Павел сразу вышел. Видимо, включился автопилот, потому что в следующее мгновение он осознал себя сидящим на заснеженной скамейке между Балтийским и Варшавским вокзалом, курящим сигарету и замерзающим.
— Эй, дядя, закурить есть? — услышал он совсем рядом нетрезвый голос и вскочил, обрадованный: вот и подвернулся, на ком разрядиться, стряхнуть оцепенение, отвести душу. «Вот сейчас как заеду в харю, а там — будь что будет…» Он изготовился.
— Господи, Пашка, никак ты? Откуда? Павел протер глаза. Из-под драной кроличьей шапки поблескивают очки, торчит заиндевевшая борода… Шурка. Шурка Неприятных. Выпил, видно, капитально, но на морозе временно пришел в чувство.
— А мы, понимаешь, того, ну и мало показалось… Меня Наташка на вокзал командировала. Там у носильщиков круглосуточно… — объяснял Шурка. — А ты тоже это самое? Или как?.. Вот что, пошли к нам! К нам!
Он ухватил Павла за рукав и с силой потащил за собой, хотя Павел и не думал сопротивляться.
Жил Шурка неподалеку, на Лермонтовском, вдвоем с матерью, в почти полуподвальной, зато двухкомнатной квартире. Дотопали они довольно быстро, хотя Шурка падал пару раз и вставал только с помощью Павла. В Шуркиной комнате, возле стола с объедками, окурками, грязными стаканами и бутылками, на диване кто-то крепко спал.
— Отрубилась! — прокомментировал Шурка. — Ладно. Нам больше достанется. Ща балдометр принесу.
Он вышел относительно твердо, но вернулся уже на четвереньках, зажав обещанный стакан между шеей и подбородком. Таким манером он добрался до стола и толчком выкатил стакан на поверхность.
— Ловко, — сказал Павел.
— Могем, — удовлетворенно сказал Шурка и боком повалился на пол.
— Вставай, простудишься, — сказал Павел.
В ответ раздался богатырский храп.
Павел открыл бутылку, принесенную Шуркой, понюхал, налил в стакан. И вправду, может, выпить, надраться как свинья, забыться — и забыть дикую, не укладывающуюся в голове сцену дома? А дальше?
Он закурил, взял в руки стакан, задумчиво повертел, поставил на место. «Где я? Зачем? Что я здесь делаю? Докурю и уйду. Докурю, отогреюсь и уйду. Куда?»
Фигура на диване зашевелилась, подняла кудлатую голову.
— Шурка, принес?.. Не, это не Шурка… А Шурка где? А, вот он где… А ты кто?.. — Женщина протерла глаза и вдруг усмехнулась. — Готово. Допилась. Глюки пошли. Тени прошлой жизни… Ну, здорово, призрак Павла Чернова!
Павел вздрогнул от неожиданности и пригляделся к женщине. Натали. Наташка Бурихина, сокурсница.
— Здорово-то здорово, только я не призрак…
Не надо печалиться, Вся жизнь впереди, Вся жизнь впереди, Надейся и жди!
«И кто это в такую рань радио врубил?» — беззлобно полюбопытствовал Павел и потянулся, уперевшись ладонями в чужую стенку. Он нехотя приоткрыл глаза. Аккуратная старушечья комната, всюду салфеточки, тканые коврики, фотографии в рамках. За стеной гремели посудой, что-то шумно жарилось. Все это сразу же напомнило, что он не дома.
Не надо печалиться…
Да это ж вовсе не радио. Это поет его внутренний голос. «Господи, отчего мне так хорошо, когда все так плохо!» Усилием воли он заглушил в себе песню, сдержал бодрые ноги, готовые выкинуть его тело из чужой постели и чуть ли не пуститься в пляс, и поднялся нарочито медленно, сосредоточенно. Столь же медленно надел брюки, рубашку, вышел…
Наташка, хоть и пьяная, сообразила уложить его в комнате Шуркиной матери, которая уехала погостить к сестре в Тихвин. Там-то Павел и проснулся под оптимистическую песнь собственного внутреннего голоса…
На кухне сидела растрепанная Наташка в тренировочных брюках и хлопковой рубахе навыпуск и жадно трескала яичницу. Перед ней стояла пиала с огурчиками, ополовиненный стакан красного вина и темная бутылка без этикетки.
— Привет! — весело сказала она. — Проснулся уже? Примешь? — Она показала глазами на бутылку.
— Нет, — сказал Павел.
Она изумленно посмотрела на него, потом кивнула.
— Ну да, ты ж не с бодуна. Ночью пришел… А я вот возьму еще грех на душу. — Она залпом выпила недопитый стакан и налила другой. — Не могу по утрам без этого дела. Затемно еще на вокзал сбегала, разжилась. Теперь ничего уже. И жрать сразу захотелось.
Павел взял из пиалы огурец, отрезал хлеба. Ел он на ходу — подошел к раковине, забитой грязной посудой, открыл кран, бочком приспособил под струю чайник, поискал спички, зажег конфорку, поставил чайник на газ.
— Зачем тебе все это надо? — спросил он.
— Что? — не поняла Наташка.
— Ну это, — он обвел рукой кухню. — Бардак весь этот, водочка по вечерам, бормотуха по утрам?
— Не учите меня жить, — хихикая, отозвалась Наташка, а потом ответила уже серьезно. — А вы можете предложить что-то другое? Перевыполнять план, копить на «Запорожец», по досточке возводить скворечник на дарованном начальством куске болота? Или в парторги податься?.. Впрочем, ты ведь у нас, Пашка, элита, не понять тебе нашей безнадеги.
— Элита! — Павел усмехнулся. — Скажешь тоже! На работе ничего хорошего, кроме плохого, а дома… — Он замолчал и добавил невесело: — Вот и прибился я к вашему бережочку.
— А дома-то что? — Наташка смотрела на него выжидательно.
— Ладно, проехали. — Не хотелось травить душу жалостью к себе, плакаться в чужую жилетку. — Ты лучше о себе расскажи. Я вчера, когда Шурка меня сюда приволок…
— Кто кого приволок — это еще вопрос, — вставила Наташка.
— В общем, когда мы пришли и я увидел здесь тебя, так просто обалдел. Тебя-то каким ветром сюда занесло?
— Долго рассказывать. А с другой стороны, куда спешить, суббота на дворе, — философически изрекла Наташка и налила себе еще стакан.
— Шурке оставь, — сказал Павел. — Проснется, — тоже захочет.
— Захочет — сбегает, — резонно заметила Наташка и, выпив, продолжила: — У меня после окончания все наперекосяк. В картографии тоска, пылища, глаза портятся, зарплата — кошку не прокормишь. Замуж с тоски пошла. Муж сволочь оказался.
— Пил, бил тебя? — спросил Павел.
— Сволочь — и все тут. — Наташка подперла голову рукой. — В общем, с картографии я уволилась, мужу ручкой сделала. И вот живу, как пташка небесная. Не жну, не сею… Все жду чего-то. Подруга одна обещала по торговой части устроить, да не больно торопится… Зацепиться бы за что стоящее…
— А Шурка? Он-то парень стоящий, я знаю.
— Стоящий, да не стойкий. И бедный.
— А тебе обязательно богатого?
— Обязательно. Надоело нищету хлебать. — Она занесла бутылку над стаканом, вылила все до последней капельки и залпом выпила.
Павел с грустью смотрел на нее. Лучшая студентка на курсе, красный диплом, аспирантура не состоялась только из-за отсутствия в том году мест по ее специальности. Русская красавица с косой до пояса. А теперь вот… И косы сменила на космы. Вылитая росомаха. Счастья ждет. Жалко…
Жалко Наташку, которая задремала, положив кудлатую голову на стол. Жалко Шурку, который вот- вот очнется в ужасе нечеловеческом — а здоровье-то поправить нечем, и придется ему, потному,
