улице собирались проложить трамвайные пути, но потом что-то не заладилось. Жена говорит, что так лучше, но я не согласен. Она читает мне газеты, и я вижу, что в мире происходят дивные вещи. Э-лек-три- чес-тво! – выразительно продекламировал он. – А я начинал писать свои стихи при свете лучины. Когда я впервые увидел паровоз, то испугался. А теперь еще появились движущаяся фотография[27] и повозки без лошадей. Без лошадей, вы только подумайте! Чудесная, наверное, вещь! Жаль, что я не могу в такой прокатиться.
– Вы имеете в виду автомобили? – спросила Амалия. – Если хотите, я велю подать свой. Мы доедем до собора и вернемся обратно, это займет всего несколько минут.
Брегович изумился:
– У вас есть автомобиль? Настоящий?
На лице его жены читалась неподдельная мука, словно Амалия явилась со своим автомобилем только для того, чтобы похитить у нее горячо любимого мужа.
– Да, маэстро, – подтвердила молодая женщина.
– Однажды я летал на воздушном шаре, – медленно проговорил Брегович. – Автомобиль в девяносто шесть лет, что может быть лучше? Я согласен!
Предложив старому поэту поездку, Амалия сразу забеспокоилась, выдержит ли он ее, но Брегович был настроен решительно. Жена помогла ему выйти из дома и забраться в автомобиль, и лицо ее выразило настоящее облегчение, когда Амалия тоже пригласила ее садиться.
– Благодарю вас, сударыня… Я еще никогда не каталась на таких штуках!
Шофер завел мотор, автомобиль, фыркая и урча, добрался до собора, объехал его кругом и медленно двинулся обратно. Ветер трепал седые волосы поэта, и он улыбался улыбкой счастливого мальчишки.
– Ох, ох! – говорил Брегович, держась за руку жены. – Однако я давно не совершал такой славной прогулки… Да я вообще из дому почти не выхожу.
– Ему тяжело передвигаться, – пояснила жена. – А нанять карету стоит слишком дорого.
Когда Брегович и его жена вышли возле своего дома, Амалия двинулась следом за ними и, улучив момент, передала жене деньги и свою визитную карточку.
– Это от королевы Шарлотты… По ее поручению, – сказала она шепотом, чтобы жена поэта не вздумала отказываться. – Я живу сейчас в Тиволи. Если вам что-нибудь понадобится, только дайте мне знать.
Она прервала поток благодарностей ошеломленной женщины, пожала ей на прощание руку и, не удержавшись, поцеловала Бреговича в высохшую, сморщенную щеку.
– О, да вы не солнце – вы богиня! – воскликнул тот.
В Тиволи Амалия вернулась в отличном расположении духа, которое случается у людей, когда они знают, что сделали важное и нужное дело – и, хотя оно не принесет им ровным счетом никакой прибыли, оно греет душу больше, чем любая успешная коммерческая операция.
Взяв книгу стихов Бреговича, Амалия уселась на скамье в саду. Тотчас же к ней подошел ее любимец, ручной лебедь, и устроился у ее ног.
– Не помешаю, г-госпожа баронесса?
Перед ней стоял князь Михаил, и вид у него, как сразу же отметила наблюдательная Амалия, был растерянный и какой-то неприкаянный. Впрочем, чего еще было ждать от человека, который только что лишился жены.
– Присаживайтесь, ваше высочество, – сказала Амалия, кивая на свободное место рядом с собой. – Вероятно, тенниса сегодня не будет – у меня до сих пор болит нога.
Эта фраза была данью условностям, Амалия произнесла ее, желая избавить князя от необходимости объяснять, почему он сейчас не может играть. Однако левое колено, несколько дней не напоминавшее о себе, обрадовалось и заныло. Моя героиня отметила это с неудовольствием. По правде говоря, она ни капли не верила в материальность мысли, просто полагала, что некоторые ушибы дают о себе знать еще долгое время.
Михаил сел, покосился на ручного лебедя и пробормотал несколько слов о том, какая прекрасная стоит погода. Впрочем, некоторые утверждают, что такая жара очень вредна для земледелия – может случиться неурожай.
– Да, – вежливо подтвердила Амалия, – это было бы весьма прискорбно.
Она собиралась, никому не мешая, почитать в саду стихи, и обстановка сложилась самая поэтическая – рядом пруд, напротив статуя Персея, возле ног белый лебедь, но вот явился самый непоэтичный на свете человек и разрушил гармонию. Невольно Амалия почувствовала досаду. А Михаил меж тем завел речь о том, как ему нелегко приходится и как сложно встретить женщину, которая согласится разделить раздираемое заботами существование наследника иллирийского престола. Вслед за тем он перешел к морганатическим бракам[28] и объявил, что ничего против них не имеет и даже наоборот, всячески поддерживает. Ибо сердцу не прикажешь, и так далее.
В другое время Амалия без труда сообразила бы, куда клонит ее гость, но сегодня она только улыбалась, вежливо поддакивала и поглядывала на книгу стихов Бреговича, которая занимала все ее мысли. Поэтому для нее было громом среди ясного неба, когда Михаил вдруг ни с того ни с сего объявил, что любит ее и хотел бы на ней жениться.
От неожиданности Амалия уронила книгу. Несколько секунд она выиграла, пока князь с присущей ему учтивостью эту книгу поднимал, но вот Михаил протягивает ей том в переплете с затейливым орнаментом и с надеждой смотрит в глаза, а она ничего, ну ничего не может придумать, чтобы дать ему достойный ответ.
Лебедь сердито тряхнул головой, поднялся и удалился по направлению к пруду, семеня на своих некрасивых лапах. Амалия поймала себя на мысли о том, почему у самых красивых созданий непременно бывает какой-нибудь изъян, потом попыталась вспомнить, кормила ли она вчера птиц и что ей рассказал недавно Петр Петрович о прошлом Лотты Рейнлейн. По совести говоря, сейчас следовало думать вовсе не о фаворитке короля, а о князе Михаиле, но как раз мысли о нем, если можно так выразиться, совершенно не лезли в голову.
А Михаил, истолковав молчание Амалии в самом выгодном для себя смысле, принялся объяснять ей, что ему безразлично мнение семьи, что у них не такая уж большая разница в возрасте и он знает о ней достаточно, чтобы утверждать, что никакая другая женщина не может быть достойна того положения, которое он собирается ей предложить. Он дал понять, что наводил о ней справки и знает, что она по причине бедственного положения семьи когда-то оказалась в особой службе, откуда просто так уйти уже невозможно. Князь так разошелся, что описал, какой он увидел Амалию впервые на балу – она была ослепительна, но с такими грустными глазами, что он сразу же понял: она вовсе не такая, как ему рассказывали. И он очень надеется, что у нее никогда больше не будет повода для грусти, если она согласится принять его предложение.
«Предположим, с глазами все ясно, – думала Амалия, – он не слишком счастлив, поэтому ему кажется, что и я тоже должна быть несчастной. Но что же мне делать? Знай я заранее, что все так обернется… но нет, нет. Уже поздно. И потом, я не создана для замужества. Я это поняла, когда в первый и последний раз вышла замуж, по любви и только по любви, причем взаимной. У нас все должно было сложиться сказочно, а вместо этого… Вместо этого получилось, что муж все время на службе, на смотрах и парадах, а жена дома взаперти. Нет, это слишком сильно сказано, – тотчас же поправилась она, – передо мной были открыты все возможности, но – только как для благовоспитанной жены. Дружить лишь с теми, о ком не подумают ничего дурного, угождать старшим, притворяться, что нравится то, от чего сводит скулы, никогда ничем не выделяться… Стоило мне с Мусей поехать на каток, и свекровь устроила мне сцену. Я уж молчу о том, что она всегда меня ненавидела, как только бывшая красавица может ненавидеть свою молодую и красивую невестку… Каждый мой промах она превращала во вселенскую трагедию. И чем дальше, тем больше я чувствовала контраст со своей семьей, в которой – как оказалось – все меня любили, баловали и защищали, а я этого не понимала да еще возмущалась. Чужие люди не щадят так, как свои, а семья мужа всегда оставалась мне чужой. И когда я поняла, что так мне придется жить еще много-много лет… это было ужасно. Мать схватилась за голову, когда я сказала ей, что мне все надоело и я хочу развода. Она очень переживала, а мне сразу стало легче. Муж меня не простил и не простит никогда, что бы он там ни говорил. Друзья… точнее, те, кто считал себя моими друзьями, всерьез уверяли, что от меня все отвернутся. Когда
