нет, в то время как в стойбищах их сохранилось больше. Старики, даже живущие в городах, знают датский хуже молодежи, среди которой практически невозможно встретить эскимоса, не умеющего объясниться с датчанином.
Естественно, процент знания датского языка выше в смешанных датско-эскимосских семьях, при этом некоторую роль играет национальность главы семьи, его профессия.
В целом традиционная эскимосская семья, ее величина и структура были изначально обусловлены экономикой общества охотников и циклом времен года. Это была так называемая большая семья, состоявшая из супругов-стариков (или одного из них), женатых сыновей с женами и детьми, иногда и другими, более дальними родственниками. Часто несколько 'больших семей' жило в одном зимнем доме, расходясь на лето по отдельным летним хижинам. Таким семейным сообществам легче было преодолевать трудности выживания в условиях Севера. Поддерживалось общее и единое производство: мужчины добывали зверя, изготавливали орудия труда, строили жилища, в то время как женщины сообща ловили рыбу, готовили еду, консервировали добычу. Неспособные к активному труду старики исполняли более легкую работу, воспитывали детей. Экономика такой семьи предполагала почти полное потребление продукта ее членами, таким образом, накоплений быть не могло. Здесь осуществлялось практически простое воспроизводство. Торговля шкурами имела лишь спорадический характер.
Раскол 'большой семьи' начался в довоенный период, но всеобщий характер он приобрел лишь в 1950-х годах. Причиной этого процесса был рост товарной экономики и в немалой мере влияние примера датчан. Тем не менее, несмотря на сильно упавшее в последнее десятилетие среднее число членов семьи, оно остается вдвое бoльшим, чем в средней датской; при этом семьи в стойбищах крупнее, чем в городах и поселках. 'Большая семья' ныне полностью исчезла; вообще совершенно явна тенденция сближения гренландского типа семьи с европейским. Хотя есть и заметная разница - она выражается в устойчиво большом количестве детей у эскимосов. Довольно высоко по сравнению с европейскими показателями и количество матерей-одиночек, причем больше всего их среди горожанок.
Проблема миграции населения в Гренландии еще исследована недостаточно. Пока определены только масштабы внутреннего переселения - они довольно значительны. Необычно большой размах миграции является результатом двух процессов. Во-первых, это выражение экономически обусловленной тенденции к переселению в город, после того как захирел зверобойный промысел. Во-вторых, это результат целенаправленной демографической политики концентрации населения в течение последних тридцати лет, недвусмысленно сформулированной в 'Плане Г-60': 'Для создания на острове современного промышленного производства необходимо сосредоточить население в нескольких городах, таким образом будут достигнуты выгоды укрупненного производства и оптимального использования техники. Концентрация населения - необходимое условие и для того, чтобы сделать экономически и технологически достижимым предоставление населению коммунальных удобств в нужном объеме и качестве. Поскольку население наиболее нуждается в помощи именно при переезде в город, нужно ее оказывать, сократив для этого инвестиции стойбищам'.
При этом особое внимание уделялось четырем незамерзающим портам: Готхобу, Фредериксхобу, Суккертоппену и Хольстейнборгу. Отсюда можно сделать вывод, что датско-гренландская администрация применяла в демографической политике прежде всего экономические рычаги. Труд городского населения и оплачивался лучше. Однако в отдельных случаях применялся и более жестокий прием - в стойбища переставали поступать средства на социально-бытовые нужды, власти 'забывали' о необходимости их экономического развития, технического перевооружения производственных отраслей, банковские конторы отказывали в ссудах, когда рыбаки хотели провести эти усовершенствования за свой счет, закрывались магазины и т.п.
Гренландский ланнсрод прилагал немалые усилия к тому, чтобы обеспечить вчерашних охотников работой, однако они представляют собой ныне наименее приспособленную к интеграции в городском обществе часть населения. Невозможность приспособиться к нему без весьма значительных трудностей создала ряд проблем как для них самих, так и для общества в целом. Жизнь эскимоса-охотника была нелегкой и исполненной смертельных опасностей. Социальная монолитность, тесное сотрудничество и коллективизм, глубокая общность интересов, постоянная готовность к взаимовыручке и самопожертвованию были не добродетелями, а компонентами отработанной тысячелетиями высокой социальной техники выживания. Датский социолог В. Йенсен говорит: 'Этот образ жизни был одновременно необходимостью и социальной философией'. 'План Г-50' разрушил это общество, древние его институты, ничего не дав эскимосам взамен. Возникший морально-психологический вакуум немедленно оказал вторичное воздействие на уже распадавшееся традиционное общество. Длительная искусственная изоляция ослабила иммунитет к чуждым влияниям, который обычно ярко выражен у малых национальных групп. Кроме того, влияния эти обрушились не на крепкие своей солидарностью 'большие семьи', а на их осколки, семьи-одиночки, оторванные от родных мест, привычного образа жизни, коллектива. Ни один институт, 'символ' новой среды, в которую попали эскимосы, не обладал в силу своей чужеродности для них никаким значением, не мог привести в движение соответствующие стереотипы поведения, регулятивный механизм все чаще оказывался выключенным, не срабатывал; может быть, он просто не годился в новых условиях.
Информация о 'большом мире' начала поступать в Гренландию бессистемно (при помощи кино, радио, телевидения, школьного образования и т.д.) и отнюдь не постепенно. Обновленное сознание гренландцев с особенной жадностью впитывает самое внешнее, броское и заманчивое из набора ценностей современной цивилизации. Но при этом, как заметила советский экономист Л. Рейснер, 'весь длительный путь экономического, культурного, научного и технического прогресса, породившего современный комфорт и уровень жизни, остается вне поля зрения'. Гренландия пока не располагает средствами для приобретения всех плодов прогресса, достигнутого кропотливым трудом народов развитых стран. И здесь деформированная возбужденными извне потребностями психика отдельных гренландцев толкает их в поисках этих средств на преступления. Поэтому уже в начале 1950-х годов на острове проявляется и более не исчезает пугающий рост уголовных преступлений, алкоголизма, венерических заболеваний и иных результатов психосоматических сдвигов, принявших массовый характер. Так, в 1946-1970 гг. на тысячу человек, умерших в Гренландии, приходилось 45 погибших в результате нападений или драк (в Дании это число равно 9, на Фарерах - 5); частота травм в результате физического насилия здесь также выше, чем в Дании, в 6-7 раз. Помощь по безработице (ранее вещь неслыханная и ненужная), оказываемая в размерах, приближающихся к датским, сделала возможным тунеядство - порок, до последних десятилетий эскимосам также совершенно чуждый.
Зарождение и разрастание прослойки деклассированных элементов, которые по существу становятся или станут в ближайшем будущем люмпенами, объясняются несколькими взаимосвязанными факторами. Быстрота роста населения в условиях Гренландии не дает возможности для трудоустройства безработных. Специфические экологические условия острова не позволяют прибегнуть к тем 'клапанам', которые снижают давление деклассированных социальных групп на социально-экономическую жизнь в других развивающихся странах, пораженных демографическим взрывом, и дать работу людям в традиционных аграрных отраслях, которые, правда, малопродуктивны, но способны все же их прокормить. Поэтому доля люмпенов в гренландском обществе растет, и вряд ли этот рост при сохранении нынешнего уклада снизится в обозримом будущем. С другой стороны, датские субсидии, гарантирующие всем прожиточный минимум, не дают этим люмпенам умирать с голоду. Они превращаются обычно в 'динамичную антисоциальную силу, легко поддающуюся влиянию экстремистских лозунгов, препятствующих проведению прогрессивных преобразований' [43].
Впрочем, все сказанное отнюдь не означает, что подобный путь неизбежен для всех или даже большинства переселенцев. Эту часть городского населения нельзя, пожалуй, рассматривать как четко ограниченную группу со значительно худшими, чем у остальных горожан, жизненными условиями. Речь может скорее идти о смешанной группе, представители которой по причине сильных социальных и экономических стимулов сменили среду обитания на новую, вначале, возможно, казавшуюся большинству из них более благоприятной, но впоследствии не предоставившую им возможности подняться на новую ступень социальной лестницы.
Известные проблемы возникают и с более интегрированными в современное общество трудящимися. Как и другие народы на ранней стадии развития, гренландцы соблюдали множество весьма сложных и тонких предписаний и правил, сохранивших силу до нашего времени. Между тем у европейцев соответствующие правила были давно забыты; взамен появились новые, связанные с процессом труда в товарном производстве, с трудовой дисциплиной в частности. Эти предписания кажутся воспитанному в старых традициях эскимосу столь же нелепыми и ненужными, как нам, скажем, закон, согласно которому гренландка после родов должна не только готовить и есть пищу отдельно, но и не брать воду из общего котла. Наоборот, совершенно недопустимым было для уважающего себя эскимоса пропустить возможность охоты, когда тюлень подходил к берегу. Тогда в стойбище на второй план отходили все без исключения дела, и сегодня к таким 'неважным' делам гренландцы относят работу на шахте или предприятии. Возникает парадоксальное положение, когда при массе безработных остается незанятым значительное число рабочих мест. Причем проблему обостряет упомянутый рост прослойки деклассированных элементов, утративших потребность в труде и отказывающихся подчиняться трудовой дисциплине. На вчерашних охотников, превратившихся в промышленный пролетариат, неизбежно обрушатся все проблемы современного капиталистического мира, а решать их будет не легко. До окончательного перехода к товарной экономике и глубокого осмысления новых условий жизни, ее зависимости от остального мира гренландцы внешним миром интересовались мало. Никто не мог и не хотел сравнить свой уровень благосостояния с уровнем в других странах или хотя бы с немногочисленными датчанами, жившими в Гренландии. Между жизненным стандартом одних и других была пропасть в несколько социально-экономических формаций, жизнь их строилась на совершенно иных предпосылках. Было бы странно ожидать от гренландцев недовольства своим традиционным хозяйством, пищей, всем освященным веками образом жизни. 'Самоед, потребляющий тюлений жир и прогорклую рыбу, не беден, потому что в его замкнутом обществе у всех имеются одинаковые потребности' [44]. Если недовольство и имело место, то скорее из-за перехода к новой экономике, повлекшего за собой не только положительные, прогрессивные перемены, но и мучительный процесс ломки многих испытанных столетиями и привычных институтов и обычаев.
Настоящее же недовольство, глубокое неудовлетворение создавшимся положением могло возникнуть лишь тогда, когда гренландцы, в основной своей массе порвав с традиционной экономикой и став на новую хозяйственную основу, обнаружили, что положение их не поднялось до уровня европейцев (точнее - датчан), стоящих на той же экономической базе и исполняющих схожую работу на том же профессиональном уровне. Поток информации при всей его поверхностности смог все же ознакомить основную массу эскимосов и с возможностями 'большого мира', которые могут открыться перед Гренландией и ее народом в результате активного использования всех материально-технических и культурных ценностей, что накопило человечество. Окончательно перелом в национальном сознании оформился в конце 1960-х начале 1970-х годов. Социальное неравенство привело к зарождению классового сознания, у гренландцев как бы раскрылись глаза на то, что они платили за датскую помощь и сотрудничество слишком дорогой ценой - отказом от любых моделей политического и экономического развития, кроме капиталистического.
ЗВЕРОБОЙ СПУСКАЕТСЯ В ШАХТУ
