стены и со всех ног припустил в сторону развалин.
Криков «Ура! Мы победили!» не было. Люди потерянно бродили, глядя на лежащие повсюду трупы. В этот день клан лишился многих членов. Насчитали тридцать семь убитых и двенадцать раненых и всего лишь пятнадцать мертвых гноллов. Таков был итог самого неудачного в новом мире дня.
Бер сидел в комнате в одних штанах и пытался медитировать. В дверь постучали. Недовольно поморщившись, он крикнул:
— А попозже нельзя?
— Нельзя. Открывай, — прозвучал из коридора голос Вячеслава.
Кряхтя, как старик, Бер поднялся с пола и, ступая по мягкому ковру босыми ногами, подошел к входу и открыл дверь.
— М-да-а-а, — протянул майор, — красавец! А ну развернись. — Александр молча повиновался и показал голую спину, которую украшал гигантский синяк. — Ну что, красавец, впустишь? Или мне так тут и стоять?
Бер посторонился, пропуская Никифорова внутрь. Вячеслав, не спрашивая дозволения, уселся в кресло, достал сигарету, зажигалку. Прикурил и сделал длинную затяжку. Выпустив клуб дыма, он посмотрел на севшего на пол Александра. Затянулся еще раз и вынул из разгрузки маленькую бутылку коньяка.
— Посуду давай. Срочно нужно выпить.
Александр встал, покопался в настенном шкафчике, достал рюмки и пару утренних бутербродов. Когда опрокинули по первой, поинтересовался:
— Только приехали?
— Да. Вот сразу к тебе. — Никифоров отвел взгляд. — У нас тоже не без потерь.
Выпили еще по одной.
— Сколько?
— Двое.
Бер тяжело выдохнул.
— Чего хромаешь?
— Лучше не спрашивай. Сам себя подстрелил, — отмахнулся Вячеслав в ответ на недоуменный взгляд. — Потом расскажу. Давай еще налью.
— Давай, — согласился Бер. Поднял полную рюмку: — За погибших.
— За них. — Никифоров встал, и так, стоя, два руководителя клана выпили за убитых аборигенами людей.
Помолчали.
— Давай посмотрю ногу.
— Я на это надеялся, — усмехнулся Вячеслав, опустился обратно в кресло и осторожно поднял штанину. Под ней показалась забинтованная нога с проступившим сквозь повязку пятном крови. Бер начал медленно разматывать бинт.
— Пока я тут вожусь с тобой, рассказывай, что видели, как и от кого тумаков отхватили.
Никифоров скривился, когда повязка оторвалась от раны, и начал рассказывать.
Краем уха слушая товарища, Александр сосредоточился и скользнул в себя, ощущая нарастающее давление во лбу.
Перед глазами замелькали точки. Они скользили вдоль разноцветных переплетающихся между собой труб, сливались, образуя поток, и снова распадались на отдельные составляющие. Бер раздвинул запутанные трубы эфемерными руками и начал неспешно приводить все в порядок. Вначале он рассортировал их по цветам. Прозрачные к прозрачным, голубые к голубым, золотистые к золотистым. Потом выпрямил каждый отдельный пучок и щедро напитал энергией, запасенной им в ходе медитаций. Покончив с этим, взялся за остальное. Систематизировал поток из точек и мысленно нарастил вокруг него стенки сосуда, а когда и эта задача была выполнена, соединил получившуюся конструкцию с найденной ранее разорванной трубкой красно-золотистого цвета. И, как последний штрих, окутал область своего воздействия коконом, который быстро затвердел в непрекращающемся потоке энергии.
Бер открыл глаза, бинтом стер с ноги пациента кровь, явив миру свежий, затянувшийся шрам. И только после этого удовлетворенно улыбнулся, радуясь результатам проделанной работы. Когда он попытался встать, его качнуло в сторону и назад. Вячеслав едва успел подхватить друга.
— Э-э-э, товарищ доктор! Не смей мне тут падать. На вот, выпей. — Майор плеснул немного коньяка в стопку и передал Александру. Тот зажмурил глаза и опрокинул спиртное в рот.
— Как нога? — поинтересовался Бер, отдышавшись.
Никифоров опустил взгляд на рану. Кроме розового шрама, ничего не увидел.
— Твою дивизию налево! — поразился Никифоров. — Ну вот как ты это делаешь?
— Сам до конца не понимаю, — честно признался Александр.
— А чего же ты сам тогда не вылечишься? Красуешься синяком во всю спину.
— Я пытался, когда ты вломился ко мне.
— Понятно. Ну у меня раны страшнее были, и медицинская помощь требовалась срочно.
Оба устало улыбнулись друг другу. Ситуация не располагала к веселью. Слишком многое свалилось на них за последнее время.
— Пошевели. Болит?
— Немного.
— Ты особо не напрягай ее, — посоветовал Бер.
— Постараюсь быстро не бегать. — Вячеслав заправил штанину в берцы, не переставая про себя удивляться столь быстрому восстановлению.
— Давай ты — к живым и здоровым, а я сейчас оденусь и пойду к мертвым и раненым. Сразу не получилось, — виновато произнес Александр. — Никак не мог отойти от ментального удара гнолла, — покаялся он товарищу.
— Да я уже слышал об этом. Более того, кажется, именно такое воздействие я испытал, когда выстрелил в себя.
— Нужно будет обсудить новое знание о противнике на совещании, — сказал Александр, — а пока иди. Я оденусь и скоро спущусь.
— Да, кстати! Чуть было не забыл. У меня для тебя подарок: гнолла поймали, сейчас в подвале сидит. — Вячеслав оглянулся на хозяина комнаты, хмыкнул при виде озадаченной физиономии друга и закрыл за собой дверь.
Валентина Николаевна посмотрела на похудевшего за один вечер сына, и материнское сердце сжалось от боли.
— Сашенька, совсем измотал себя… — Одинокая слеза застыла в уголке глаза. Судорожно вытерев глаз, не давая слезе скатиться, Валентина Николаевна с укором посмотрела на мужа, словно во всем был виноват он.
Сергей Борисович предпочел не заметить косого взгляда жены. Он продолжал сидеть в углу спортивного зала, экстренно переделанного в полевой госпиталь, и, насупившись, мрачно наблюдал, как его сын, дочь и несколько женщин ухаживают за ранеными. Когда было нужно, он срывался, чтобы подать воду, бинты, все, что попросят. Естественно, главным был Александр, остальные ухаживали за особо тяжелыми, которым он не смог помочь с первого раза. Сергей Борисович увидел, как Ксения что-то сказала брату, но тот лишь отмахнулся. Девушка зло зыркнула на него и подошла к родителям.
— Мам, пап. Вы бы сказали ему, чтоб уходил. Он сделал все, что мог. Главное, уже никто не умрет. Пусть идет к себе и выспится, а завтра, или лучше послезавтра, снова проведет сеансы лечения. Иначе загонит себя, как лошадь. Я ему намекнула, но он меня и слушать не хочет. Айболит недоделанный!
— Да, да, Ксюша. Я скажу, — заторопилась Валентина Николаевна. — А ты чего сидишь, хрыч старый? Пошли вдвоем.
— Что, сына родного боишься? — хмыкнул Сергей Борисович и тут же пожалел о своих словах. Во взгляде жены явственно читались нотации, которые ему предстояло выслушать перед сном. Кряхтя — устал за сегодня неимоверно, — Бер-старший поднялся со стула. — Иду уже, иду. Вот бабы неугомонные, —
