собой конкретную цель. И оказалось, что это действительно здорово. Именно так, как говорила ему Альбина. «Где цель найти, достойную стараний?» – вспомнил он Ибсена. И сейчас ему казалось, что он нашел.
Вечером он решительно подошел к телефону, набрал Альбинин номер и попробовал говорить максимально низким голосом.
К телефону подошла Альбина.
– Марлена Андреевича, будьте добры,– сказал Женька как можно серьезнее.
– Одну минуту,– вежливо ответила она, не узнав его.
Разговор был недолгим. Марлен Андреевич был человеком очень конкретным.
– По работе я говорю на работе. Да, младший медицинский персонал всегда в дефиците. Зайдите ко мне в четыре на отделение.
Альбине он ничего рассказывать не стал. Сунул только ей в пальто записку, что сегодня его за углом не будет. Срочные дела.
Поехал на Выборгскую сторону сразу после шестого урока. В школьной форме и с портфелем. Паспорт свой он положил во внутренний карман еще вечером.
На отделение его не пустили. Хорошенькая медсестричка в белом крахмальном колпаке, надвинутом на ярчайшие голубые глаза, вежливо попросила его подождать за дверями на лестнице.
Через некоторое время она же вернулась за ним. Велела накинуть на плечи белый помятый халат и повела за собой. Резко запахло лекарствами. И этот запах перебил все остальное, что Женька боялся почувствовать. Коридор был торжественный и длинный. И Невский подумал, что для многих, кого провозят здесь на каталке, он становится последним в жизни путешествием. Что же видят тяжело больные в последний раз? И он закинул голову и посмотрел наверх. Сводчатые потолки и круглые, как чужие планеты, больничные лампы. Женька, как всегда, увлекся своими фантазиями. И поэтому неожиданно для себя оказался перед уже открытой дверью завотделением кардиологии Вихорева М. А.
Альбинин отец, монументальный мужчина с волевыми чертами не очень красивого лица, сидел за столом и очень быстро что-то писал.
– Здравствуйте, Марлен Андреевич! Это я звонил вам вчера домой. Я по поводу работы.
– Проходите. Садитесь,– не глядя, сказал Вихорев и продолжил заниматься своими делами.
Женька сел и почувствовал ужасное волнение, как будто пришел на прием к врачу и будет сейчас симулировать болезнь.
– Слушаю,– сказал Марлен Андреевич, не отрываясь от дела.
– Я по поводу работы,– повторил он.
– Я понял. А кто дал вам мой телефон? – Неожиданно он внимательно уставился на Женьку.
– Я учусь в одном классе с вашей дочерью.– Он почему-то подумал, что Альбину могут за это ругать, а потому вдруг стал ее оправдывать: – Но она не знала, что я вам буду звонить. Просто я понял, что хочу быть врачом. А начать хотел бы с азов.
– Как вас зовут? – довольно дружелюбно спросил Марлен.
– Женя Невский.
– Что-то я, по-моему, никогда о вас не слышал,– нахмурил брови Марлен Андреевич.– Вам что, Женя Невский, нравится моя дочь?
– Нет! Что вы! – возмутился Женька.– Я просто хочу быть врачом.
– Это хорошо.– В глазах у него промелькнула профессиональная ирония.– Но врачом-то я вас взять не могу. Вы же понимаете... А вот судна выносить – с превеликим удовольствием. Годится?
Потом Марлен Андреевич с чувством пожал ему руку, и Женька подумал, что отец у Альбины очень даже ничего. А потом его отправили по инстанциям. По КЗОТу работать ему можно было не более двух часов в день, как учащемуся. Но больше ему и не нужно было. В отделе кадров на него завели новенькую трудовую книжку. Кастелянша выдала бесформенный белый халат, завязывающийся сзади веревочками, и ужасный санитарский колпак.
К выполнению должностных обязанностей ему предложили приступить немедленно. Старшая сестра отделения кардиологии Лариса сообщила, что является его непосредственным начальником.
– Понедельник, среда, пятница. Приходить – в шесть. Уходить – в восемь. Перестилка в реанимационной.– Она окинула его строгим взглядом.– Там мужская сила нужна. Помывка полов в палатах. Дезинфекция. Помощь больным. Кому что надо – принести, унести. Пойдем, познакомлю тебя с участком твоей работы. Сегодня у нас санитарит Валя. Будешь смотреть и учиться. Что попросит – поможешь. Научишься через пару дней – спрашивать буду с тебя...
Могучий энтузиазм не дал ему сломаться. Пожилая сердобольная Валя работала ловко. Он был согласен на всякую, совершенно неприемлемую еще позавчера работу. Его просто заклинило – он хотел проверить себя на твердость характера. И не дрогнул ни разу. Даже нос не затыкал. Такой, казалось бы, естественный жест дилетанта казался ему оскорбительным по отношению к будущей профессии.
– А ты ничего, Женечка,– сказала, вытирая вспотевший лоб, тетя Валя.– Видать, дело у тебя пойдет.
Отжимая, наконец, половую тряпку и развешивая ее на батарее в подсобке, он чувствовал себя настоящим мужчиной, героем, живущим правильной и увлекательной жизнью. В морду-то бить любой может.
Домой он пошел пешком. Небо над Невой было ветреным и клочкастым. По реке шел с Ладоги лед.
На следующий день, в школе, он ужасно мучился оттого, что не может к ней подойти. И что вокруг нее постоянно так много народа. Ее компания. Раньше его это не волновало. Она говорила, что они довольно часто собираются у кого-то из них. И уверяла его, что он бы там просто умер с тоски. Любопытно, но нечто подобное говорил ему в прошлом году и Марков.
Ему не было до их сборищ никакого дела. Но сегодня все изменилось.
Сегодня ему казалось, что вся его прошлая жизнь уплыла на льдине, отколовшейся от берега. А он успел перепрыгнуть на твердую почву и чувствует себя как никогда уверенно.
Альбину вызвали на физике. Он сидел и не отрываясь смотрел на ее стройную спину в трогательном коричневом платьице с затянутым на талии черным фартуком. Он ловил ее взгляд. Но она была тверда, как кремень. В школе – это была другая Альбина. Высокомерная и презрительная. Она прекрасно играла свою роль и никогда не забывалась. Ни одного взгляда в его сторону. Ни одного слова.
Но когда она возвращалась по проходу мимо его парты, на секунду ему показалось, что она смотрит на него как-то иначе. Не как на пустое место. Или он выдавал желаемое за действительное?
Он едва дождался окончания этого длинного школьного дня.
А когда с нетерпением рванул за угол, то увидел, что она его ждет сама. Это было так радостно, что он опять побоялся в это поверить. Они тут же по привычке зашагали по улице вперед.
– Ну ты даешь! – сказала она ему с уважением.– Папа мне все рассказал.
– Что все? – спросил он как можно спокойнее.– Рассказывать пока нечего.
– Да ладно тебе, нечего. Ты что – каждый день теперь на работу ходить будешь? – И он услышал в ее голосе восхитительное сожаление.
– Нет. Не каждый.
– А у меня тренировки закончились. Лед растаял. И ездить на трамвае больше некуда.
– Ну, можно же просто так ездить. От кольца до кольца... А пойдем в костел? – вдруг предложил он.– Ты когда-нибудь там была?
– Нет.– Она остановилась.– У меня бабушка туда часто ходит. Она полька. Католичка. А меня не берет. Комсомольцам, говорит, нельзя.
– Можно. Я там был.
Перед входом в собор она немного затормозила. Но он взял ее за руку и потянул за собой. И ничего страшного не произошло. Ну взял. Ну за руку. И стоило столько времени думать о том, как же это сделать... Даже в детском саду детей строят парами и велят взяться за руки. Почему же к семнадцати годам начинаешь бояться этого прикосновения, как огня? А на самом деле совсем не страшно.
И потомственная Альбинина Божья матерь Женьке в этом деле явно поспособствовала. Потому что помнила его с детства.
А потом он сказал ей, что живет в доме по соседству.
– А это удобно? – спрашивала она его в третий раз, когда он открывал ключом дверь в квартиру.
