промолчала. – А теперь что? Чуть ли не всеми делами заведуют королевский адъютант и эта балерина, а король… – Он оборвал себя на полуслове и поморщился.
– Но так ведь не может продолжаться вечно, – сказала Мария, чтобы успокоить своего супруга.
– Конечно, – подхватил депутат, который совершенно не умел разграничивать работу и семейную жизнь и даже дома сотрясал стены политическими речами, которые уместнее было бы произносить в иллирийском парламенте. – Всем в Любляне отлично известно, что Лотта Рейнлейн играет на руку австрийцам, а это во много раз хуже, чем если бы она была агентом России, например. Потому что Россия далеко и не претендует на то, чтобы нас захватить, а Австрия только об этом и мечтает. Так что я не исключаю, что в ближайшее время что-то произойдет. Или новая революция, или еще что-нибудь. Ты знаешь мою точку зрения на революции – это кровопускание, которое применяют, когда жизнь больного иначе не спасти, а страна больна, и с этим не поспоришь.
Однако Мария решительно покачала головой.
– Революции не будет, – объявила она.
– Почему, позволь спросить? – с любопытством осведомился ее муж.
– Потому что люди уже попробовали твою хваленую свободу и поняли, что она им не по нраву. Потому что большинству людей все равно, кто ими правит, лишь бы их не слишком притесняли. Мало этих причин? Тогда вспомни предыдущего короля, которого никто не знал до его приезда сюда и которого все оплакивали, когда он умер. Каким бы плохим правителем ни был Стефан, на него до сих пор падает отблеск величия его отца. А Владислав, что бы ты ни говорил, был великий человек.
– О боже, я живу с монархисткой! – притворно ужаснулся Старевич и поцеловал жену в завитки волос на шее. – Милая моя, я не отрицаю, что некоторые монархи вполне достойные люди и правители, но ничто не убедит меня в том, что республиканская система…
– Посмотри на Францию, – посоветовала жена. – Вот твоя республика: всюду коррупция и жуткие скандалы, вроде того, который был с Панамским каналом. А ведь французы пытаются строить республику уже в третий раз, и обе предыдущие попытки заканчивались империей.
И она победно посмотрела на мужа, который зачарованно притих и смотрел на нее так, словно видел впервые в жизни.
– Что?
– Я тебя обожаю, когда ты начинаешь говорить о политике, – вздохнул депутат. – Видишь ли, если теория плохо реализуется на практике, это не значит, что она плоха. Просто нужно время, чтобы…
– Нет, это именно значит, что теория плоха, – возразила Мария, привыкшая все свои рассуждения доводить до конца и не оставлять недомолвок. – И еще: в теории республика позволяет всем гражданам участвовать в управлении страной, но это же иллюзия. Ну сходил ты, проголосовал за того или другого кандидата, которого все равно лично не знаешь, и что? Ты всерьез веришь, что это и есть управление страной? Ты отдал свой голос, а дальше уже ничего от тебя не зависит. И о тебе никто не вспомнит до следующих выборов.
– Одним словом, vive le roi![17] – поддел ее муж.
– Я думаю, Стефану надо просто дать время, – сказала Мария, разглаживая складку на юбке. – Рано или поздно он одумается и оставит свою балерину. В конце концов, до сих пор он не совершал опрометчивых шагов.
По правде говоря, Старевич сомневался, что Стефан так просто оставит свою любовницу. Королева Шарлотта в свое время кому только не жаловалась на мужа, прося повлиять на него – все было бесполезно. И даже уговоры королевы-матери, которую Стефан искренне чтил, не помогли. Он по-прежнему старался проводить с балериной все свободное время, только безотказный Ракитич чаще выступал ширмой для их отношений, вот и все.
– Знаешь, Мария, я вовсе не уверен, что у нас есть время, – наконец промолвил депутат. – Колесо истории вертится быстро, вот в чем дело. И потом… – Он поморщился. – Для того, чтобы написать картину, нужен талант. Талант нужен и для того, чтобы сочинить книгу… и даже для того, чтобы сделать хорошие сапоги. Для управления государством требуется совершенно особый талант, и мне кажется… то есть я почти уверен, что у Стефана в отличие от его отца такого таланта нет. А это значит, что на своем посту он может только навредить.
Мария не стала ничего говорить, она только взяла руку мужа и крепко сжала ее. Она знала, что он искренне переживает за государственные дела, и, хотя в глубине души считала его переживания напрасной тратой сил и времени, потому что он мало на что мог влиять, она бы никогда не призналась в этом. Она лишь повторила, что надеется на то, что все как-нибудь само собой образуется.
Пока Старевичи обсуждали царствующего монарха и его фаворитку, Лотта Рейнлейн пыталась одновременно решить две задачи: как наконец обойти баронессу Корф, которая затмевала ее по всем статьям, и как все-таки справиться с заданием, которое дал ей Кислинг, то есть завлечь черноволосого адъютанта и погубить его в глазах короля. Пока ни то ни другое не удавалось. Как бы ни старалась Лотта, Амалия все равно лучше одевалась, лучше играла в теннис и лучше умела обставлять дома, в которых жила. Кроме того, она начала обсуждать с королем проект нейтралитета иллирийских портов, в которые не должен был заходить ни один военный корабль. Собственно говоря, договор этот можно было разработать за пару дней, а подписать еще быстрее, но Стефан не торопился. Он отлично понимал, что, получив интересующую ее бумагу, Амалия уедет из страны, а в его планы это вовсе не входило. Он сознавал, что присутствие баронессы придает его жизни некий шик, которого Лотта при всем своем старании не могла обеспечить. С Амалией можно было говорить на любую тему, она очень здраво судила обо всем на свете. К тому же она была остроумна, очаровательна и не пыталась навязывать себя королю. Напротив, она, по- видимому, отличала князя Михаила и то и дело оказывала ему мелкие знаки внимания, от которых 29-летний князь терял голову. Впрочем, полковник Войкевич придерживался другой точки зрения.
– По-моему, это старый прием, чтобы завлечь вас, государь, – сказал он. – Она притворяется, что ее интересует его высочество, чтобы из чувства соперничества ею заинтересовались вы.
А Лотта высказалась еще определеннее:
– Стефан, ни одна женщина на свете не стала бы даже смотреть на этого жалкого заику, когда ты находишься рядом!
И она нарочно несколько раз назвала Амалию при короле «старухой», чтобы окончательно убедить его не иметь с ней дела.
Если Лотта была вполне уверена в своем влиянии на короля, то с Войкевичем дело обстояло совсем иначе. Ее чары на него не действовали, и он всячески уклонялся от того, чтобы дать посторонним хоть намек, что мог ею заинтересоваться. В конце концов, Лотте наскучила эта игра, и она избрала другую тактику. Отныне она стала придерживаться с полковником нарочито вызывающего тона. Лотта рассчитывала, что вспыльчивый Милорад однажды непременно сорвется и наговорит ей дерзостей, и тогда уж она найдет способ от него избавиться. Однако Войкевич и тут удивил ее, придерживаясь безразличной вежливости, и не было похоже, чтобы шпильки балерины как-то на него действовали. В сердцах Лотта поклялась, что так или иначе сумеет его выжить, и стала ждать своего часа. Ей было прекрасно известно, что иногда словно открываются невидимые врата судьбы, и тогда получается даже больше, чем ты загадывал в самых смелых мечтах; тогда сбывается то, о чем бесполезно даже помышлять, когда эти врата закрыты. По ее мнению, врата, которые отвечали за устранение Войкевича, однажды непременно должны были открыться, и главное было – не упустить свой шанс.
Пока же она забросала заказами Ворта и Дусе, которые должны были сшить ей самые модные платья для предстоящего сезона, и приготовилась принимать гостей во дворце, который ей подарил иллирийский король.
В вечер приема дом ломился от гостей. Не то чтобы у Лотты Рейнлейн насчитывалось много друзей, просто здесь собрались все, кто не желал ссориться с королем и его фавориткой, а таких было большинство. В пику Амалии Лотта заказала на дом аж два оркестра, а из Ниццы для украшения дворца привезли огромное количество дорогостоящих цветов. Балерину в розовом открытом платье, расшитом золотом, можно было смело ставить на обложку любого модного журнала той эпохи, и фрейлина Райкович, которая во всех дворцовых интригах неизменно держала сторону королевы, тщетно подыскивала в уме слова, которыми можно будет потом опорочить перед государыней столь смелый, изысканный наряд. Однако тут в сопровождении Петра Петровича явилась баронесса Корф в красном бархатном наряде с кружевными
