мертвых в мусор – обычай гораздо более значимый, чем может показаться на первый взгляд.
Солдаты гневно накидываются на выпотрошенные тела. Они рвут когтями высохшие усики, раскалывают пустые черепа, разбрасывают куски тораксов. Каркасы разбиваются, словно стекло, только с более глухим звуком. Зал очищен, осталась куча бесполезных разрозненных членов.
Правда, у воинов появляется чувство, что они расправились с беззащитным противником.
Они бросаются в пересекающий зал коридор и попадают наконец в просторное помещение, где проходит собрание со вниманием поднявших усики муравьев. Один из них стоит на возвышении. Это и есть, наверное, зал пророчеств, о котором докладывали шпионы.
К счастью, тревога, данная сначала муравьем-стражником, а затем артиллеристом, не дошла сюда. В этом недостаток тайных комнат в концах слишком запутанных коридоров: по ним плохо передаются феромональные запахи.
Солдаты незаметно входят и смешиваются с аудиторией. Выделяет запахи 23-й, которого деисты называют «пророком». Он проповедует о том, что там, наверху, высоко над их усиками, живут гигантские Пальцы, наблюдающие за всеми поступками муравьев и подвергающие их испытаниям, чтобы они совершенствовались.
Это уже слишком. 13-й дает сигнал:
169. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Считалка уже не успокаивала бредущую по сточным трубам Жюли.
Вдруг они слышат мягкие звуки. К ним приближались красные огоньки. Это глаза крыс. Вслед за Черными Крысами – настоящие грызуны, и новое столкновение в перспективе. Эти крысы были меньше ростом, но гораздо многочисленнее.
Жюли прижалась к Давиду.
– Мне страшно.
Давид прогнал тварей, сильно размахивая палкой и уложив многих из них на месте.
Они попытались воспользоваться паузой для того, чтобы передохнуть, но тут послышались какие-то новые шумы.
– Теперь это уже не крысы.
Пучки света метались по туннелю. Давид велел девушке лечь на живот.
– Мне кажется, там что-то движется, – произнес мужской голос.
– Они идут на нас. Выбора нет, – прошептал Давид. Он подтолкнул Жюли к воде, и сам последовал за ней.
– Я слышал что-то вроде двух всплесков воды, – продолжил суровый голос.
Сапоги забухали вдоль воды, расплескивая ее. Два полицейских освещали поверхность воды прямо над их головами.
Давид и Жюли еле успели нырнуть поглубже в отвратительную жидкость. Давид удерживал голову Жюли под водой. Она инстинктивно задержала дыхание. Сегодня на ее долю выпали все возможные испытания. Ей не хватало воздуха, и к тому же она почувствовала на своем лице прикосновение крысиного хвоста. Она и не знала, что крысы тоже плавают под водой. Глаза ее открылись, она увидела два круга света, освещавшие всевозможные нечистоты и танцующие рядом с ее лицом.
Полицейские остановились и водили фонариками по плавающему по поверхности мусору.
– Подождем: если они под водой, то вынырнут вздохнуть, – сказал один из них.
Давид тоже открыл глаза, он показал Жюли, как держать над поверхностью только ноздри. К счастью, нос – выдающаяся часть лица, его можно высунуть наружу, оставив остальное погруженным в воду. Жюли, часто спрашивавшая себя, почему человеческий нос так сильно торчит вперед, теперь знала ответ. Для того чтобы спасти своего обладателя в подобной ситуации.
– Если бы они были в воде, то уже поднялись бы на поверхность, – ответил другой полицейский. – Никто не может не дышать так долго. Ныряли, наверное, крысы.
Они решили идти дальше.
Когда белый свет фонариков достаточно удалился, Жюли и Давид высунули головы целиком и как можно тише вдохнули по огромному глотку почти свежего воздуха. Никогда Жюли не подвергала свои легкие такому испытанию.
Два революционера еще наслаждались кислородом, как вдруг их неожиданно залил яркий свет.
– Стоп. Ни с места, – произнес голос комиссара Максимильена Линара, направившего на них фонарь и револьвер.
Он подошел к ним:
– Так-так, а вот и наша королева революции, мадемуазель Жюли Пинсон собственной персоной.
Он помог обоим задержанным выбраться из стоячей воды.
– Поднимите руки вверх, господа обожатели муравьев. Вы арестованы.
Полицейский посмотрел на часы.
– Мы не сделали ничего противозаконного, – слабо запротестовала Жюли.
– Ну, это будет решать суд. Что касается меня, то я считаю, что вы совершили худший из проступков: в хорошо организованный мир вы внесли частицу хаоса. На мой взгляд, это заслуживает высшей меры наказания.
– Если не подталкивать мир немного, он застынет в неподвижности и не будет развиваться, – сказал Давид.
– А кто вас просит заставлять его развиваться? Хотите поговорить об этом? Пожалуйста, я не спешу. Я считаю, что из-за таких людей, как вы, мнящих себя способными улучшить мир, мы и двигаемся все время к катастрофе. Самые страшные бедствия были плодом деятельности так называемых идеалистов. Самые чудовищные убийства были совершены во имя свободы. Самая кровопролитная резня происходила во имя любви к роду человеческому.
– Можно изменить мир и добром, – заявила Жюли, к которой вернулось спокойствие и которая снова входила в роль Пассионарии революции.
Максимильен пожал плечами.
– Все, чего хочет мир, так это того, чтобы его оставили в покое. Люди хотят только счастья, а счастье – состояние покоя и отсутствие сомнений.
– А зачем тогда жить, если не для того, чтобы сделать мир лучше? – спросила Жюли.
– Да для того, чтобы просто им наслаждаться, – ответил полицейский. – Наслаждаться комфортом, есть плоды с деревьев, подставлять лицо теплому дождю, лежать на мягкой траве, греться на солнце. Все это пошло со времен Адама, первого человека: этот кретин все испортил, потому что захотел знания. Нам не нужно знание, нам надо только наслаждаться тем, что у нас есть. Жюли покачала темной головой.
– Все беспрерывно растет, улучшается, усложняется. Это нормально, что каждое поколение хочет жить лучше, чем предыдущее.
Максимильен не дал себя смутить.
– Желая сделать лучше, изобрели ядерную и нейтронную бомбу. Я совершенно убежден, что гораздо благоразумнее было бы прекратить попытки сделать «как лучше». В тот день, когда последующие поколения начнут делать так же, как и предыдущие, воцарится мир.
– Бззззз, – неожиданно раздалось в воздухе.
– О нет! Что же это, опять? Не здесь же! – воскликнул полицейский.
Быстро отвернувшись, он стал расшнуровывать ботинок.
– Ты снова хочешь сыграть партию в теннис, злосчастное насекомое?
Он замахал руками в воздухе, как будто принялся бороться с призраком, и вдруг схватился за шею.
– На этот раз он победил, – пробормотал он, прежде чем упасть на колени и затем растянуться на земле.
Как зачарованный, Давид смотрел на неподвижного полицейского.
– Он с кем дрался-то?
Собрав все свое хладнокровие, Давид поднял фонарик комиссара и осветил его голову. По его щеке
