Тут Амалия вспомнила, что еду тоже подавали лакеи и что за столом, кроме мадам Эрмелин, было еще десять человек. Маловероятно, что при таких условиях ей можно было что-то подложить в пищу и никто бы ничего не заметил. Оставалась, разумеется, возможность того, что ее отравил лакей, расставлявший тарелки, но с таким же успехом мадам Эрмелин могла проглотить акула, подплывшая по Сене к окнам ее парижской гостиной.
«А если лакей был в сговоре с тем, кто…»
«А если он желал отравить не мадам Эрмелин, а кого-нибудь другого…»
«А если яд был не в еде и не в шампанском, а в воде… Ведь после того, как женщина поперхнулась, старший сын принес ей воды, и через минуту у нее пошла кровь изо рта… И что, яд так быстро подействовал? Да и Кристиан – никак он не подходит на роль отравителя… Все это просто глупо».
Амалия очнулась от своих размышлений и увидела, что все поднимаются из-за стола.
– О чем вы задумались? – спросил месье де Бриссак.
– Так, ни о чем, – ответила Амалия беспечно, решив, что ни к чему усложнять себе жизнь. Старая дама поперхнулась, у нее лопнул в горле сосуд, и она умерла. Вот и все. К тому же она, как говорят обычно дети, была «противная». И незачем больше думать о происшедшем.
Вечером сеньора Кристобаль оккупировала желтый салон с роялем. Леон Шенье играл «Il dolce suono» из «Лючии ди Ламмермур» Гаэтано Доницетти, а сеньора Кристобаль пела так, что щемило сердце. Куда девалась немолодая, расплывшаяся, истеричная женщина с взбалмошным характером? Казалось, она исчезла, и от нее остался один голос. Голос, который, раз услышав, невозможно забыть. Амалия, возвращаясь после прогулки перед сном, заглянула в салон и остановилась у дверей, затаив дыхание. Она дала себе слово непременно пойти в оперу, когда приедет в Петербург.
Шорох за спиной заставил ее обернуться.
– Вы могли бы войти туда, – заметил Рудольф.
– Не хочу, – упрямо сказала Амалия. – Боюсь расплакаться. Но как она поет!
Пение кончилось, и Амалия решила, что можно возвращаться. Рудольф шагал сзади. Неожиданно Амалия вскрикнула: нога ее скользнула, и она бы упала, если бы кузен не подхватил ее вовремя.
– Спасибо, кузен, – чопорно промолвила Амалия. – Вы спасли мне жизнь!
– Плачу добром за зло, – отозвался Рудольф весело. – Вы в порядке?
– Да. Но что же это такое…
Она наклонилась, ища тот коварный предмет, из-за которого едва не свернула себе шею. Рудольф поморщился: от усердия Амалия даже опустилась на колени.
– Что это с вами? – поинтересовался он.
– Не со мной, – сказала Амалия. – Меня беспокоят эти пятна.
На светлых досках палубы виднелась тонкая, едва различимая цепочка красных пятнышек.
– Похоже на кровь, – с тревогой пробормотала Амалия. – Они такие мелкие. Я бы не заметила их, если бы… м-м… не оступилась на… сувенире, оставшемся от собачки маркизы.
Рудольф в задумчивости почесал нос. Он присел и тоже подверг пятнышки рассмотрению.
– Это может быть и вино, – зевая, изрек он.
– Может быть, – согласилась Амалия. Она поднялась, отряхнула юбку на коленях и потянула дверь ближайшей каюты, записанной не то на месье, не то на мадам Мерсье.
– Куда вы? – прошептал Рудольф ей в спину.
– Здесь открыто, – отозвалась Амалия. И вошла.
Рудольф, недоуменно пожав плечами, проследовал за ней. Шаг за шагом Амалия обследовала помещение, заглянула даже под кровать. Рудольф, вначале с удивлением наблюдавший за ее манипуляциями, стал в конце концов помогать ей.
– Вы можете хотя бы сказать мне, что вы ищете? – спросил он как бы невзначай.
– Сама не знаю, – честно призналась Амалия. – Просто те пятна показались мне слишком темными для вина.
Рудольф отворил большой шкаф – и с коротким возгласом отступил назад. В шкафу, привалившись к стенке, стоял человек.
– Гм, – сказал германский агент, обретая свое обычное хладнокровие, – похоже, трупы на этом корабле сыплются, как из рога изобилия.
– Вы что-то нашли? – в волнении заговорила Амалия, подбегая к нему. – Боже мой!
– Снимаю перед вами шляпу, – сказал Рудольф, кланяясь. – Вы были правы: те пятна были вовсе не от вина.
Амалия, не отвечая, смотрела на человека, выбравшего такое странное место для своего пребывания. Это был мужчина лет сорока, с приятным лицом, в котором чувствовалась порода, а сейчас на нем застыла страдальческая улыбка. У него были темные волосы и смуглая кожа. Серый, сильно поношенный сюртук на боку пропитался красным.
– Вор? – задумчиво протянул Рудольф. – Но воры обычно выглядят несколько… живее, я бы сказал. Вы не согласны со мной, кузина?
– Кузен, – с досадой покачала головой Амалия. – Вы что, не в своем уме? Это же Онорато Висконти, собственной персоной!
Глава восьмая,
в которой Амалия делает далеко идущие выводы
Рудольф выказал все признаки крайнего изумления. Он вытаращил глаза, открыл рот, окаменел, оцепенел, остолбенел. Ноги у него подкосились, и он рухнул на край кровати.
– Висконти! – наконец выговорил он. – Онорато Висконти!
Амалия подозрительно покосилась на него.
– Разве не вы чуть не схватили его прямо посреди парижской улицы? Я думала, вы должны были знать его в лицо.
Германский агент медленно покачал головой.
– Я не знаю его в лицо. Он же, как только заметил меня, сразу бросился бежать со всех ног. И эта одежда! На нем была другая, гораздо лучше, уверяю вас.
– Н-да, – пробормотала Амалия, всматриваясь в мертвеца, – одежда и впрямь не бог весть какая.
– Вот мошенник, – изрек Рудольф с горечью. – Взял и умер в самый неподходящий момент. Как мы теперь узнаем, где «Леда»?
– Надо его обыскать, – решила Амалия. – Заодно неплохо бы узнать поточнее, от чего он умер.
– Хорошо, – покорно согласился Рудольф. – Подумать только, если бы не дворняжка этой глупой куклы, наделавшая в неположенном месте, мы бы десять раз могли прошагать мимо этой каюты и ничего не заметить! После таких случаев поневоле уверуешь в провидение.
С некоторым усилием он подхватил труп итальянца под мышки и выволок из шкафа.
– Кладите на ковер, – велела Амалия. – Если будут пятна крови, там они менее заметны.
– Какая предусмотрительность, – буркнул Рудольф.
Теперь Висконти лежал на ковре, изображавшем красиво переплетенные цветы. Поколебавшись, Амалия первым делом закрыла ему глаза.
– Как по-вашему, когда он умер? – с легкой дрожью спросила она.
– Не далее как несколько часов тому назад, – спокойно ответил Рудольф. – Тело еще не вполне окостенело, и первичные признаки разложения еще не проступили. Интересно, что он делал в этой каюте?
– Ничего, кузен, и вы знаете это так же хорошо, как и я. Он был убит на палубе, и его тело спешно надо было спрятать. Для этого преступник затащил его внутрь пустующей каюты и засунул в шкаф.
Рудольф прищурился.
– Погодите, я тоже умею рассуждать. Между прочим, сие означает, что преступник должен был знать, какая каюта пустует. Наводит на размышления, не так ли?
– Пассажир первого класса или кто-то из обслуги?
– У, как интересно получается, – Рудольф поморщился. – Все-таки проще было бросить его за борт.
– Днем? А если бы кто-нибудь заметил? Вы же сами сказали: он умер несколько часов тому назад. Следовательно, вскоре после похорон мадам Эрмелин. Было еще светло.
