все, что ему пришлось перенести!
Вадим мог бы рассказать товарищу Колесникову очень многое о странностях Кирилла – о том, как Марков погружался в странное оцепенение посреди разговора, о криках посреди ночи – Кирилл иногда говорил во сне и часто – на английском языке. Причем старом, вычурном, который Домовой, язык и так знавший неважно, не мог понять совсем. Только к чему все это?! Делиться с гэбистом своими воспоминаниями он не собирался.
– Не было никаких оснований! – Вадим решил, что будет отвечать односложно, чтобы не сказать лишнего, – эти ребята мастера выуживать информацию в разговоре, их этому специально учат.
– А во время его пребывания в вашем доме не происходило никаких странных вещей?
– Что вы имеете в виду?!
– Ну, странных, – гэбист покрутил пальцами. – Необычных, экстраординарных!
Иволгин улыбнулся.
– Простите, но я не совсем понимаю, – сказал он и в этот раз нисколько не погрешил против истины – он действительно ничего не понимал. – Во всяком случае, черти из водопроводных труб у нас не вылетали! – добавил он, припомнив ту дурацкую газетную «утку» про дыру в преисподнюю.
– Черти?! – Гэбист как будто заинтересовался.
– Извините, это так, домашняя шутка! – поспешил объяснить Вадим.
– Ясно! Ну что ж, – сказал он, – наверное, это хорошо!
«Да, только то, что для вас хорошо, вряд ли хорошо для нас», – подумал Иволгин. Что они еще выдумали, интересно?! Хорошо, что Марков далеко, – впрочем, там ведь свои спецслужбы. Всякие там «штази» – «шмази»! Чертовы пауки!
– Что вы сказали? – спросил Колесников, хотя Иволгин был уверен, что произнес это про себя.
– Ничего, ничего! – Вадим вздохнул, вставая, и на этот раз хозяин кабинета его не останавливал. Впрочем, самое вкусное, гэбист, как оказалось, приберег напоследок.
– Да, чуть не забыл! – щелкнул он пальцами, словно фокусник, и Иволгин замер у дверей. – Если вас интересуют наши подвалы, то я могу вам кое-что рассказать! Сведения не совсем из первых уст, но, в любом случае, это ближе к истине, чем все, что вы можете услышать в курилке или в гостях у выжившего из ума старика!
Искусно, ничего не скажешь. Удар был не в бровь, а в глаз.
– А правда – скучная, как правде и полагается, – начал Колесников, который, казалось, не замечал или скорее делал вид, что не замечает произведенного эффекта, – правда в том, что в этих стенах когда-то находился институт микробиологии. Первый в стране. Никаких мутантов, чудовищ, машин времени и прочих чудес. Пробирки, микроскопы, немного пыли… Когда началась война, подвалы опечатали и вряд ли распечатают до нашей с вами смерти, что, надеюсь, случится еще не скоро! – Спасибо за информацию! – сказал Вадим. – Всегда рад помочь! – крикнул ему вдогонку Колесников радостно, словно нашкодивший мальчишка. «Чертовщина какая-то, – подумал Иволгин, стиснув зубы, – не ровён час, вырвется не то словечко, а через секунду уже ляжет на стол Колесникову в распечатанном виде. Кругом одни шпионы». И тут же пришла еще одна историческая аналогия: «И все-таки она вертится!» Насчет подвалов он все равно не поверил. Что-то здесь было не так. Он чувствовал, он знал. Чувствовал, как будто рядом что-то живое, оно пульсирует и зовет. И все-таки она вертится!
Этой ночью Симе снился Володя Вертлиб, который читал стихи под сенью какого-то здания, может быть, даже построенного по его, Володиному, проекту где-то в другой реальности. Здание отбрасывало четкую тень, и все было вокруг ровного цвета, как на картинах Кирико.
Сима проснулась в слезах. Хорошо, что мать не услышала. А ведь бывало – она спешила к ней среди ночи, чтобы разбудить и успокоить.
– А он тебя не звал? – обеспокоилась Саня – они ехали вместе к ней на Петроградскую. Сане нужно было перед вечеринкой погулять с собакой.
– Знаешь, – продолжала она, – очень плохо, когда мертвые тебя зовут за собой. У меня бабушка, перед тем как скончалась, рассказывала, что видела дедушку, а он еще в войну погиб. Он позвал ее, и она пошла…
Серафима едва слушала ее, занятая своими мыслями.
– Говорят, души бродят по земле, если были привязаны к кому-то. Они не могут успокоиться. Если человек погиб насильственной смертью, он тоже может бродить по земле неприкаянной тенью, не понимая, что с ним случилось. И с ним можно связаться!
Как все это глупо, крутящиеся тарелочки, стучащие столики…
– Нет, ты послушай! – говорила Саня. – Мне бабушка рассказывала, что во время войны так многие гадали – хотели узнать, как их родные на фронте. И всегда верно узнавали.
Сима ей верила, но заниматься спиритизмом не собиралась. Ей нужно было другое, совсем другое.