указательным пальцем в Верин палец, нажимавший клавишу.
— Да ну, Петя, будет! — рассмеялась она, стряхивая его руку.
Тетя отогнала Петьку от рояля.
Я попросил играть Бетховена. Наташа широко распахнула двери балкона. Из сада потянуло росой и запахом душистого тополя; в акации щелкал запоздалый соловей, и его песня покрылась громкими, дико- оригинальными бетховенскими аккордами. В зале, при свете маленькой лампочки, убирали чай. Дядя сопел на диване и слушал, выкатив глаза.
Я мало понимаю в музыке; я даже не мог бы сказать, горе или радость выражены в сонате, которую играла Вера; но что-то накипает на сердце от этих чудных, непонятных звуков, и хорошо становится. Вспоминается прошлое; многое в нем кажется теперь чуждым и странным, как будто это другой кто жил за тебя. Я мучился тем, что нет во мне живого огня, я работал, горько смеясь в душе над самим собою… Да полно, прав ли я был? Все жили спокойно и счастливо, а я ушел туда, где много горя, много нужды и так мало поддержки и помощи; знают ли они о тех лишениях, тех нравственных муках, которые мне приходилось там терпеть? А я для этого сознательно отказался от довольной и обеспеченной жизни… И принес я с собой оттуда лишь одно — неизлечимую болезнь, которая сведет меня в могилу.
Вера играла. Ее бледное лицо смотрело сосредоточенно, только в углах губ дрожала лукавая улыбка; пальцы тонких, красивых рук быстро бегали по клавишам… О да! теперь бы и я мог уверенно сказать: сколько задорного, молодого счастья в этих звуках! Они знать не хотят никакого горя: чудно-хороша жизнь, вся она дышит красотою и радостью; к чему же выдумывать себе какие-то муки?.. Вершины тополей, освещенные месяцем, каждым листиком вырисовывались в прозрачном воздухе; за рекою, на склоне горы, темнели дубовые кусты, дальше тянулись поля, окутанные серебристым сумраком. Хорошо там теперь. Дядя по-прежнему сопел, понурив голову Дремлет ли он или слушает?
Ко мне неслышно подошла Наташа.
— Митя, пойдем мы сегодня гулять? — шепотом спросила она, близко наклонившись и блестя глазами
— Конечно! — тихо ответил я. — А что, вам еще и теперь не позволяют гулять по вечерам?
Наташа с улыбкой наклонила голову, указала взглядом на отца и отошла.
Пальцы Веры с невозможною быстротою бегали по клавишам; бешено-веселые звуки крутились, захватывали и шаловливо уносили куда-то. Хотелось смеяться, смеяться без конца, и дурачиться, и радоваться тому, что и ты молод… Раздались громовые заключительные аккорды Вера опустила крышку рояля и быстро встала.
— Славно, Вера, ей-богу, славно! — воскликнул я, обеими руками крепко пожимая ее руки и любуясь ее счастливо улыбавшимся лицом.
Дядя поднялся с дивана и подошел к нам.
— Вера Николаевна своей музыкой, как Орфей в аду… укрощает камни… — любезно сказал он.
— Именно, именно, камни укрощает! — с мальчишеским чувством подхватил я. — За вашу музыку я вас сегодня гулять с собой возьму, — шутливо шепнул я ей.
— Благодарю! — ответила она, улыбаясь.
Дядя зевнул и вынул часы.
— Ого! уже скоро одиннадцать!.. Пора и на боковую. Как ты думаешь, Дмитрий? В деревне всегда надо рано ложиться и рано вставать. Покойной ночи! Как это?.. э… э… Leben Sie wohl, essen Sie Kohl, trinken Sie Bier, lieben Sie mir!..[7] Ххе-хе-хе-хе? — Дядя засмеялся и протянул мне руку. — Немцы без
Он простился и ушел. Я стал перелистывать лежавшую на столе «Ниву»; остальные тоже делали вид, что чем-то заняты. Тетя окинула всех нас взглядом и засмеялась.
— Ну, Митя, вы, я вижу, гулять собираетесь! — сказала она, лукаво грозя пальцем.
Я расхохотался и захлопнул «Ниву».
— Тетя, посмотрите, какая ночь!
— Да Митечка, ведь ты же больше суток в дороге был! Ну, где тебе еще гулять?
— Речь тут не обо мне, тетя…
— Стал ты доктором, а, право, все такой же, как прежде…
— Ну, значит, позволяете! — заключил я. — А мальчиков можно с собой взять?
— Э, да уж идите все! — махнула она рукой. — Только, господа, потише, чтоб папка не слышал, а то буря будет… Я велю вам в зале кринку молока оставить: может быть, проголодаетесь… Прощайте! Счастливого пути!
Мы спустились в сад.
— Ну, что же, господа, на лодке поедем? — шепотом спросил я.
— Конечно, на лодке!.. В Грёково, — быстро сказала Наташа. — Ах, Митя, ночь какая! Прогуляем сегодня до утра?..
Все были как-то особенно оживлены — даже полная, сонливая Соня, старшая сестра Наташи. Мы свернули в темную боковую аллею; в ней пахло сыростью, и свет месяца еле пробивался сквозь густую листву акаций.
— Вот, Митя, потеха была сегодня! — смеясь, заговорила Наташа. — Выкупались мы перед ужином и переехали в лодке на ту сторону; возвратились назад, — я весла выбросила на берег, выпрыгнула сама и нечаянно ногою оттолкнула лодку. Лида сидела на корме, — вдруг как вскочит: «Ах, господи-батюшки! Спасайся, кто может!» — и как была, одетая, — в воду! — Я испугалась: как бы мы без весел к берегу подъехали? — краснея, стала оправдываться Лида, сестра Веры.
Странная эта Лида, молчаливая и застенчивая, она краснеет при самом незначительном обращенном, к ней слове.
— И вся, вся замочилась, выше пояса! — хохотала Наташа. — Пришлось сбегать домой, принести ей сухое платье.
— «Спасайся, кто может!» Ххо-ххо-ххо! — в восторге засмеялся Петька и обеими руками крепко обнял Лиду за талию.
— Да ну, Петька, пошел прочь! — с досадой сказала Лида. — Вешается ко всем.
— Ах, Лида, Лида! За что ты меня ожесточаешь? — меланхолически произнес Петька. — Если бы ты могла знать чувства мужского сердца!
— Ну, Петька! Шут! — лениво засмеялась Соня.
Аллея кончалась калиточкой. За нею по косогору спускалась к реке узкая тропинка. Наташа неожиданно положила руки на плечи Веры и вместе с нею быстро побежала под гору.
— Ай!.. Ната-а-аша!!! — закричала Вера, испуганно смеясь и стараясь остановиться. Петька помчался следом за ними.
Когда мы сошли к реке, Вера, обессилевшая от смеха и усталости, сидела на лавочке под черемухой и, свесив голову, громко, протяжно охала. Петька сидел рядом и тоже старательно охал.
— Да ну, Петя… Ради бога!.. Ох! — стонала она, хватаясь за грудь. — Будет!.. Ох, не могу!.. О-о-ох!
— О-о-ох! — вторил Петька.
Вера морщилась и бессильно махала руками и все-таки смеялась.
— Ну, Верка, размякла совсем! — презрительно сказала Наташа, стоя на корме лодки. — Настоящая рыба!
— Господа! Ведь нас не только в доме, а и в Санине слышно, — запротестовал я.
— Ну, садитесь скорей в лодку, а то мы одни уедем! — крикнула Наташа.
— О-ох, Наташа, Наташа! — вздохнула Вера, поднимаясь и еле бредя к лодке. — Что ты со мною делаешь!
— Да ну же, садитесь скорей! — повторила Наташа, нетерпеливо раскачивая лодку.
Мы с Мишей сели за весла, Вера, Соня, Лида и Петька разместились в середине, Наташа — у руля. Лодка, описав полукруг, выплыла на середину неподвижной реки; купальня медленно отошла назад и скрылась за выступом. На горе темнел сад, который теперь казался еще гуще, чем днем, а по ту сторону реки, над лугом, высоко в небе стоял месяц, окруженный нежно-синею каймою.
Лодка шла быстро; вода журчала под носом; не хотелось говорить, отдавшись здоровому ощущению
