Вечером 24 ноября 1741 г. в спальню цесаревны Елизаветы Петровны решительно вошли четверо мужчин — трое ее камер-юнкера[10] и лейб-медик француз Лесток. Вошедшие объявили цесаревне, что правительница Анна Леопольдовна решила арестовать Лестока, а гвардейским полкам приказала выступить из Петербурга в Финляндию якобы потому, что шведский генерал Левенгаупт идет к Выборгу. Анна Леопольдовна явно замышляла арестовать цесаревну. Камер-юнкеры потребовали от Елизаветы в эту же ночь устроить государственный переворот.
Думаю, надо представить эту четверку, тем более что в последующие 20 лет они будут определять внешнюю и внутреннюю политику империи. Ну, лейб-медик Лесток хорошо известен по фильму «Гардемарины, вперед!». А вот о камерюнкерах стоит сказать поподробнее.
Камер-юнкер Алексей Григорьевич Разумовский — сын простого казака Григория Розума, 32 лет. В 1731 г. через село Чемер проезжал полковник Вишневский. В местной церкви он услышал приятный голос Алексея Розума и взял с собой в Петербург. Обер-гофмейстер двора Анны Иоанновны Левенвольд принял Алексея Розума в придворный хор, там-то его увидела и услышала Елизавета Петровна, пленившись его голосом и приятной внешностью. Познакомившись ближе, Елизавета обнаружила у него и иные достоинства. Она выпросила Алексея у тетушки Анны и зачислила в свой штат обслуги. В 1740 г. Алексея произвели в камер-юнкеры и поменяли малороссийскую фамилию на более пристойную — Разумовский.
Камер-юнкер Михаил Илларионович Воронцов, 27 лет, сын мелкопоместного дворянина Иллариона Гавриловича Воронцова, владельца 200 душ крепостных.[11] В 14 лет Михаил стал камер-юнкером при особе цесаревны.
И вот, наконец, наш главный герой — камер-юнкер Петр Иванович Шувалов, 30 лет, родом из мелкопоместных иностранных дворян. Вместе с братом Александром он служил камер-юнкером при особе цесаревны.
Несмотря на аргументы камер-юнкеров, Елизавета колебалась. Воронцову даже пришлось прибегнуть к лести: «Подлинно, это дело требует немалой отважности, которой не сыскать ни в ком, кроме крови Петра Великого».[12]
Наконец цесаревна решилась. Сверху на платье Елизавета надела стальную кирасу, накинула шубу и села в сани, на запятках которых стали Михаил Воронцов и Петр Шувалов.
В 2 часа ночи 25 ноября Елизавета прибыла в казармы Преображенского полка и направилась в гренадерскую роту, уже извещенную о ее прибытии. Она нашла ее в сборе и сказала: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мною!» Солдаты и офицеры закричали в ответ: «Матушка! Мы готовы, мы их всех перебьем!» Цесаревна взяла крест и обратилась к солдатам: «Клянусь умереть за вас. Клянетесь ли умереть за меня?» — «Клянемся!» — прогремели в ответ солдаты. «Так пойдемте же, — сказала Елизавета, — и будем только думать о том, чтоб сделать наше отечество счастливым во что бы то ни стало».
Через два часа все было кончено. Утром был издан краткий манифест о восшествии на престол Елизаветы Петровны. Остерман, Миних, Левенвольд, Михаил Головкин и другие деятели, которые еще вчера правили страной, были отправлены в Сибирь. Все семейство бывшей правительницы Анны Леопольдовны оказалось в тюрьме в Холмогорах.
Всего в перевороте участвовало 308 гренадер Преображенского полка и дюжина придворных Елизаветы. Из 308 гвардейцев дворянами оказались всего 54 человека. Остальных 254 человека Елизавета единым махом произвела в дворяне.
Из камер-юнкеров, участвовавших в перевороте, больше всех, естественно, получил Алексей Разумовский. Сразу же после переворота он стал камергером и генерал-поручиком. В течение 1742 г. Алексей стал кавалером орденов Св. Анны, Андрея Первозванного и Св. Александра Невского. В 1744 г. он получил графское достоинство, а в 1756 г. стал генерал-фельдмаршалом.
Но это, так сказать, официальные награды. Главной же неофициальной наградой стало тайное бракосочетание в 1742 г. с императрицей Елизаветой Петровной.
Остальные камер-юнкеры получили поменьше. Все они в 1740-х годах стали графами. Новая императрица в 1742 г. выдала за Михаила Воронцова свою двоюродную сестру (по матери) графиню Анну Карловну Скавронскую. Через 2 года Михаил был пожалован чином действительного тайного советника и сделался вице-канцлером. Самую высшую в империи должность канцлера он получил лишь в 1758 г.
Александр Иванович Шувалов сразу после переворота стал камергером и генерал-майором. В следующем году он получает ордена Св. Анны и Св. Александра Невского и становится генерал-лейтенантом. С 1746 г. он граф и генераланшеф. Но командовал он не войсками, а с 1746 г. заведовал страшной Тайной канцелярией.
А теперь уже окончательно вернемся к нашему главному герою Петру Ивановичу Шувалову. Он получил те же чины и должности, что и брат, но занимался не сыском, а чисто военными делами, и в 1756 г. стал генерал-фельдцейхмейстером — начальником всей русской артиллерии.
Так делали головокружительные карьеры в галантном и веселом XVIII веке. Другой вопрос, что князь Алексей Разумовский оказался лишь статистом на исторической сцене, да и Воронцов себя особо ничем не проявил. Не принесла славы палаческая карьера Александру Шувалову, но его брат Петр навсегда вошел в историю отечественной артиллерии.
Сразу оговорюсь. Преобразования в русской артиллерии начались еще до назначения Шувалова генерал-фельдцейхмейстером. Ранее Петр Шувалов не был ни артиллеристом, ни инженером, но он оказался очень умным и энергичным руководителем. И так исторически сложилось, что нововведения в артиллерии, даже если они были и начаты до 1756 г., приписали Шувалову. И, по моему мнению, это в известной мере справедливо. Вспомним крылатую фразу Наполеона: выиграл сражение не тот, кто задумал ход операции, а тот, кто взял на себя ответственность за ее проведение и выполнил ее до конца.
Петру Великому удалось в известной мере довести русскую артиллерию до уровня западноевропейских стран, но многое он завершить не смог. Сколько ни старался Петр Алексеевич стандартизировать русскую артиллерию, попрежнему пушки одного калибра, что в 3, что в 24 фунта, имели диаметры канала, различавшиеся на несколько миллиметров, а вес однокалиберных пушек мог различаться до двух раз.
В русской армии и в других европейских армиях на вооружении были пушки длиной 18–25 калибров и гаубицы длиной 6–8 калибров. Пушки не имели зарядных камор, и канал у них переходил в плоское или полушарное дно, а гаубицы имели цилиндрические каморы.[13] Пушки и гаубицы того времени могли вести лишь настильный огонь, угол возвышения их редко превышал 15°. При этом пушки не могли стрелять бомбами, а стреляли лишь сплошными ядрами и картечью. В свою очередь, большинство гаубиц не могло стрелять ядрами.
В середине 1750-х годов наши артиллеристы пытались увеличить эффективность огня орудий за счет более широкого применения бомб[14] и улучшения картечных выстрелов, а также за счет создания универсальных орудий, способных решать задачи пушки, гаубицы и мортиры.
В 1752 г. капитан Иван Бишев предложил проект универсальных артиллерийских орудий — «мортир-канонов». По его мнению, эти орудия должны были заменить пушки, гаубицы и мортиры. Оригинальность идеи Бишева состоит в бикалиберности орудия: у дула оно имело больший калибр для стрельбы бомбами (мортирный котел), а далее шел полукруглый скат к цилиндру меньшего диаметра для помещения ядра.
Таким образом, «мортир-канон» мог стрелять как гаубица или мортира бомбой большого калибра, а при необходимости — ядром, как пушка.
Сначала Бишев предложил три типа мортир-канонов — малый, средний и большой. Малый имел вес 13, средний — 18, а большой — 30 пудов. Все они были небольшой длины — 6 калибров. Из малых мортир-канонов можно было стрелять 1/2-пудовыми гранатами и 12-фунтовыми ядрами, из средних — 1- пудовыми бомбами и 18-фунтовыми ядрами, а из больших — 2-пудовыми бомбами и 24-фунтовыми ядрами.
В 1756 г. Бишев спроектировал еще два вида мортир-канонов — 6- и 3-фунтового калибра. Так что в 1756 г. уже имелось пять образцов мортир- канонов, которые, по идее Бишева, должны были заменить 14 образцов старых полковых, полевых и осадных орудий. Он же предлагал принять мортир-каноны на вооружение морского флота.
В 1753 г. в Петербургском арсенале мастером С. Копьевым были отлиты три «мортир-канона» по проекту капитана Бишева — калибром 12, 18 и 24 фунта. Калибр имелся в виду пушечный, а мортирный калибр был 1/2, 1 и 2 пуда.
В опытных образцах мортир-канонов мортирный котел и пушечный канал были соединены уступом. В конце канала находилась цилиндрическая камора. За казенной частью ствола имелся поперечный плоский прилив цапфы орудий с наружными заплечиками.
В 1754 г. все мортир-каноны были испытаны шестью выстрелами, из которых 3 были бомбами в 2, 1 и 1/2 пуда и 3 — ядрами в 12, 18 и 24 фунта.
Согласно донесению Бишева, 2- и 1-пудовые бомбы летели на 2 версты, а 1-пудовые гранаты — на 1,5 версты.
Однако в качестве пушек мортир-каноны оказались негодными. При стрельбе ядрами из-за мортирного котла существенно ухудшались баллистические данные и меткость. В итоге в 1754 г. каналы всех трех мортир-канонов расточили до калибра их мортирного котла, и в 1755 г. орудия испытали как мортиры. Но и в этом качестве они не удовлетворили Канцелярию Главной артиллерии, и их отправили на хранение в Петропавловскую крепость. В 1778 г. все три мортир-канона передали из Петербурга в Достопамятный зал.[15] На 1877 г. в Артиллерийском музее хранились все три
