокурор.
Согласно обвинительному заключению, нарушения законов в районе носили массовый характер и выражались в прямом издевательстве над людьми. Отмечались грубое администрирование, круговая порука, семейственность. Жаловаться кому-либо в районе на эти нарушения было бесполезно. Председатель Викторовского сельсовета Пугач цинично заявлял колхозникам: «Можете жаловаться лампочке». А тем, кто пробовал бороться с нарушениями или обращался в вышестоящие инстанции, доставалось еще больше. В отместку за жалобы в центральные органы власти у колхозников вообще отбирали имущество (например, у Власенко местные власти забрали все, даже сняли ошейник с собаки). Председатели сельсоветов могли безнаказанно организовывать так называемые «ночные ударные бригады» по сбору обязательных платежей, во время которых колхозники, даже проживавшие за несколько километров от райцентра, по 5—10 раз за одну ночь вызывались на «беседы» в штаб бригады, а за неявку подвергались штрафу и у них описывали имущество. Не находили люди поддержки и в прокуратуре. На суде они говорили: «Наш прокурор — человек маленький». Про секретаря же районного парткома сказали так: «Шляпа с партийным билетом».
Выездная сессия Верховного суда Украинской ССР осудила всех виновных по этому делу к лишению свободы сроком от 3 до 10 лет, в том числе и прокурора района.
А. Я. Вышинский был одним из немногих советских прокуроров, который не только не чуждался судебной трибуны, но с наслаждением выступал в судебных процессах и чувствовал себя уверенно и непринужденно. В этом отношении с ним мог бы соперничать только другой прирожденный трибун — Н. В. Крыленко. Все прокуроры до Вышинского и после него (за исключением, пожалуй, Р. А. Руденко) не «жаловали» судебную трибуну.
Вышинский не только сам много выступал, причем, на самых громких процессах, но и требовал того же от своих подчиненных. На активе работников Прокуратуры СССР 27 августа 1938 года А. Я. Вышинский напомнил: «Я неоднократно говорил, что прокурор, не выступающий в судах первой инстанции, не прокурор».
На совещании прокуроров в Ленинградской области в том же 1938 году Вышинский вновь поднял этот вопрос. «Сейчас наши прокуроры уклоняются от выступлений в суде, — заявил он, — потому что не чувствуют себя достаточно подготовленными к судебному состязанию, отчасти же потому, что не имеют вкуса к этому делу. Эти прокуроры забывают, что суд — основная арена прокурорской деятельности. Я, как прокурор Союза, должен категорически заявить, что и впредь буду энергично бороться с таким в корне неправильным отношением некоторых прокуроров к этой своей обязанности.
Прокурор — это общественный деятель, прокурор — это судебный трибун, государственный прокурор — это представитель интересов государства на суде. Когда прокурор поддерживает обвинение, которое он возбуждал, и тогда, когда он отказывается от поддержки обвинения, он одинаково остается представителем государственных интересов, посланцем государства, глашатаем государственной правды».
Мы рассказывали о некоторых судебных процессах, в которых поддерживал обвинение Вышинский, будучи прокурором РСФСР и заместителем прокурора СССР. Но и в ранге Прокурора Союза ССР он провел немало дней за судебной трибуной.
Одно из самых известных дел (не относящихся к числу политических), в котором участвовал Вышинский уже как Прокурор Союза ССР — это дело по обвинению бывшего начальника зимовки на острове Врангеля К. Д. Семенчука и каюра С. П. Старцева в убийстве доктора Н. Л. Вульфсона. Оно было возбуждено в конце 1935 года, и расследование по нему проводил следователь по важнейшим делам Л. Р. Шейнин. В свое время это дело подавалось как некий «образец» использования косвенных доказательств в уголовном процессе. Поэтому остановимся на нем.
Слушалось дело Верховным судом РСФСР с 17 по 23 мая 1936 года. Подсудимые были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны.
Фабула дела была следующей. 26 декабря 1934 года доктор Вульфсон по приказанию начальника зимовки Семенчука выехал в сопровождении каюра Старцева на двух нартах с мыса Роджерс к больным эскимосам в бухту Предательскую и на мыс Блассон. 31 декабря Старцев вернулся один и сообщил, что доктор Вульфсон потерялся в пути. В первый день поисков были найдены крепко застопоренные нарты доктора. Из восьми впряженных собак в живых остались семь. Через несколько дней в двух километрах от этого места был обнаружен труп Вульфсона. Лицо доктора было залито кровью и обезображено. В пяти метрах от него лежал сломанный винчестер с одной стреляной гильзой. Труп доктора был перевезен на мыс Роджерс и там, без вскрытия, захоронен. Жена погибшего, доктор Фельдман, также находившаяся на острове Врангеля, заподозрив насильственную смерть мужа, потребовала от начальника зимовки Семенчука направить сообщение о случившемся в Москву с просьбой прислать следователя. Однако Семенчук воспротивился этому. Только почти через год по этому факту было возбуждено уголовное дело. Прибывший на мыс доктор Крашенинников эксгумировал труп Вульфсона и установил, что смерть его была насильственной.
Проведенное расследование установило, что Семенчук фактически «провалил» все научные и промысловые работы, жестоко относился к местному населению и к охотникам-промысловикам. Среди эскимосов, не получавших от начальника зимовки никакой продовольственной помощи, начались заболевания, а некоторые из местных жителей даже умерли от голода. На станции царили беспорядок, разложение и пьянство, с которыми доктор Вульфсон пытался бороться, но безуспешно. После гибели Вульфсона покончил жизь самоубийством биолог Вакуленко и при невыясненных обстоятельствах погиб каюр-эскимос Тагью. В ноябре 1935 года Семенчук был снят с должности начальника зимовки. В приказе начальника Главсевморпути О. Ю. Шмидта было отмечено, что в результате преступной беспечности, административного произвола и бездушного отношения к людям Семенчук довел зимовку до полного хозяйственного развала.
Обо всем этом Вышинский говорил в своей обвинительной речи. Но какие все-таки доказательства были в руках прокурора, чтобы обвинить Старцева в убийстве Вульфсона, а Семенчука — как соучастника в подстрекательстве и организации убийства?
Свою речь Вышинский построил на косвенных доказательствах. И надо признать, что сделал он это блестяще. Он использовал те приемы, которые были разработаны У. Уильзом в книге «Опыт теории косвенных улик, объясненных примерами». Вышинский довольно убедительно доказал, что Старцев, отправившийся вместе с доктором Вульфсоном, не мог «потерять» его, так как не было пурги, на которую ссылался подсудимый. Кроме того, Старцев заявил, что он ехал впереди доктора, а когда у него случилась поломка, то Вульфсон якобы обогнал его и, не остановившись, уехал вперед, после чего исчез. Эту версию опровергали опытные эксперты-полярники, утверждая, что собаки в упряжке натренированы так, что они никогда не обгоняют остановившиеся нарты, а останавливаются и ложатся на снег. Труп доктора был обнаружен в двух километрах от «застопоренных» нарт, тогда как даже бывалые полярники в хорошую погоду не отходят от них дальше километра, не говоря уже о плохой погоде, когда они, как правило, держатся около нарт, так как только в этом может быть их спасение. Как установлено, Вульфсон не был опытным полярником и не умел «стопорить» нарты, для чего требовалась немалая сноровка.
Вышинский подробно изложил и другие косвенные улики, «изобличающие» Старцева. Он проанализировал все возможные ситуации гибели доктора — убийство местным шаманом, другим лицом, например Вакуленко, неприязненно относившимся к Вульфсону, несчастный случай — и отверг их все как необоснованные. Прокурор сумел убедить судей и в причастности к убийству начальника зимовки Семенчука. Среди улик против него в деле фигурировала также записка, оставленная доктором Вульфсоном накануне роковой поездки: «В моей гибели прошу винить только Константина Дмитриевича Семенчука», — писал он.
Вышинский просил признать Семенчука и Старцева виновными в убийстве доктора Вульфсона и приговорить их к высшей мере наказания. Суд с ним согласился. Однако в период «перестройки» этот приговор был отменен Верховным судом РСФСР, и дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Обвинительные речи, подобные той, которую произнес Вышинский по делу Семенчука и Старцева, создавали ему довольно широкую известность. Однако во всем мире Вышинского знали только как «прокурора московских процессов». В 1936—1938 годах он выступил по целому ряду крупных политических дел. Тщательно готовясь к ним, он говорил эмоционально, страстно и это производило впечатление. Среди них — дело «Объединенного троцкистско- зиновьевского центра», слушавшееся Военной коллегией Верховного суда СССР с 19 по 24 августа 1936 года. По нему были привлечены к ответственности Зиновьев, Каменев, Евдокимов и Бакаев (от зиновьевцев), Смирнов, Тер-Ваганян и Мрачковский (от троцкистов), а также Дрейцер, Пикель и другие. Все они обвинялись по статьям 58-8 и 58-11 УК РСФСР. Военная коллегия приговорила их к высшей мере наказания, которая и была приведена в исполнение 25 августа 1936 года.
С 23 по 30 января 1937 года Военная коллегия Верховного суда с участием государственного обвинителя Вышинского слушала дело «Московского параллельного антисоветского троцкистского центра». По нему проходили 17 человек, в их числе Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков, Муралов. Суд приговорил к расстрелу 13 человек, а остальных — к длительным срокам лишения свободы. Осужденных расстреляли сразу же после вынесения приговора.
Со 2 по 13 марта 1938 года Вышинский принял участие в судебном процессе по делу «Антисоветского правотроцкистского блока». Среди подсудимых — Крестинский, Рыков, Бухарин, Раковский, Ягода, врачи Левин и Плетнев, всего 21 человек. Все подсудимые, за исключением Плетнева, Раковского и Бессонова, были приговорены к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 15 марта 1938 года.
Об этих делах, методах ведения «следствия», о «выбивании» признательных показаний у обвиняемых, а затем и у подсудимых, чудовищных фальсификациях и подлогах, а также о роли «главного сталинского инквизитора» Вышинского в свое время достаточно подробно писала пресса. Все эти дела в настоящее время пересмотрены, приговоры отменены, а проходившие по ним лица, реабилитированы (за исключением Ягоды).
Речи Вышинского по политическим делам, о которых мы упомянули выше, ничего общего не имеют с судебными выступлениями государственных обвинителей, где требуется скрупулезный анализ доказательств, изобличающих виновных лиц. В них он не утруждал себя глубоким исследованием вины подсудимых, а только придавал публицистический характер и угодную властям политическую окраску. И в этом он преуспел. Что же касается представления суду доказательств, то этого вовсе и не требовалось, так как приговоры фактически были уже предрешены, и даже не Вышинским. Он был в этих процессах только рупором Сталина и его окружения. Речи Вышинского по политическим делам не выдерживают никакой критики, ни с точки зрения юридической, ни с точки зрения нравственной. Они не только не содержали крепкой доказательственной базы, но и были наполнены грубыми, оскорбительными выражениями, что является совершенно недопустимым для прокуроров. Он называл подсудимых «бандой презренных террористов», «взбесившимися псами», которых «надо расстрелять всех до одного», «холуями и хамами капитализма», «оголтелыми контрреволюционными элементами», «чудовищами», «проклятой помесью лисы и свиньи» (о Бухарине), «проклятой гадиной».
Как уже говорилось, в своих речах Вышинский основной упор делал не на доказательства, тем более что приговор уже был предрешен, а на риторику и пафос. И не потому, что «главный инквизитор» был плохим юристом — нужно было красной фразой и навешиванием ярлыков не столько оправдать уже состоявшийся процесс, сколько подготовить почву для будущих.
Вот некоторые из его «красивых» фраз: «В мрачном подполье Троцкий, Зиновьев и Каменев бросают подлый призыв: убрать, убить! Начинает работать подпольная машина, оттачиваются ножи, заряжаются револьверы, снаряжаются бомбы, пишутся и фабрикуются фальшивые документы, завязываются тайные связи с германской политической полицией, расставляются посты, тренируются в стрельбе, наконец, стреляют и убивают» (Из речи по делу «Объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра»).
