тоже нельзя… Абдулла, поджигай! — смеясь, приказал он и протянул косяк Тане.
Вина они все же выпили. Догнались еще одной папироской. Трава была пахучая, но убойная. Шершавым дребезжанием ныла магнитофонная запись Окуджавы. «Конопляное семечко в землю сырую зарою», — дружно и осоловело пели они вместе с ним. Непонятно чему смеялись, а потом их прибило. Таня вытянулась на диванчике под абажуром и провалилась в забытье. Проснулась, когда ушла Анджелка. Они дернули с Якубом через соломинку нечто темно-коричневое, и Таня улетела…
В половине восьмого к гостинице «Советская» лихо подкатили желтые «Жигули». Поставив машину на гостиничную стоянку, из нее вышел пижон в узких джинсах, малиновой замшевой курточке и огромных темных очках, на одной из линз которых красовалась наклеечка «NEW YORK». Пижон вразвалочку подошел к охраннику стоянки.
— За пару часиков, мастер, — процедил он сквозь зубы и небрежно сунул охраннику десятку.
Той же походочкой пижон прошел и мимо вчерашнего швейцара, широко распахнувшего перед ним двери и за это тоже одаренного десяткой. В этом типичнейшем питерском «мажоре» швейцар ни за что не узнал бы позавчерашнего растрепанного чмура, которого пришлось хватать за воротник.
Чувствуя себя полным идиотом в этом прикиде, но не подавая виду, Павел продефилировал мимо стойки администратора, скосив глаза на указатель. Определив по нему, в какой стороне расположен ресторан, он направился туда, а когда вошел, остановился возле бара, кинул на стойку очередную десятку и процедил сквозь зубы:
— Безалкогольное. Я за рулем.
Потягивая что-то сладкое со льдом, он внимательно осматривал зал. Анджелы не было видно. Может, отгул взяла, может, с клиентом. Лучше бы второе — тогда есть шанс отловить ее сегодня. Поняв, что придется здесь задержаться, он стал прикидывать, к кому из официантов лучше подсесть. Наконец выбрал одного — молодого, с гладкой хамской рожей, — определил, какие столики тот обслуживает, и направился к свободному.
Минут пять официант начисто игнорировал его. Павел уселся повольготнее, вытащил из кармана куртки «Мальборо», импортную зажигалку и затянулся, глядя в потолок.
— Столик не обслуживается, — бросил официант, пробегая мимо.
— Обслуживается, — возразил Павел и извлек еще один червонец. — Уединение оплачивается особо.
Официант промолчал, но уже через минуту появился с меню.
— Что будем кушать?
— Салатик, ну там, с креветками, что ли… Коньячку двести. Минералочки — не «Полюстрово», естественно.
— Горячее?
— После закажем. Скорость тоже оплачивается. Заказ был подан через две минуты. Павел положил на столик уже пятый червонец и тихо сказал, выпустив дым в лицо склонившемуся официанту:
— Анджела здесь?
— Какая Анджела?
— Да знаешь! Такая пышная телка. Блондинка.
— А-а, путана… — Официант понизил голос. — Да была вроде.
— Значит, увидишь — сразу за мой столик. Скажешь, клиент наш, но с бабками. Понял?
— Понял.
Официант сгреб десятку и удалился. Павел плеснул себе ледяного «эвиана» и принялся за салат. К коньяку, услужливо налитому в рюмку, он не притронулся.
Ждать пришлось долго. Павел по второму разу заказал салат и воду и начал уже подумывать о шашлыке, но тут напротив него приземлилась Анджела в блестящем парчовом платье.
— Привет! Я Анджела.
— Узнал. Мне тебя хорошо описали.
— Это кто же?
— Неважно. Коньячку для начала?
— Я на работе крепкого не пью.
— Шампанского?.. Обер, пузырь шампанского!
— А ты ничего… Не жмотишься.
— То ли еще будет…
— Как тебя звать-то?
— Допустим, Макс. Устраивает?
— Да хоть Крякс. Хочешь темнить — твое дело.
Официант принес шампанского и разлил по бокалам. Анджела тут же осушила бокал. Павел к своему не притронулся — поднял и поставил.
— А сам чего не пьешь?
— За рулем.
— Деловой?
— Деловой. Допивай и поедем. Я тебя снимаю. На ночь.
— Разбежался! Бабки покажи.
Павел достал кошелек свиной кожи и, закрывая рукой надпись «Рига», вытащил оттуда сотенную. Анджела протянула к купюре ладошку. Павел легонько хлопнул по ней.
— Не спеши. Сначала заработать надо. Анджела надулась.
— Только я к тебе не поеду. Наколешь.
— Договорились. Поехали к тебе… Обер, приговорчик.
— Эй, а шампани-то почти целую бутылку оставляем. И коньяк.
— Резонно. Оставил бы кому-нибудь на бедность, но что-то бедных не видать… Ты давай, слей аккуратненько коньячок в бутылочку, пробочкой заткни, в сумочку положи, как принято в приличных странах. «Бурым мишкой» подогреваться будем. А я пока с халдеем разберусь.
Расплачиваясь, Павел невольно подумал: «Эх, нелегка ты, жизнь мажорная! Ползарплаты оставляю».
Анджела взяла в гардеробе полушубок — тот самый, «кожаный в обтяжечку», отметил Павел, — и они вышли на воздух.
— Карета вон там, — сказал Павел, указывая на стоянку.
Они подошли к машине.
— Что-то авто мне знакомое, — сказала Анджела задумчиво.
— Советский стандарт, что поделаешь, — отозвался Павел. — Возьму «тойоту» — большие дяди скажут: «Не высовывайся!» — и по рогам… Ну, прошу садиться… Куда едем?
— В Купчино.
— Как скажешь.
Павел вырулил со стоянки и поехал по Лермонтовскому.
— Одна живешь?
— С женихом… Испугался?
— Чего нам боятся? Мы люди честные. Павел снял очки. Анджела посмотрела на него и вдруг взвизгнула:
— Останови! Я выйду!
— Узнала? Это хорошо. Я, конечно, могу остановиться и высадить тебя. Но в таком случае с утра начинай сухари сушить, ибо ждет тебя дорога дальняя, казенный дом…
— Не докажешь!
— А мне и доказывать ничего не понадобится… Ты ведь была на нашей свадьбе и представление о моих родственниках и их друзьях имеешь… Раскинь мозгами, если они у тебя есть, конечно.
Анджела замолчала и, надув губы, молча смотрела в окно до самого Московского. Павел следил за дорогой, но, даже не глядя на пассажирку, чувствовал, что она напряженно просчитывает, как лучше выпутаться из этой непонятной и малоприятной ситуации.
— С женихом, говоришь, живешь?
