кому говорю!
Беверли проговорила это таким голосом, что Шарлотта не решилась возразить. Кто ее знает, как поведет себя эта ошалевшая от выпитого и от жалости к себе верзила, если начать ей перечить. Шарлотта решила, что наименьшим злом в такой ситуации будет поездка в общежитие колледжа Лэпхем. Это здание знал весь университет слишком уж буйная была фантазия у работавшего в стиле барокко архитектора, украсившего гигантскими горгульями углы парапета. Дорога по ночным улицам не заняла много времени, и вскоре джип уже замер под резким светом уличных фонарей, с разных точек подсвечивавших эффектно — до безвкусицы — декорированное здание со множеством колонн, арок и барельефов.
На этот раз Шарлотта настояла на том, чтобы сопровождать Беверли. Она не столько волновалась за соседку, сколько не хотела оставаться в неизвестности: сидеть в машине до утра или возвращаться домой.
По всему выходило, что Беверли не впервой появляться в этом общежитии. Она прямиком направилась к боковому входу и одним движением, на ощупь, набрала номер на кодовом замке. Раздалось глухое жужжание, и Беверли открыла тяжелую, частично обитую металлом дубовую дверь. Вслед за Беверли Шарлотта перешагнула порог и оказалась в небольшом, но высоком вестибюле, отделанном в готическом стиле. Прямо перед ними уходила вверх узкая каменная лестница, путь направо преграждала еще одна дубовая дверь, а слева горела кнопка возле металлических раздвижных дверей лифта Ждать его пришлось чуть не целую вечность. При этом Беверли беспрерывно чертыхалась вполголоса, а разразиться потоком нецензурной ругани ей, по всей видимости, мешало лишь присутствие Шарлотты. Наконец, лязгая и скрипя какими-то вконец изношенными железяками, лифт добрался до первого этажа, и девушки зашли в кабину. Беверли ткнула пальцем в кнопку с цифрой 4, и лифт неторопливо пополз вверх. Когда он остановился и дверцы открылись, Беверли чуть не вывалилась в образовавшийся проем. С трудом удержав равновесие, она вышла в коридор и звонко зацокала каблуками по гладкому полу. Ни о какой ритмичности этих звуков не могло быть и речи. Беверли мотало от одной охристо-желтой стены к другой, она то спотыкалась, то начинала семенить мелкими шажками, то вдруг чуть не пустилась галопом. Посередине коридора девушка остановилась, прислонилась к двери — как поначалу показалось Шарлотте, первой попавшейся, — и внезапно забарабанила в нее кулаками. К счастью, все двери в этом здании были чрезвычайно толстые, так что по коридору разносились не раскаты грома, а всего лишь глухие шлепки. Понимая, что произвести впечатление на весь этаж одними ударами в дверь не удастся, Беверли разревелась и закричала во весь голос:
— Харрисон! Открывай! Я знаю, что ты здесь! Харрисон!
В ответ открылось несколько других дверей дальше по коридору, и из них высунулись головы парней, чей сон был потревожен криками Беверли; увидев, что это всего лишь пьяная девица, они спокойно закрывали двери и возвращались к тому, от чего их оторвали. Однако из-за двери, в которую ломилась Беверли, увы… не донеслось ни звука.
Шарлотта отошла на несколько шагов в сторону, чтобы хотя бы зрительно дистанцироваться от своей пьяной соседки. Беверли ткнулась лбом в дверной косяк и зарыдала во весь голос. Неожиданно в припадке ярости она сняла туфли и стала колотить в дверь обоими каблуками. Стерпеть такой грохот было уже невозможно. Дверь распахнулась, и на пороге появился высокий стройный парень, на котором не было ничего, кроме боксерских — или спортивных? — трусов. Этот спортивного покроя наряд выгодно оттенял телосложение незнакомца Получив неплохую фигуру от рождения, он, по-видимому, приложил немало усилий, чтобы привести ее в действительно впечатляющую форму. Такую рельефную мускулатуру плеч, груди, рук и живота можно было заработать, только не один год качая железо. Переведя взгляд с эффектных «кирпичиков» брюшного пресса на узкое, обрамленное вьющимися темно-каштановыми волосами лицо, Шарлотта поняла, что парень явно недоволен происходящим и к тому же хочет спать. Уразумев, что перед ним не кто иная, как Беверли, парень встал на пороге почти в боевую стойку. По крайней мере, впускать ее в комнату он определенно не собирался.
Устало, с явным презрением в голосе Харрисон спросил:
— Беверли, какого хрена тебе еще нужно?
Та при виде своего «принца» заговорила тоненьким голоском маленькой девочки:
— Ты обещал мне позвонить.
Тяжелый вздох.
— Я сказал: позвоню, если смогу.
— Хрен там! Никакого «если смогу» не было!
С трудом сдерживаемая мужская злоба при виде женщины, устраивающей сцену:
— Беверли, твою мать, я спать хочу, а ты совсем из ума на хрен выжила. Иди домой!
— Идти… домой? — вновь переходя на всхлипывания и подвывания, переспросила Беверли и вдруг — не совсем бессознательно, как показалось Шарлотте, — опустилась сначала на колени, а потом и на четвереньки. — Как это… домой?
Шарлотта шагнула к Беверли с твердым намерением поставить ту на ноги и прекратить наконец этот спектакль.
Только теперь почти голый мастер спорта по лакроссу заметил, что Беверли в коридоре не одна.
— Ты что, с ней? — не слишком любезно осведомился он.
— Да. — И Шарлотта поскорее добавила: — Хочу побыстрее увезти ее к нам в общагу, да пока не очень получается.
Все так же строго:
— Понятно.
После этого парень с явным любопытством и даже не без удовольствия окинул Шарлотту взглядом с ног до головы; она же только сейчас поняла, что, с точки зрения постороннего, представляет собой довольно занятное зрелище: девушка, на которой, если не присматриваться, не надето ничего, кроме верхней части пижамы.
Беверли, стоя на четвереньках, продолжала хныкать.
— Ты что, ее соседка? — поинтересовался парень и, наклонившись поближе к Шарлотте, доверительным тоном сказал: — Слушай, у нее явно крыша едет. Достала она меня. Думаешь, у тебя получится утащить ее отсюда?
— Хотелось бы. Не ночевать же здесь.
Красавец-атлет тем временем расправил плечи, скрестил руки на голой груди и втянул живот: видимо, специально, чтобы спортивные трусы сползли со втянутого пресса еще пониже. Многозначительно посмотрев на Шарлотту, парень сказал:
— Слушай, а ведь мы где-то встречались. Я уверен.
— Возможно, — ответила Шарлотта с едва заметной улыбкой, — но я почему-то тебя не помню.
— Нам с тобой придется покумекать, что делать с этой идиоткой. Нет, я серьезно. Сама она, похоже, не выкарабкается, а помогать ей, похоже, некому — если не считать нас с тобой.
На протяжении этого разговора Беверли все так же стояла на четвереньках, опустив голову и тихонько подвывая на высоких нотах.
— Нас с тобой? — уточнила Шарлотта. — Вместе, значит, ей помогать будем?
Парень все тем же тихим заговорщицким тоном проговорил:
— Ну да… Ты же ей если не подруга, то соседка. Ну а я… друг, наверное. Ты, кстати, что делаешь в субботу вечером? Занята?
— Нет…
— Приходи тогда на пикник у заднего борта Я там буду. Придешь?
Шарлотта мгновение внимательно рассматривала своего собеседника, словно желая убедиться, что тот не шутит. Нет, вроде все абсолютно серьезно. На Беверли парень при этом даже не смотрел.
— Не знаю, вряд ли, — сказала Шарлотта. По правде говоря, она понятия не имела, что это за такой пикник и где находится задний борт.
Атлет пожал плечами и сказал:
— А?.. Да брось ты… — Подмигнув Шарлотте, он чуть криво усмехнулся и добавил: — Я просто копыта откину, если сразу
Свои слова парень подкрепил многозначительной заговорщицкой улыбкой, а затем — что, признаться, несколько удивило Шарлоту, — вернулся в комнату и запер за собой дверь.
Беверли так и продолжала стоять на полу на четвереньках. Она переключилась в режим «ах, какая я несчастная» и сообщила Шарлотте, что скорее умрет на месте, чем сдвинется с него. Чтобы поднять ее и довести до лифта Шарлотте понадобилось добрых пять минут. Еще примерно столько же занял путь от вестибюля до машины.
К тому моменту, как соседки вернулись в свою комнату в Эджертоне, Беверли сменила пластинку и затянула заунывную, нескончаемую песню на тему: «Ну зачем, спрашивается, зачем он меня
Шарлотта, приобняв соседку за плечи, попыталась ее успокоить, но та сбросила руку, проковыляла по комнате, все так же цокая по полу каблуками- шпильками, и ничком упала на свою кровать. Очень быстро, почти мгновенно сдавленные всхлипывания перешли в негромкий храп. Раздеться или хотя бы разуться Беверли, понятно, не удосужилась. Шарлотта хотела было снять с нее хоть туфли, но решила оставить ее в покое: упаси Бог, она опять проснется, и все начнется по новой.
Шарлотта выключила свет, сменила шорты на пижамные штаны и скользнула под одеяло. Уснуть сразу у нее не получилось. Некоторое время она лежала, глядя в потолок, и вспоминала этого игрока в лакросс — Харрисона… Он ведь действительно очень даже ничего — симпатичный, а мышцы какие!.. Что он там ей говорил?.. Впрочем, ни до чего умного она все равно не додумалась и скоро уснула.
Проснулась она лежа в темноте и чувствуя себя, как в бреду. Цок, цок, цок — каблуки-шпильки. Шарлотта с трудом сообразила, что это Беверли встала и, судя по всему, опять собралась куда-то идти. Ну и пускай, подумала Шарлотта, пускай идет куда хочет. Даже услышав уже знакомое звяканье ключей от машины, она все еще пыталась убедить себя в том, что Беверли решила пойти в туалет или в душ.
«В конце концов, я ведь старалась, так старалась, я сделала все что могла…»
Первое, на что Шарлотта обратила внимание, проснувшись утром, это сияющий солнечный свет, пробивавшийся в комнату через щель между жалюзи и подоконником. Свет был подозрительно яркий. «Я опоздала на французский!»
Часы, как обычно, стояли возле кровати, и Шарлотта повернув к себе циферблат, с ужасом увидела: 10.35! Да как же это могло случиться, что она забыла завести будильник! Пара уже не только началась, но успела почти закончиться! Нет, этого просто
