возбужденная.
— Падла буду! Только что! Сам-то еле ушел! Все в кровище, нож валяется…
— Спокойнее, гражданин! Убийца там?
— Ага. Я дверь-то на ключик того… Не вырвется.
— Это правильно. Ты слушай, как тебя…
— Дулев, товарищ…
— Лейтенант. Ты, товарищ Дулев, опорный пункт знаешь? Дом двадцать девять, во дворе?
— Ха, как не знать!
— Ты давай дуй туда по-быстрому, пусть все, кто есть, бегут сюда на подмогу и наряд из отделения вызовут. Скажешь, в сорок второй убийство, следователь Миронов в одиночку преступника держит, чтобы там поторапливались.
— Есть!
Удаляясь, забухали сапожищи. Хлопнула входная дверь. Стало тихо.
Алексей на цыпочках отошел от двери и наклонился над Тюкавкиным. Крови, смешанной с блевотиной, натекло изрядно, лицо и ногти синели неправдоподобно быстро.
— Вот так, значит. — Алексей выпрямился, поглядел в угол. Валька, белая как бумага, сидела, закутавшись в одеяло, и вытаращенными глазами смотрела в одну точку.
— Эй! — шепнул Алексей. Она не шелохнулась. Алексей прокрался к дверям и встал впритык к ним, прижавшись к стене спиной. За дверями дышали — несколько часто, но ровно.
— Не притомился, начальник? — спросил Алексей. — Может, договоримся?
— Не о чем мне с тобой договариваться, — сказали из-за двери.
— Это как посмотреть. Ты открываешь дверь, я ухожу…
— Ну и?
— Ну и цел будешь. Не трону.
— Не тронет он! Как бы я тебя не тронул. У меня оружие.
— Так и я не пустой. Может, шмальнуть тебе через дверь для острастки?
— Давай-давай, усугубляй.
— Чего усугублять-то? Дальше некуда.
— Это не скажи. Мокруха бытовая, по пьянке. Будешь себя вести, лет шесть отпаришься и гуляй.
— Я на зону не пойду.
— А куда ты на хрен денешься?
«Однако и вправду — куда?» — подумал Алексей. Взгляд его упал на Вальку, застывшую на своей лежанке.
— Слышь, начальник, тут еще хозяйка осталась. Открывай давай, а то я ее, как свинью, зарежу.
— Валяй, режь. Тогда точно вышку схлопочешь.
— Я ведь не шучу.
— А пусть-ка она сама голосок подаст. Алексей подошел к Вальке — под ногами что-то хрустнуло, — с силой дернул за волосы. Она, как куль, перевалилась через, край кровати и шлепнулась на пол. Алексей поднял ее голову. Удивительные глаза по-прежнему смотрели в одну точку, не мигая.
— А-а-а! — крикнул Алексей. — Да пошли вы все!..
Он подбежал к окну и рванул раму на себя.
— Стоять! — крикнул из-за двери Миронов.
— Сам постой, — сказал Алексей и вышел на узкий наружный подоконник.
Слева подоконник упирался в глухую боковую стену эркера. Справа рядом с окном проходил водосток. Это обстоятельство открывало три пути — и все довольно рискованные. Можно было попробовать спуститься по трубе на улицу. Либо попытаться залезть по ней на крышу. Либо, обогнув водосток, вломиться в соседнее окно.
Алексей, вжимаясь в стену, начал перемещаться к трубе. Побелевшие пальцы одной руки еще держали оконный косяк, а другая рука коснулась трубы. Алексей раскачался и круговым движением перекинул левые, дальние от трубы, руку и ногу как можно ближе к трубе. Ноги соскользнули с подоконника, но руки уже крепко обхватили трубу.
— Вот он! — заорали снизу, с улицы. — Вот он, убийца! Держи его!
Алексей оплел трубу ногами и начал на руках подтягиваться вверх.
Гнилой штырь, на котором крепилось к стене предпоследнее сочленение трубы, щелкнул и обломился. Трубу со вцепившимся в нее Алексеем повело назад. Вместо щербатых кирпичей перед его глазами поплыло оловянное утреннее небо.
— А ведь куклу-то растоптал… — укоризненно произнес в его голове чужой голос.
Что-то ткнуло его под лопатку. В обнимку с отодранным куском трубы он полетел вниз…
К нему бежали Джон Терентьевич и два милиционера. Один на ходу запихивал в кобуру теплый револьвер.
Из раскрытого окна несся истошный, душераздирающий женский вопль. Это кричала Валька.
Алексей лежал в нелепой вывороченной позе в лужице крови. Часть этой крови вылилась из дырочки в спине.
XI
Сначала по поводу исчезновения Алексея Аде пришлось объясняться с одной матерью — Клаву она с порога отправила укладывать расшалившегося Никитушку.
— Что ты ему говорила? — спросила Анна Давыдовна, не сводя с Ады пронзительного взгляда.
— Да ничего я ему не говорила! — истерически взвизгнула Ада и уже спокойнее продолжила: — Только то, о чем мы с тобой условились… Ну и что в таких случаях полагается…
— Полагается… — задумчиво повторила мать. — Ничего ему не обещала — отбайлу своего бросить, с ним на край света бежать?
— Что я, ненормальная? — фыркнула Ада.
— А он тебе?
— Ничего особенного… Повторяю, все было как надо, замечательно все было! А утром просыпаюсь — нет его, только вещички на кухне сложены и записка эта идиотская!
— И все? — Анна Давыдовна очень пристально посмотрела на дочь. Та выдержала ее взгляд. — Ну ладно. — Мать встала с кресла. — Может, так оно и лучше. Так или иначе, пришлось бы его отсюда как- нибудь выпроваживать, оставаться ему здесь было бы нехорошо. Теперь давай думать, что остальным скажем.
С Клавой объяснялась сама Анна Давыдовна. А режиссура была такая: уложив Никитушку, Клава собрала чай в столовой и, когда хозяева вышли туда, спросила, естественно, отчего не идет ужинать Лексей Ивардович. При этих словах Ада вздрогнула, изменилась в лице и выбежала из комнаты. Анна Давыдовна усадила озадаченную Клаву и сказала:
— Клава, наш Алексей Эдуардович оказался, увы, подлецом, последним негодяем. Когда мы попросили его привезти Адочке ключи, он воспользовался тем, что оказался с ней наедине, и попытался прямо на кухне изнасиловать Адочку…
Клава всплеснула руками.
— Вот антихрист! А прикидывался-то…
— Она, слава Богу, отбилась, ударила его сковородкой. А когда он очухался, велела убираться на все четыре стороны.
— Ишь ты!.. А ну как воротится? Мне за Никитушку боязно…
— Не воротится. Ада ему очень доходчиво растолковала.
— Сковородкой-то? — Клава прыснула в кулак.
— Меня другое беспокоит: послезавтра возвращается Всеволод Иванович. Он, конечно, захочет
