заворчал, но взял своего верного друга на руки. Васька потерся о него мордочкой, умильно покрутился на коленях у хозяина, щуря зеленые глаза, после чего грациозно перепрыгнул на стол и опрокинул чернильницу аккурат на почти законченное послание.
– Паршивец! – сокрушенно вздохнул резидент, качая головой. Впрочем, было понятно, что донесение в столь резком виде отправлять было нельзя. Поэтому он снял Ваську со стола, погрозил ему пальцем, а донесение изорвал в клочья и сжег, чтобы даже Кислинг с его истинно австрийским рвением не смог ничего выудить из разрозненных обрывков.
По правде говоря, Оленину до ужаса не хотелось идти ни на какой благотворительный вечер, но он все же пересилил себя, переоделся, побрызгал на себя убигановскими духами [14], погладил Ваську, попросил его на прощание не слишком любезничать с соседскими кошками и сел в карету, которая должна была отвезти его в Тиволи. У ворот ему пришлось пропустить вперед роскошный экипаж, расписанный под золото и запряженный парой лошадей чрезвычайно редкой золотистой масти. Из экипажа грациозно выпорхнула Лотта Рейнлейн со своим неизменным спутником, генералом Ракитичем, который нес Талисмана. Фаворитка сегодня была в умопомрачительном наряде голубого цвета, который как нельзя лучше оттенял цвет ее глаз.
Убедившись в том, что король жаждет видеть обновленный Тиволи и никак не получится отговорить его от визита, Лотта решила дать бой сопернице на ее территории. Так как приглашение, посланное Ракитичу, позволяло ему захватить с собой даму, балерина легко проникла в оплот ненавистной баронессы. Однако, едва мадемуазель Рейнлейн увидела метаморфозу, произошедшую со старым, запущенным парком, все мечты о мести моментально вылетели у нее из головы.
Ибо упорство Амалии, фантазия Амалии, а также – не в последнюю очередь – деньги, полученные Амалией от российского правительства, сделали настоящее чудо. Всюду, куда ни кинь взор, торжествовала сказочная гармония. Пестрели цветочные клумбы, радовали взгляд кусты, подстриженные в форме разных хитроумных фигур, а оркестр, сидевший на возвышении, одну за другой играл восхитительные венские мелодии, от которых у души вырастали крылья, и она готова была устремиться куда-то вдаль без оглядки. Взлетали ввысь струи фонтанов, пруд был полностью вычищен, и по его зеркальной поверхности скользили белые лебеди. А вокруг – статуи прекрасных женщин и задумчивых античных мужчин, и даже Персей, грозный мальчик-воин, попиравший тело Горгоны и высоко поднимавший ее отрубленную голову, не нарушал эту чарующую идиллию.
– Боже, – лепетала жена Старевича, совершенно потерявшая голову, – как тут красиво! А оркестр-то вовсе не румынский!
Ее муж-республиканец подавленно молчал. По правде говоря, ему было попросту нечего сказать, но тут к ним приблизился Томислав Блажевич. Обыкновенно Старевич не слишком жаловал своего коллегу, который ратовал за заведомо провальный союз Иллирии с Сербским королевством, но теперь депутат почувствовал даже нечто вроде симпатии, увидев знакомое лицо среди этого чуждого великолепия.
– Праздник-то, праздник! – сказал Блажевич, цокнув языком. – Вы видели хозяйку? Еще нет? Бедная Лотта!
– Почему это она бедная? – заинтересовался Старевич.
– Так, – туманно ответил собеседник. – Заметили, какая у Лотты новая карета? А лошади? Иванович может купить пол-Любляны на те деньги, которые получил с нее за этих лошадей. Редчайшая масть, нигде в мире таких больше нет! Каприз природы! А ожерелье? Вы видели, какое на ней ожерелье? А диадема?
– Конечно, – с готовностью ответила жена Старевича. – Ходят слухи, что его величество… гм, выложил за них целое состояние!
Блажевич тем временем поймал лакея и отнял у него разом два бокала шампанского.
– Настоящее французское, – объявил сторонник союза с Сербией. – Не какая-нибудь итальянская шипучка, от которой только изжога… прошу прощения, сударыня. – Он понизил голос. – И ради чего все это? Я спрашиваю вас, ради чего?
– А вы как думаете? – спросил Старевич, сгорая от любопытства.
– Политика! – изрек Блажевич, важно поднимая указательный палец и при этом не выпуская из рук бокалов. – Я вам больше ничего не скажу, но тут, конечно, замешана политика. Размах! – Он остановил еще одного лакея и на сей раз взял с подноса три бокала, решив, очевидно, не мелочиться.
Петр Петрович стоял, оглядываясь то на карету и лошадей Лотты Рейнлейн, то на саму балерину, явно потрясенную размахом нового Тиволи, и в голове его блуждали мысли одна любопытнее другой. Ему показалось, что он наконец-то уловил, куда именно клонила Амалия, затевая все это, и про себя отдал должное тонкому коварству своей сообщницы. «Однако… Если она будет продолжать так и дальше, то дело, возможно, выгорит. Или, – добавил он мысленно, усмехаясь, – мы вылетим в трубу».
Разом повеселев, он двинулся по аллее к замку, не прекращая по старой привычке тщательно фиксировать происходящее вокруг. Вот граф Верчелли, который устроился на скамье, поигрывает тросточкой и растерянно улыбается, чтобы скрыть свое изумление. Старевич… еще один депутат… увядшая жена Старевича, которая смотрит вокруг с восторгом маленькой девочки, впервые попавшей на елку… Громогласный здоровяк, генерал Новакович, который всегда хохочет за двоих… Тщедушный чиновник, какой-то родственник генерала – Оленин помнил его смутно… Но тут он вошел в дом и увидел Амалию.
На ней было платье цвета розового шампанского, расшитое жемчугом, и вместо всяких украшений – цветок в волосах, экзотическая, невероятной красоты орхидея, привезенная из Индокитая во Францию и оттуда выписанная в Любляну. И эта орхидея, притягивавшая все взоры, совершенно затмила маленькую мещаночку Лотту Рейнлейн со всеми ее сверкающими бриллиантами, с диадемой, украшенной крупными сапфирами, и тяжелым ожерельем. Да что там затмила – просто скомкала, как никуда не годный набросок, и выбросила куда-то на обочину вечера, долой, прочь.
«Однако сильна! – подумал в невольном восхищении резидент Кислинг. – Только если она думает, что ей так легко удастся приручить короля…»
Но прежде короля на вечер явился наследник, и всякий мало-мальски наблюдательный человек сразу же сказал бы вам, что если кто и был приручен Амалией, то, несомненно, князь Михаил. Он так долго целовал запястье хозяйки, так долго держал его в руках и глядел на баронессу с таким восхищением, что граф Верчелли, стоявший сзади и ожидавший своей очереди, начал вполголоса роптать.
– Нашу хозяйку узурпировали, – пожаловался он генералу Новаковичу.
Однако тут явился король в сопровождении супруги, королевы-матери, охраны и вездесущего Войкевича. И взгляд, которым Стефан окинул Амалию, говорил, что король ни капли не сомневается в том, что хозяйка так принарядилась специально для него и чрезвычайно ценит такое внимание.
Впрочем, взгляд этот остался незамеченным королевой, которую гораздо более интересовала Лотта Рейнлейн. Убедившись в том, что негодная плясунья вновь низведена Амалией до состояния полнейшего ничтожества, королева подобрела и решила, что непременно окажет баронессе какую-нибудь услугу.
Что касается королевы-матери, то она недоумевала. Этот роскошный прием, с ее точки зрения, очень мало походил на благотворительный вечер. Наверное, ее единственную из гостей не трогали изысканные цветники, виртуозность венского оркестра и лебеди в саду. Эта славная женщина привыкла к простоте, а как раз ее-то она тут и не находила. Знай она истинную цель затеянной Амалией комбинации, она бы, несомненно, возмутилась. Но бесхитростная королева ни о чем не догадывалась, чего, кстати, нельзя было сказать о Милораде.
Полковник Войкевич не сомневался, что все действия Амалии имеют одну цель, а именно – завлечь и использовать господина его и повелителя. Поэтому адъютант был намерен ни на шаг не отпускать от себя его величество. В то же время Стефан, которому тоже представлялось, что он прекрасно понимает замысел Амалии, посмеиваясь про себя, ждал, когда его начнут обхаживать, льстить, посылать пламенные взоры и вообще брать в осаду по правилам, существующим с незапамятных времен.
Все гости собрались в большом зале, и Амалия послала слугу сказать оркестру, чтобы музыканты тоже перебирались в дом. После чего хозяйка произнесла маленькую речь о том, что в знак российско- иллирийской дружбы и с благословения ее величества вдовствующей королевы Стефании она организовала небольшой благотворительный аукцион, все средства от которого пойдут сиротам, старикам и больным. Также Амалия поблагодарила всех присутствующих за то, что они откликнулись на ее приглашение, и выразила надежду, что они не сочтут время, проведенное под ее кровом, потраченным зря.
– Вообще-то, это ваш кров, дорогой граф, – заметил Старевич графу Верчелли, который тайком
