господина средних лет, близоруко щурившегося сквозь круглые стеклышки пенсне.
– Чем могу служить? – пролепетал Франсуа.
– Госпожа баронесса Корф проживает здесь? – осведомился Жером де Сен-Мартен. – Не согласится ли она принять меня?
И он протянул Франсуа свою визитную карточку.
Франсуа объяснил, что госпожи баронессы в данный момент нет в наличии, но когда она вернется, он непременно передаст ей, что месье Сен-Мартен хотел ее видеть.
– Досадно, – вздохнул Жером. – Я так рассчитывал ее застать… Скажите, а она скоро будет?
В своем ответе Франсуа довольно туманно намекнул на возможность того, что госпожа баронесса вполне способна укатить на Северный полюс, не предупредив своего дворецкого. Хотя, с другой стороны, не исключена и вероятность того, что она все-таки вернется к ужину.
– Ах, так… – пробормотал Жером. – Ну что ж, будем надеяться на лучшее. До свидания.
Когда он ушел, Ален спросил у Франсуа:
– Скажи-ка, это не тот Сен-Мартен, который приходится внуком императору?
Франсуа без колебаний подтвердил, что так оно и есть. Бандиты переглянулись. На лицах их читалось невольное уважение, сменившееся некоторой озадаченностью, когда в дверь постучали в третий раз.
Внука императора сменил молодой брюнет с тросточкой и гладкими бакенбардами. Пренебрежительным взором окинув толпу лакеев, прохлаждающихся в холле, он спросил, дома ли госпожа баронесса и не соблаговолит ли она уделить ему несколько минут.
– Сожалею, сударь, – в изнеможении ответил Франсуа, – но это невозможно, потому что мадам ушла.
– И когда она вернется? – осведомился Люсьен де Марсильяк, в нетерпении постукивая тросточкой по полу.
– Госпожа баронесса не говорила, – дипломатично отозвался Франсуа.
– Жаль, – вздохнул Люсьен. – А я так надеялся уговорить ее прокатиться со мной в Булонский лес! – Он вынул из кармана визитную карточку и протянул ее Франсуа. – Передайте госпоже баронессе, что я очень сожалею о том, что мне не удалось застать ее дома.
Он удалился, а Ален, глядя ему вслед, только неодобрительно покачал головой.
– Надо же, сколько у мадам друзей, – язвительно заметил он. – Просто уму непостижимо!
Словно в подтверждение его слов, вновь раздался энергичный стук.
– Полагаю, теперь явился какой-нибудь пэр, – заметил Ален.
– Правда? – загорелся Тростинка. – А я никогда не видел настоящего пэра!
– Или, может быть, еще один принц? – предположил кучер.
– Полно вам, – раздраженно сказал Франсуа и распахнул дверь.
На пороге стоял человек в маске, закрывающей почти все лицо. Было только видно, как блестят из-под нее его глаза. Ален подался назад.
– Франсуа! – закричал он, не помня себя. – Закрывай дверь! Это он!
– Добрый день, господа, – промолвил человек в маске.
Франсуа, с опозданием сообразив, что что-то неладно, налег на створку, но незнакомец, легко отшвырнув его, ворвался в дом. Вслед за этим он извлек из-под плаща пистолет и рукоятью последнего ударил Франсуа по лбу, после чего мир вокруг последнего подернулся темной пеленой и перестал существовать.
Глава 7
Амалия подняла глаза от Библии, которую изучала, и заметила, что дождь за окнами уже прекратился. Затылок у нее ломило, глаза болели. Она просмотрела не менее пятидесяти различных изданий Библии, и все только ради того, чтобы убедиться: ни одно из них не давало ключа к шифру. Сокровище бабушки Луизы упорно не хотело раскрывать свою тайну.
На мгновение у Амалии мелькнула соблазнительная мысль бросить все, но она была слишком самолюбива, чтобы вот так отступиться, признав тем самым собственную неудачу. Со вздохом захлопнув последний том, Амалия поднялась с места, засунула свои листочки в сумку и подозвала библиотекаря.
– Благодарю вас, месье. На сегодня я закончила.
Старичок-библиотекарь кивнул седой головой и с уважением посмотрел вслед молодой благочестивой даме, которая целый день посвятила чтению Библии. Сразу видно, достойная особа, не то что некоторые, у которых в сердце ни на грош веры, а в голове – ни на гран разумения. Большинство ведь – вертихвостки, пустомели, никчемные личности, если приглядеться хорошенько. И библиотекарь, шаркая подошвами, двинулся дальше по проходу, размышляя о том, как оскудел мир с тех пор, как сам он перестал быть молодым.
Амалия вышла из здания библиотеки. Она могла взять фиакр, но солнце, показавшееся в разрывах туч, ласкало щеки, и она решила, что пройдется пешком.
Она шла, поглощенная размышлениями, и, рассеянно улыбаясь, поглядывала по сторонам. Конечно, отрицательный результат – тоже результат; но все-таки, как же быть с шифром?
«Посылаю тебе эту маленькую мистификацию в память о наших детских играх…» Детские игры… Детские книги… И почему она решила, что кодом непременно должна была оказаться Библия? Может быть, это какой-нибудь сборник сказок, к примеру, Шарля Перро?
Амалия подняла глаза и увидела, что она находится у ограды Пер-Лашез. Вынув из ридикюля изящные часики, Амалия поглядела на них и констатировала, что у нее еще есть время. У первого же служителя, попавшегося ей навстречу, она спросила, где находится склеп д’Альберов. Он не знал и подозвал другого, более старого сторожа, который быстро объяснил Амалии, как именно найти интересующее ее место.
– Идите вдоль ограды и дальше по дорожке мимо большого дерева… Потом налево и в конце увидите их склеп.
Амалия поблагодарила сторожей, вручила им несколько монеток и отправилась указанной дорогой. Мимо дерева… Теперь сюда…
У Амалии сжалось сердце, когда она увидела склеп. Забытые старики, как и забытые могилы, вселяют в нас одинаковое чувство беспомощности. Первых никто не любит и не жалеет, вторых никто не помнит и не жалеет. Первые, хотя они еще живы, для остального света все равно что мертвы; вторые умерли дважды, потому что лежащие в них люди для оставшихся в живых словно никогда и не существовали. Что с того, что обитатели этих могил когда-то жили, любили, радовались, печалились; что с того, что их губы когда-то кому-то улыбались, а глаза блестели тем блеском жизни, с которым не может соперничать ни один из драгоценных камней, – ныне все это лишь прах, и прах забвенный. Никто не помнит тебя, Элен д’Альбер, урожденная де Лоншан, родилась в 1756-м, умерла в 1777-м, двадцати одного года от роду; и почти никто не помнит тебя, таинственный Антуан д’Альбер, оставивший в шкатулке загадку, которую Амалия пока не в силах разгадать. Да что там: если бы не эта шкатулка с невнятным обещанием великого сокровища, никто бы и не вспомнил о тебе, приближенный великого императора! Мало ли было у него приближенных, в конце концов!
Солнце зашло за тучу. Амалия подошла ближе к склепу, читая выведенный на стене, под большим красивым гербом, перечень имен, потемневший от времени. Когда-то, должно быть, это был один из самых роскошных склепов на всем Пер-Лашез, но позолота давно выцвела, мрамор как-то поблек и мало-помалу крошился, а возле стен пробивалась трава. Дом мертвецов давно был так же мертв, как и те, что обрели в нем вечный покой. Огюстен д’Альбер, родился в 1810-м, умер в 1811-м; Жюстина, родилась в 1790-м, умерла в 1828-м; «самая любящая, заботливая и преданная из жен». Никола д’Альбер, родился… умер… Глаза Амалии скользили по строкам. Вот и Дени д’Альбер, который так и не получил предназначенную для него шкатулку… и какой-то Филипп-Эжен, проживший всего пять лет… а еще выше – Жан-Батист д’Альбер, философ и писатель, родился в 1710-м, умер в 1786-м. Счастливец! Положительно счастливец! Он не увидел ни революции, ни своих друзей в повозке палача, которых везли на гильотину, ни женщин с обрезанными волосами, которые шли на казнь, не проронив ни слезинки, ни плачущих детей, которые цеплялись за своих родителей, не понимая, что происходит… Автор «Моральных рассуждений Этьена де ла Круа», «Вечера, или Сборника нравоучительных историй для юношества» и «Кузена Ниво, или Литературной мистификации», а также…
Солнце показалось из-за тучи и вновь спряталось в нее, а Амалия как стояла на прежнем месте, так и
