проведенных в Дьюпонте, он плыл по течению, рассчитывая, что рано или поздно все утрясется и его прибьет к уютным берегам какого-нибудь инвестиционного банка в Нью-Йорке. Так всегда бывает, гласила народная молва: закончишь Дьюпонт и будешь работать в инвестиционном банке в Нью- Йорке. Никто не знал толком, что это за хрень такая — инвестбанкинг, и с чем его едят. Но это было не принципиально. Куда более важной представлялась Хойту информация о том, что любой выпускник, попавший в абсолютно любой инвестиционный банк, уже к двадцати пяти годам зарабатывает двести… да нет, какое там — триста тысяч в год… Так вот, в последнее время до Хойта начало доходить, что все парни, которым удалось устроиться на такие хлебные места, были, оказывается, на редкость двуличными скрытными тварями. Да, да, каждая сволочь, как выясняется, скрывала от друзей немалую часть своей жизни. Далеко не сразу, путем расчетов и сопоставлений Хойт пришел к выводу, что каждый из этих счастливчиков был втайне от друзей еще и «ботаником». Вот суки-то, нет бы раньше предупредить. Оказывается, даже в библиотеку они ходили по ночам вовсе не затем, чтобы телок снимать, как это делал Хойт. Они там, понимаете ли, учились. Да, да, сидели в читальных залах и пахали. Взять, например, того же Вэнса. Он ведь, оказывается, тоже из таких. Далеко не сразу Хойт сообразил, что, по меньшей мере, в половине случаев, когда Вэнс являлся домой часа в три-четыре ночи, он возвращался не от какой-нибудь девчонки, а из библиотеки, где сидел и грыз свою экономику и статистику. Сколько же времени упущено! Если сейчас Хойт даже засядет, по примеру Вэнса за эту долбаную экономику и статистику, если пахать не просыхая все оставшееся до выпуска время, то прежние тройки и четверки с минусом из зачетки все равно никуда не денутся… А по слухам, доходившим до студентов от выпускников, те самые долбаные инвестиционные банки очень ревностно подходили не только к наличию престижного диплома, но и к списку прослушанных курсов и к полученным за время учебы оценкам. Даже наличие некоторого количества четверок резко снижало шансы получить вакантную должность в каком-нибудь отделе. Ну, а четверки с минусом и тем более тройки негласно приравнивались к двойкам. И ничего ты этим козлам из отдела по подбору персонала не докажешь. Плевать они хотели на то, что ты крутой; плевать они хотели на красивое мужественное лицо и волевой подбородок; им по фигу, чмо ты последнее или герой-отморозок, то вышибающий мозги охранникам губернатора, то наезжающий на чемпионов Америки по лакроссу, то вообще «строящий» пол-университета одним своим видом. В общем, веселиться Хойту было не с чего: даже пиво, всегда приходившее на выручку в самые мрачные минуты, не помогало. Пей не пей — ни хрена лучше не становится. Более того, на этот раз хмель, похоже, произвело на Хойта обратный эффект. Вместо того чтобы поднять настроение, алкоголь вверг крутого парня в мучительные раздумья о будущем и одновременно в омерзительное хныканье и жалость к самому себе.
Тем временем Джулиан продолжал развивать свою мысль.
— Та же фигня и с пидорами. Можно подумать, что их просто колбасит не по-детски от одного только слова «гомосексуалист». Как будто в этом термине есть что-то грязное.
— Правильно их колбасит, — заявил Вэнс. — Термин этот, конечно, медицинский, но насчет грязи ты тоже правильно подметил: означает-то этот термин трахающихся в жопу ублюдков, если называть вещи своими именами. Не вижу в этом ничего чистого и уж тем более приличного.
Смех, смех, смех.
— Ну да, — опять раздался с дивана голос Хеди. — Ляпнешь где-нибудь «гомик» вместо «гея» — и сразу всех собак навешают: нетерпимый ты, мол, на меньшинства наезжаешь.
— А мне охрененно нравится это слово: «гей», — сказал Бу. — «Веселенький», значит. «Голубой», кстати, тоже неплохо. Представьте себе какого- нибудь долбаного пидора, у которого вся задница разворочена, у него и веса-то половина осталась, и изо всех дыр черви спидозные лезут, а он, оказывается, «веселенький» и «голубенький». Твою мать, цветочек нашли. Как они меня задолбали, эти пи… прошу прощения, геи.
Взрыв хохота.
— Слышали, — объявил Джулиан, — в список предметов уже включили что-то вроде «исследования гей-культуры». Я сам в этом хреновом каталоге видел. «Гей-культура» — это, значит, нормально, это покатит. А попробуй этот препод назвать свой курс «Изучение гомосексуализма», не говоря уж о «Пидорских тусовках», — так его в два счета отсюда на хрен вышибут и не посмотрят, что он сам пидор редкостный.
Хойт больше не мог слушать всю эту лабуду. Он сидел, развалившись в кресле, и… откровенно убивал время. Вдруг он вспомнил, сколько вечеров было убито просто так, в этих ленивых посиделках, в бессмысленных разговорах за банкой-другой пива, а если еще прибавить сюда вечера, что он похоронил, напиваясь в одиночестве у себя в комнате…
На экране тем временем вновь замелькала реклама: яркие сочные краски, зажигательная ритмичная музыка… заливающиеся идиотским смехом девчонки на каком-то тропическом пляже. «Обдолбанные они, что ли, — подумал Хойт, — или тащатся оттого, что у них сиськи и задницы из бикини вываливаются?..»
Джулиан продолжал что-то вещать, потешая публику, когда Хойт неожиданно встал, потянулся и, ни на кого не глядя, направился к выходу из библиотеки. Разговор и смех оборвались, и вся компания вопросительно посмотрела на него. Ребята явно забеспокоились: не сказал ли кто-нибудь из них чего-то такого, что могло ему не понравиться.
Молчание нарушил Вэнс:
— Ты куда, Хойто?
Хойт остановился, оглянулся, рассеянно посмотрел в ту сторону, откуда донесся такой знакомый голос. Секунду помолчав, он махнул рукой и как-то мрачно произнес:
— Да так, чувак, пойду проветрюсь. Может, в «И. М.» загляну.
Вэнс, естественно, тотчас же встал, и они вместе отправились в «И. М.».
В «И. М.» было почти пусто. По понедельникам живая музыка не предусматривалась, и звуковой фон создавал какой-то диск с меланхолическим кантри- роком, заложенный барменом в музыкальный центр. В соответствии с перевернутым с ног на голову суточным циклом ночного клуба на дворе была не то поздняя ночь, не то раннее утро. Жизнь здесь начинала кипеть с «рассветом»: с половины двенадцатого до двух ночи в «И. М.» было не протолкнуться. Сейчас же почти пустой зал выглядел таким, каким он был на самом деле, — бесхитростно и даже грубо оформленным и к тому же довольно потрепанным. Едва обструганные доски, выкрашенные в черный цвет, вовсе не создавали желаемого антуража богемного университетского заведения, как это, по всей видимости, предполагалось изначально при оформлении интерьера. Большая часть круглых черных столиков в зале пустовала, и поэтому особенно бросалось в глаза, насколько они простенькие и дешевые — в прямом и переносном смысле. В общем, глядя на это убожество и запустение, трудно было поверить, что буквально двое суток назад сотни студентов толпились на улице у дверей клуба, готовые отдать все на свете, лишь бы оказаться здесь — где сладок запретный плод и где «что-то происходит».
Сегодня Хойту даже столик не потребовался. Он был счастлив зависнуть на высоком табурете прямо у барной стойки, получив от бармена в качестве «объекта для медитации» очередную банку пива. Алкоголь стал наконец-то разгонять кровь и дурманить голову. Хойт прекрасно понимал, что перекрыл безопасную и даже рискованную дозу, но в то же время — естественно, как и подобает перебравшему человеку, — был уверен, что ситуация под контролем и что уж его-то этот детский напиток ни за что не заберет. Вот только… черт, что там Вэнс говорит?
— …В этом хреновом «Холидей-Инн» в Честере? — успел перехватить он конец фразы.
— Не вопрос, — икнув, сказал Хойт, рассчитывая, что Вэнс будет говорить дальше, и он сможет по деталям худо-бедно въехать в тему. — «Холидей- Инн» в Честере?
Вэнс с усмешкой посмотрел на него и сказал:
— Хойт… ну, чувак, ты даешь. Я же сказал тебе, что если кто уже и приехал, то жить этим разведчикам больше негде, кроме как в «Холидей-Инн» в Честере.
Информация была неполной, и к тому же почему-то кружилась голова, но Хойт — человек трезвый, что ему там сделается от каких-то… сколько их там было… банок пива? — быстро въехал, что Вэнс по-прежнему культивирует в себе параноидальные страхи. Чтобы успокоить приятеля, он хлопнул его по плечу и спросил:
— Да что ты суетишься? Тебя, что ли, эти разведчики выискивают? Кому ты нужен?
В глубине души у Хойта теплилось подозрение, что прозвучало это по-идиотски искусственно, вроде как в фильме про индейцев. Нажрался он и несет какую-то чушь, да к тому же хрен разберет, что говорит — язык-то заплетается.
— В этом-то вся и загвоздка, — неожиданно согласился Вэнс. — Знать бы, кто им нужен.
«Нет, — подумал Хойт, — загвоздка в том, что кто-то слишком много пьет. Сначала пьет, потом хнычет сам себе в жилетку, потом не может уснуть, потом, естественно, дрыхнет до обеда… если не позже… а потом…» — Тут Хойта даже передернуло от воспоминаний о Послеобеденном Отходняке…
Показалось, что ли?.. Да нет вроде… В бар действительно вошли двое посетителей — молодая пара Места они себе выбрали, так же, как и Вэнс с Хойтом, за стойкой, но с противоположного конца, табуретов через семь-восемь. Оба молодые, но явно не студенты. Парню, если присмотреться, так и двадцать один на первый взгляд дашь с трудом, только лысина на макушке и придает этому щенку солидности. Другое дело, что с этой плешью он выглядит жалким доходягой. Вон и свитер-то надел с воротником под горло, чтобы люди не видели, на какой тощей шейке болтается эта яйцевидная голова. В общем, ничтожество, лох, полное чмо. Хойт вообще не обратил бы на него внимания, если бы не его спутница — девушка, вернее, молодая женщина, которая все время пялилась на Хойта. Чтобы проверить, не показалось ли ему, он даже отвернулся на несколько секунд, а затем снова искоса посмотрел на нее. Нет, девушка продолжала пялиться, и какого, спрашивается, хрена?
Пихнув Вэнса локтем, Хойт негромко, словно обращаясь не к нему, а куда-то в пространство, сказал:
— Слушай, вон та девчонка, — еле заметное движение головой в нужном направлении, — она что, действительно на меня глазеет?
Вэнс как бы невзначай обернулся.
— Ну да. Хотя, может, и на меня. А она, кстати, ничего, клевая.
Девушка — женщина — действительно была очень даже ничего, клевая. Густая грива прямых темно-каштановых волос, уложенных гораздо лучше — и дороже, — чем у любой студентки, падала ей на плечи. Тонкие черты лица, но при этом полные губы, подкрашенные какой-то темной, но при этом глянцевой помадой, блестящей в огнях бара. Стройная длинная шея и тонкая золотая цепочка с кулоном, тоже игравшим в свете барных светильников, почему-то придавали незнакомке хрупкий, беззащитный вид… На ней был черный джемпер с V-образным вырезом. Поверх джемпера был надет короткий черный жакет, но это Хойта мало заинтересовало… а вот этот завораживающий треугольник вершиной вниз… V-образный вырез был до того глубок, что парень мог видеть… мог видеть…
— Ни хрена, на меня пялится, — сообщил он Вэнсу. — Ну и… твою мать. — Последнее замечание сорвалось с его губ, когда он чуть не упал, вставая с высокого табурета.
