— А чего Соловьева-то? — встрепенулся Ванечка.
— А Людка Соловьева весь вечер танцует исключительно с кавалергардом Лепко под страдальческие взоры Шехмана… Да, все же везунчик ты, Рафалович. Вот ни мне, ни Ванечке не позволили взять сюда наших возлюбленных, тогда как только тебе…
— Позволь, Ник, — серьезно перебил его Рафалович. — Про твою возлюбленную я вообще в первый раз слышу, а Ванечка ни в жизнь не решился бы позвать сюда Людку… Да и что бы она здесь делала? У нее другие интересы, и вряд ли она умеет ездить на велосипеде.
— Ну, насчет своей возлюбленной это я больше так, из принципа, — уступил Ник. — А вот Соловьева на велосипеде — это, согласись, волнующее зрелище. Особенно в велосипедных трусиках. Даю пять долларов за место на трассе сразу позади нее.
Ванечка отвел взгляд и налил себе второй стакан, не предложив больше никому. А Елочка вспылила:
— Все-таки противный ты. У тебя одна грязь на уме.
— Вечно явится поручик Захаржевский и все опошлит, — поддакнул Ник. — Но согласись, Елка, куда же девать трезвость и зрелость мысли, раз уж я ими столь щедро наделен? Да и грязи в своих грезах никакой не усматриваю — разве только Соловьева из седла в лужу шлепнется, что, кстати, вполне вероятно… Между прочим, за это надо бы выпить. Ванечка!
Ванечка с виноватым видом показал на бутылку, где на самом донышке плескалось граммов пятьдесят.
— Угу, — сказал Ник. — Вот если бы ты поступил так у Аргудовой, непременно получил бы по физиономии от Зуева или от дебила Кичигина. Но здесь все люди благородные, сплошь аристократы, а потому ограничимся репримандом… И опять-таки в роли спасителя выступает папа Ник, старший по снабжению. Фаллос, то есть, извини, Елочка, Леня — не в службу, а в дружбу, там, за палаткой, в моем рюкзаке…
— Может, хватит? — спросила Елочка.
— О чем ты говоришь, дитя? Может быть, сегодня мы единственный раз в жизни получили прайс ни в чем себе не отказывать.
За палаткой раздался восторженный вопль Рафаловича:
— Ух ты! Да тут «Чинзано» натуральное!
— Это ты у нас чинзано натуральное, — заметил Ник, — а в рюкзаке моем «Чинзано» натуральный. Два балла тебе по грамматике… Ну что, может, грянем нашу, пока Ленька Фаллос откупоривает?
— Ага! — радостно согласился Ванечка. — Давай-ка гитару!
— Подождешь, Бетховен. Только струны рвать умеешь. — И Ник плавным жестом поднял гитару, просунул шею под ремешок и прошелся большим пальцем по струнам.
— Вновь эти пьяные ночи, — начал он, и остальные тихонечко подхватили:
Пели тихо, дрожащими голосами.
Припев же и Ленька, и Ник, и Ванечка грянули, как строевую песню:
<
— Эй, а чарка-то где? — крикнул Ник. — Кто у нас виночерпий? Фаллос, ядрен батон!..
— Чарку еще заработать надо, — послышалось со стороны озера. — За дело, молодежь.
— Поль! — воскликнули все разом.
— Поймал чего-нибудь? — спросила Елка.
— Ну, у нас тут не рыбалка, а пикник, — сказал Поль, выходя из озерного тумана. — Снастей настоящих не взял… Но кое-что есть. — Он вывернул на землю рядом с клеенкой большой парусиновый мешок. — Вот, плотвы десятка полтора, окушки, один шальной сижок, правда, мелкий. На уху хватит. Так что, Елка, Раф, ножи в зубы и чистить. Я с вами. Ванечка дровишками займется. Ник за повара — воды в котелок и прочее. Сам знаешь.
— Знаю, — сказал Ник и пошел с котелком к озеру.
Поль был выше остальных, шире в плечах и явно постарше. Всякий, посмотрев на него рядом с Елкой — Еленой, решил бы, что это ее старший брат — и оказался бы совершенно прав. Как-то давно уже сложилось так, что в школе он больше водился с Елкиными одноклассниками, а точнее, с этими «тремя мушкетерами», с которыми сдружилась Елка. Эти в отличие от его собственных одноклассников и взрослых знакомых не заискивали перед ним из-за высокого поста отца, не подличали, не набивали себе цену. Они просто принимали его старшинство, слушались, как естественного вожака-и только. Собственно, сама идея этого велосипедного похода на следующий же день после выпускного вечера Елкиного класса принадлежала ему, и маршрут тоже разработал он. Он привел их, сюда, в одно из любимых своих мест на Карельском перешейке, всего лишь в двадцати с небольшим километрах от Горьковской — и почти не тронутое человеком. Тут между сопок протянулось целое ожерелье небольших озер, и некоторые из них соединялись протоками. На одну из таких проток он и пошел ловить рыбу, оставив «салажат» у озера. Ему, студенту- геофизику третьего курса, было с друзьями Елки легко и забавно. Каждый из них напоминал ему кого-то из животного царства. Ленька Рафалович походил на подрастающего гималайского медвежонка, Ник Захаржевский — на попугая, а Ванечка — на ежика. А Поль очень любил животных, как иногда ему казалось, больше, чем людей.
Они почистили, выпотрошили рыбу, поднесли ее к костру и сели в кружок, наблюдая за тем, как колдует над кипящим котелком Ник, подбрасывая какие-то ароматные специи из пакетиков, специально привезенных из дому на такой случай.
— Из меня, наверное, получился бы неплохой повар, — говорил он, помешивая уху. — Но вот ведь, не хочу следовать призванию. И семейной традиции тоже, кстати, как и все мы. Нет, не создадим мы трудовые династии. Вот у тебя, Фаллос, папа — начальник телефонного узла, и тебе бы по его стопам, а для начала поступить в Бонч-Бруевича. Нет, тянет его в Москву, на военного переводчика учиться — это с его-то тройкой по английскому! Ну, зачем тебе это, а? Все равно ведь не поступишь.
— Почему не поступлю? — возмутился Леня. — Представляешь, закончу я институт, направят меня на нелегальную работу в Тель-Авив, резидентом — я ж буду единственный еврей с такой специальностью. А я там открою себе кафе с канканом, и будет оно лучше всех, и туда станут приходить и Моше Даян, и всякие прочие начальники. А потом я — шифровки в Центр: «Даян готовит наступление на Сирию», «задумана новая провокация сионистов» — ну и…
Ник перестал мурлыкать канкан Оффенбаха и, ухмыляясь, спросил:
— Вас, товарищ резидент, часом не Буба Касторский звать? Он что-то в этом роде уже излагал, помнится… Но, если серьезно, Раф, попробуй все же в другой вуз. Вот смотри, когда к нам приезжал вербовщик, на беседу с ним записались все ребята, кроме белобилетника Шехмана. Кому потом пришла открыточка с предложением зайти в военкомат и написать заявление о допуске к экзаменам? Всем — кроме тебя. Кто пошел и заявление такое написал? Лепко, идиот Кичигин и ты, хотя, повторю, никто тебя не
