Я - Шарлотта Симмонс

только его, а их всех вместе взятых. Он мог бы просветить компанию насчет того, какие они вульгарные, необразованные, инфантильные и самодовольные черные расисты. Все — за исключением, конечно, Джоджо. «А ты, дубина стоеросовая, еще хуже, потому что ты при этом белый! Ты просто жалкий трус, ты боишься проявить слабость и показаться недостаточно крутым перед остальными игроками, боишься даже малейшего проявления вежливости к человеку, который только что вытащил тебя из дерьма — тебя, полного дебила, двоечника с нулевым коэффициентом интеллекта, кретина, чьи мозги способны освоить разве что игровую приставку! Твоя трусость и твой извращенный снобизм не позволили тебе хотя бы признаться, что ты знаком со мной!»

Впрочем, ничего из этого Эдам не произнес вслух — даже самому себе. Какой смысл, если проигравшей стороной во всех отношениях был он, только он и никто другой. Это ведь он только что стоял там и выпрашивал чаевые, это он не рискнул пойти дальше и не попытался доказать этим верзилам, какие они ничтожества и кретины — все вместе взятые и каждый по отдельности. Теперь рассуждать можно как угодно и о чем угодно. Можно по-разному трактовать случившееся, но сути дела это уже не изменит. Эдам был вынужден признаться себе, что при первой же угрозе, при первом же намеке на вызов, брошенный ему другим парнем, он просто спрятался в свою раковину.

Эдам уже почти дошел до лифта, и тут в спину ему ударила взрывная волна хохота. На этот раз компания, собравшаяся за дверью квартиры Джонса, ЗА, решила посмеяться от души. Эти ублюдки дали ему несколько секунд намека на снисхождение, а теперь добивали поверженного противника, который уж решил было, что все самое страшное позади. «Гы-гы-гы-ы-ы! Гы-гы-гы-ы-ы! Гы-гы-гы-гы-ы-ы-ы-ы!..» Ритуал прилюдного «опускания» можно было считать исполненным.

Эдам вышел из дома и огляделся. На самом деле он не замечал практически ничего, что попадало в его поле зрения. И дело было вовсе не в том, что улицы в этом районе по вечерам плохо освещались. Он почти вслепую вернулся к машине и сел за руль. Некоторое время юноша просидел неподвижно, даже не повернув ключ зажигания. То, что у него за спиной остывали оставшиеся семь заказов, его в тот момент не беспокоило.

И вдруг в душе у Эдама что-то встрепенулось. Его Величество Единственный Сын Фрэнки Горовиц собрал всю свою волю и все же вышел из состояния комы, в которое вогнала его жизнь.

Его Величество проморгалось, потянулось и вдохнуло воздух полной грудью. В какой-то момент за рулем дохлой восьмилетней колымаги оказался не униженный разносчик пиццы, а принц, кудрявая голова которого была увенчана личной короной Фрэнки.

Дитя судьбы Эдам Геллин. В тот самый миг он дал себе клятву, самую приятную, щекочущую душу клятву, какую только может дать себе человек: «Этого я им не прощу, я с ними поквитаюсь, и они еще пожалеют, что связались со мной».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Вид на вершину горы Парнас

На следующий день, буквально в десять утра, Шарлотта уже покинула аудиторию, находившуюся на третьем этаже корпуса Фиске. Именно там она и еще почти девяносто «счастливчиков» провели последний час, сдавая историю Средних веков по курсу, прочитанному мистером Кроуном. Шарлотта вышла на просторную площадку, огражденную балюстрадой с полированными медными перилами, с которой несколько широких ступеней вели от входа в здание Фиске- Холла в Главный двор университета. В нескольких шагах она заметила парня и девушку из той же группы, что вместе с ней только что сдавала зачет. Шарлотта услышала, как девушка спрашивает своего спутника:

— Ну что, тебе-то как этот тест?

— Это ты меня спрашиваешь? — Парень откинул голову назад, закатил глаза так, что зрачки почти скрылись под веками, и демонстративно шумно выдохнул сквозь сжатые зубы: — Да я себя чувствую так, как будто меня только что отымела в задницу какая-нибудь горилла. Очень большая.

Девушка залилась хохотом и все смеялась и смеялась — можно было подумать, что ничего смешнее и забавнее она в жизни не слышала. Наконец она спросила:

— Как это там звучала тема второго развернутого письменного ответа? «Сравните невольничьи рынки Дублина и Багдада в одиннадцатом веке». Да еще и с подзаголовком: «Сравнительный анализ принципов работорговли в Северной Европе и на Ближнем Востоке». Надо же было такое завернуть!

— Да уж, препод наш, видно, совсем охренел, — сказал парень. — Неужели он всерьез думает, что я всю эту белиберду действительно учить буду? Остается только надеяться, что он подкинет мне пару лишних баллов за то, что я писал прямо-таки от души, по вдохновению, потому что, конечно, там не было ничего общего с той хренью, которую он гнал нам на лекциях.

Девушка снова расхохоталась над очередной глупостью, изреченной ее приятелем. Вот уж действительно — компания счастливчиков!

Шарлотте больше всего хотелось снова оказаться там, в аудитории, где она только что корпела над зачетными вопросами. По крайней мере, в течение целого часа она была там не одна, она была частью группы, несколько десятков человек вместе с ней занимались одним и тем же делом. Внимание Шарлотты было полностью поглощено вопросами и формулированием ответов, и она на некоторое время отключилась, забыв о том… о том, как же ей одиноко.

Одиночество уже перестало быть просто состоянием ее ума или души. Девушка ощущала его физически, словно на ощупь. Одиночество стало для Шарлотты шестым чувством, причем она воспринимала это вовсе не как игру слов, а совершенно буквально. И это новое чувство выражалось в первую очередь в боли… Она страдала и мучилась, словно некие фагоциты исподволь пожирали белое вещество ее мозга. И дело тут не только в том, что у Шарлотты не было ни друзей, ни подруг. Так получилось, что она оказалась лишена даже крохотного собственного уголка — того святилища, где человек, пусть даже в своем одиночестве, неприкосновенен. Ей совершенно негде было побыть по-настоящему одной. Соседка по комнате запросто выгоняла ее — порой просто для того, чтобы напомнить спустившейся с гор деревенской дурочке Шарлотте Симмонс, что та на самом деле всего лишь жалкое ничтожество. Если же соседке приспичивало посреди ночи привести в комнату очередного хахаля, она и вовсе выставляла Шарлотту за дверь без тени сомнения в собственной правоте. И куда было идти? В холл?.. В общую гостиную?.. Но и там вся атмосфера, казалось, была пропитана похотью, жаждой секса — всем тем, что приводило Шарлотту в ужас.

Девушка обвела взглядом Главный двор, мысленно просканировав на предмет узнаваемости каждого человека. Как же они все, оказывается, счастливы — все, кто идет или стоит, прижав плечом к уху трубку мобильника. Все, все они о чем-то говорят с друзьями или подругами. На самом деле Шарлотта втайне надеялась увидеть во дворе во время перемены Беттину. Беттина вполне могла бы стать ее подругой. Секс-ссылка? Ну и что, пусть Беттина воспринимает такую ситуацию как вполне нормальную часть университетской жизни. Шарлотта уже давно готова была пойти на некоторые уступки, стать менее требовательной к людям, а уж ради того, чтобы обзавестись подругой, она согласна была, как ей казалось, практически на все! О Господи, как же настойчиво проклятые фагоциты пожирают, пожирают, пожирают ее мозг…

Не желая полностью попадать в рабство к собственной хандре, Шарлотта заставила себя признаться, что вероятность увидеть Беттину вот так, прямо сейчас, на солнечной или теневой стороне великолепного, огромного, живописно яркого Главного двора, минимальна. Так оно на деле и вышло. Взяв себя в руки, Шарлотта направилась на дорожку, уходившую в сторону библиотеки. Там она сядет в читальном зале и будет заниматься… Это единственное место, где она, по крайней мере, не будет выглядеть жалко и ущербно в своем вечном одиночестве.

Путь к библиотеке лежал по неширокой аллее, затененной листвой больших старых деревьев. Шарлотта шла не торопясь и где-то на полдороге услышала за спиной приближающиеся шаги. Судя по скорости и характерному чирканью подошв кроссовок об асфальт, можно было предположить, что человек не идет, а скорее бежит. Шарлотта не обернулась; сейчас он обгонит ее, и она увидит его спину. Вдруг, совершенно неожиданно, девушка услышала:

— Эй! Привет! Извини!

Шарлотта посмотрела через плечо и замерла: на какой-то миг неожиданность происходящего просто парализовала ее. Оказалось, что голос принадлежал тому самому здоровенному парню, который повел себя как полный кретин на семинаре по французской литературе, а потом еще и пытался подцепить Шарлотту. «Как насчет ланча?» — всплыло в ее памяти. Девушка отвернулась и заставила себя сделать очередной шаг в направлении библиотеки. Парень тем временем поравнялся с ней и даже забежал вперед, хотя и не преградил ей дорогу. Он был точно такой же, каким она его запомнила — верзила все в той же футболке, обтягивающей все те же непомерно развитые мышцы, с той же странной прической: маленьким кружком светлых вьющихся волос на макушке. Остановился он буквально в шаге от Шарлотты. Стремление убежать, избавить себя от необходимости общаться с этим человеком боролось в ней с опасением повести себя слишком по-детски. Желание повзрослеть — хотя бы в собственных глазах — наконец взяло верх. Застыв на месте, едва дыша, Шарлотта заставила себя с трудом пробормотать придушенным голосом:

— Чего тебе?

Парень вскинул перед собой руки, словно поднимая на ладонях большой гимнастический мяч, и к этому извиняющемуся жесту добавилось виноватое выражение лица. Теперь он являл собой несколько карикатурное, но вполне убедительное изображение человека, чей душевный порыв был неправильно истолкован.

— Я просто хотел извиниться, вот и все. Честно.

— За что? — все так же опасливо спросила Шарлотта.

— Ну, за то, что произошло тогда, — сказал верзила, — за то, как я себя вел, короче, я вовсе не хотел… — Парень покраснел. С точки зрения Шарлотты это было признаком того, что он, вполне возможно, говорит искренне, а вовсе не пытается в очередной раз «снять» ее, пользуясь терминологией, принятой в Дьюпонте. Впрочем, один признак — это еще не доказательство, и она ничего не сказала в ответ.

Парень сам прервал напряженную паузу в разговоре.

— Я вот все думал, ну, типа, надо бы разыскать ее, то есть тебя, и извиниться. Я как представил, что ты могла тогда подумать… Правда, извини, я не хотел тебя обидеть.

Шарлотта по-прежнему молчала — молчала и мрачно смотрела на него. Какой же он большой. Это даже что-то ненормальное. Какая у него толстенная шея, какие длинные руки с буфами мышц, выпирающими со всех сторон…

— Ну брось, давай я как-нибудь заглажу свою вину. Пойдем перекусим куда-нибудь — ну хоть к «Мистеру Рейону». Ты только пойми меня правильно — просто ланч, и ничего больше. Честно. Клянусь.