это бы еще полбеды, — но которых явно раздражает и даже бесит само ее присутствие. Как и тогда, в прошлый раз, сердце Шарлотты сжимается, дыхание перехватывает, но причиной тому не возвышенные чувства, а беспокойство, тревога и даже страх.
Движение на мосту через Потомак было плотным, и когда до Мемориала Линкольна оставалось всего ярдов двести, впереди по всей ширине дороги вспыхнула уходящая к горизонту целая галактика красных огней стоп-сигналов. Машины остановились. Шарлотта вдруг ощутила почти непреодолимое желание выскочить из «субурбана» — просто взять, открыть дверцу и, не говоря ни слова, лишь слегка махнув на прощанье рукой, сделать два шага — первый на подножку, второй — на асфальт, — и скрыться за ближайшими автомобилями. На принятие решения у нее было… сколько? полминуты? двадцать секунд? — прежде чем машины снова тронутся. Но у нее в кармане всего двадцать долларов. Как возвращаться назад? Ничего тут не придумаешь! А вот и Мемориал Линкольна! «Брось ты этих презирающих тебя снобов! Иди туда, присядь на ступеньки у ног этого великого человека, почувствуй запечатленные в мраморе честь и чистоту помыслов! Давай, вперед! Все остальное решится как-нибудь само!» Да, сейчас… вот только как она вернется обратно в Малый двор и скажет, что сама, своими руками погубила то, к чему они с девчонками так долго стремились вместе, поддерживая друг друга?..
«Нет, я — Шарлотта Симмонс, я умею рисковать, я не боюсь опасности! Мне наплевать, что подумают обо мне! Я не такая, как остальные здесь, они хотят от жизни одного, а я — другого…»
Слишком поздно. Машина поехала дальше. Мемориал героям вьетнамской войны отсюда не виден; да и в любом случае уже слишком темно. Монумент Вашингтона — неясный силуэт мелькнул где-то вдалеке… нет, не поражает… смутный, неотчетливый, размытый… Господи, да есть ли хоть кому-нибудь из сидящих с ней в машине хоть какое-то дело до того, мимо чего они проезжают? Вот они выехали на авеню Коннектикут, пересекли Пенсильвания-авеню, до Белого дома всего пара сотен ярдов… в сторону. А ведь она там была! Ей пожимал руку сам президент! Ей, Шарлотте Симмонс! Победительнице конкурса на президентскую стипендию! А мисс Пеннингтон, как всегда в каком-то невероятном цветастом платье, делавшем еще более внушительными ее пышные формы, принимала поздравления как наставница одной из лучших выпускниц страны! И все это было каких-то семь месяцев назад! Неужели она снова здесь?..
Что ж, огни рекламы на Коннектикут-авеню не давали Шарлотте усомниться, что все это происходит на самом деле. Они вырулили на Дьюпонтскую кольцевую — до чего же печально, вот ведь ирония судьбы… Дьюпонтская кольцевая, потом Массачусетс-авеню, к северо-западу отсюда, как прекрасно помнила Шарлотта, рукой подать до британского посольства Туда, в этот роскошный дворец в георгианском стиле, обладателей президентской стипендии специально возили на экскурсию. От этих воспоминаний у Шарлотты даже стало светлее на душе. Ей захотелось поделиться ими с остальными, но она одернула себя. Само собой, все это кончится точно так же, как и ее попытка рассказать о детекторе дерь… то есть лжи, основанном на регистрации физических явлений, происходящих в мозгу. В общем, решила она, лучше промолчать. «Кто их знает, в курсе ли они вообще, мимо каких архитектурных сокровищ нашей столицы мы проезжаем, да и считают ли они этот город „своим“, как принадлежит столица любой страны всем ее гражданам». Что ж, если спутники Шарлотты и представляли себе этот город чем-то бблыпим, чем просто место расположения отеля, где вся компания собиралась хорошенько оттянуться, то следовало признать, что они на редкость удачно это скрывали.
Отель с гордым названием «Хайятт Амбассадор» выглядел не просто новым, но ультра-ультрасовременным. Это была здоровенная башня с абсолютно ровными стенами, по всей поверхности которых уходили ввысь абсолютно идентичные полосы: ряды стеклянных окон сменялись рядами точно так же застекленных простенков. Над входом в гостиницу взметнулась вверх на высоту нескольких этажей бетонная, но несмотря на это на редкость изящная арка с колоннами.
Когда они уже подъезжали, Шарлотта вдруг услышала, что Крисси громко обращается не к кому-нибудь, а к ней. Зажевав всего лишь половину ее имени, она сказала:
Сидевшая позади Николь поддержала эту идею:
— И то верно, сестренка. Слышал, Джушоун?
Хойт обернулся и посмотрел на Вэнса, после чего уже все трое парней обменялись взглядами. Хойт выглянул в окно и уставился на вышедшего из гостиницы носильщика… молодого чернокожего парня, не слишком высокого, но по глубоко посаженным глазам и впалым щекам которого как-то сразу угадывалось, что он… довольно-таки вспыльчив. На нем были цвета пальмового листа куртка, вроде гимнастерки с короткими рукавами, и коричнево-зеленые брюки, что придавало парню сходство с каким-нибудь полковником из банановой республики, расположенной где-то в бассейне Карибского моря. Он толкал перед собой высокую тележку для багажа, сделанную из начищенных до зеркального блеска медных штанг. Хойт нарочито неторопливо пожал плечами и стянул свою негритянскую шапку. Вэнс и Джулиан последовали его примеру.
Потом Хойт, все еще глядя на приятелей, мотнул головой в сторону носильщика и лаконично сказал:
Развернутый смысл столь лаконичной фразы заключался в следующем: «Обойдемся без помощи этого парня и сэкономим на чаевых». Впрочем, Шарлотте показалось, что она сумела понять и скрытый смысл, зашифрованный в этих словах: «Я снял свою шапку вовсе не из-за этого черного парня, а просто не хочу портить себе настроение и трепать нервы…» Вот только она готова была поспорить, что на самом деле все обстоит как раз наоборот…
Едва машина остановилась, как Крисси и Николь выскочили и направились в вестибюль отеля. Шарлотте ничего не оставалось, как последовать за ними. Парни тем временем отшили предлагавшего свои услуги носильщика и теперь, лениво переругиваясь, перегружали сумки из необъятного багажника «субурбана» на плечи и в руки друг другу. Почему так медленно? Шарлотта чувствовала себя неловко и, по правде говоря, действительно не знала, что делать. Крисси и Николь, решительно игнорируя ее, погрузились в увлекательное обсуждение того, кто что наденет на ужин.
Шарлотта поняла, что не в состоянии больше находиться рядом с ними, и, подумав, решила немножко прогуляться по вестибюлю. Для начала она напустила на себя, как ей казалось, совершенно индифферентный вид, но буквально через минуту от ее равнодушия не осталось и следа. Вот это роскошь! Никогда в жизни она не видела такого холла. Девушка сделала несколько десятков шагов — и вдруг заметила, что над большей частью холла нет потолка. Шарлотта изумленно глядела вверх. Оказывается, центральная часть башни была полой, это было огромное цилиндрическое пустое пространство, обрамленное кольцами балконов и окон. Лишь на самом верху — она даже не могла представить, на высоте какого этажа — над этим пространством завис ажурный, почти прозрачный купол. Здесь же, внизу, на дне исполинского цилиндра перед Шарлоттой раскинулся внутренний дворик, превращенный не то в оранжерею, не то в настоящий зимний сад. Выложенные керамической плиткой терракотового цвета дорожки веером расходились в разные стороны, огибая огромные — да-да, действительно огромные — пальмы и другие тропические деревья. Шарлотта терялась в догадках, как можно вырастить такие гигантские растения в кадках, пусть и здоровенных. Откуда-то снизу доносилась музыка… да, нормальная музыка — фортепиано, бас-гитара и ненавязчивые ударные играли приятную латиноамериканскую мелодию, звучавшую негромко, в самый раз, чтобы приглушить звук искусственного водопада и перезвон столового серебра в примыкающем к оранжерее ресторане. Шарлотта как завороженная смотрела на этот сад. Она поймала себя на том, что мысленно пытается вычислить, куда ведут и где снова пересекаются разбегающиеся дорожки, которые начинались прямо у ее ног, огибали столики, проходили под деревьями и маленькими мостиками и вели в вестибюль по выложенным изразцовыми плитками, причудливо изогнутым лесенкам, заканчиваясь на больших площадках, тоже выложенных плиткой.
Такого роскошного здания Шарлотта, естественно, никогда не видела В прошлый раз, когда она приезжала в Вашингтон со своей учительницей, они останавливались за казенный счет в гостинице на N-стрит. Назывался тот отель «Гросвенор» и, конечно, не шел ни в какое сравнение с пятизвездочным «Хайяттом». Им достался маленький двухместный номер, и… как же мисс Пеннингтон храпела И все равно Шарлотта была в восторге. До этого она никогда не останавливалась в гостиницах. На завтрак им подали вафли — таких она в жизни не ела, — и настоящий кленовый сироп, совсем не похожий на ту ароматизированную искусственную жидкость «Каро», которую они обычно покупали в универсаме. Но, конечно, тот скромный отель по сравнению с тем, что открылось ее взгляду сейчас… о чем тут говорить! Шарлотте захотелось хоть с кем-нибудь поделиться своим открытием. Забыв об осторожности и уже полученном горьком опыте, она решила осчастливить Крисси и Николь. Ну не могут они не порадоваться, увидев такую красоту.
Поспешив обратно в холл, Шарлотта застала их на том же самом месте, где оставила. Девушки о чем-то оживленно болтали и не заметили ее появления — или, по крайней мере, сделали вид, что не заметили. Но Шарлотта решила не обращать внимания на их спесь и хамство. Она с сияющими глазами подошла прямо к Николь, которая во время поездки почему-то показалась ей всетаки чуть более доступной для общения, чем Крисси, и с улыбкой сказала:
— Ой, ты бы видела, какая здесь кра-со-та! Вон там, — она махнула рукой, — настоящий внутренний дворик, с деревьями и даже с водопадом, а наверху над ним…
Блондинка Николь прервала свой разговор и посмотрела на Шарлотту терпеливым — на грани скуки — взглядом, как на несмышленого ребенка.
— Ты имеешь в виду атриум?
— О, — воскликнула Шарлотта, — я даже не вспомнила, что это так называется! Ты имеешь в виду — как в древнеримских виллах? Да, на самом деле похоже, но только здесь ведь этажей тридцать, не меньше. Пойдем посмотрим!
— Да я таких уже десяток видела, — невозмутимо сказала Николь. — Во всех «Хайяттах» есть атриумы. — Потом она повернулась обратно к Крисси: — Ну так вот, с одной стороны каблуки действительно слишком высокие, но с другой — да пошли все на хрен! Нам что, танцевать до утра, что ли, придется? Парни вообще в танцах не сильны, а уж наши придурки, пока до танцпола доберутся, и на ногах стоять не будут…
Шарлотта так и осталась стоять, глядя на Николь, прерывисто дыша чуть приоткрытым ртом. У нее было такое ощущение, будто ее со всего размаху ударили в живот. Ее великое архитектурное открытие… оно только открыло — если это все еще нуждалось в подтверждении, — какая она серая неотесанная деревенщина по сравнению с этими девушками. Николь и Крисси стояли прямо перед ней в своих безупречных джинсах, безупречных рубашках, безупречных сапожках, безупречно отставив (или выставив?) бедро, и игнорировали ее существование с безупречным знанием дела.
Наконец к ним подошли Хойт, Вэнс и Джулиан, нагруженные багажом. Слава Богу, больше не придется стоять здесь, как одинокой страннице.
— Ну вот, банда, дело сделано, ключи у нас, — радостно заявил Хойт. — Пошли наверх. — Потом он взглянул на Шарлотту. — Слушай, сделай одолжение, — сказал он, поворачиваясь к ней левым боком, причем поворачиваться ему пришлось всем телом, потому что повернуть только голову или верхнюю часть туловища он не мог — на руках, в руках и под ними у него были сумки и пакеты, — не донесешь свою сумку сама? А то у меня такое ощущение, что палец сейчас на хрен отвалится.
Шарлотта поспешила снять свою парусиновую сумку, висевшую на согнутом мизинце левой руки Хойта. По-видимому, именно ее сумка могла оказаться той самой соломинкой, грозившей переломить спину верблюда, но сейчас ей было не до того, чтобы копить обиду на Хойта.
— Спасибо, — сказал он. Затем обернулся к Крисси и Николь и со смехом пояснил: — Я говорю — палец чуть, на хрен, не отвалился!
