изъят из внутреннего кармана гражданина Зейналова при обыске. И Норин брат, собака, кивает, да, дескать, подтверждаю. Мент на сумку: ваша? И все по новой…
А брат Норин знай поддакивает и объясняет, что, мол, бывший знакомый его сестры, Зейналов, позвонил ему и предложил приобрести джинсы и валюту. Он, как честный советский человек — честный, ха! — обратился к представителю правопорядка, полковнику Кидяеву… Я тут пригляделся — а мент-то действительно полковник, блин!.. Он лыбится и говорит: я сейчас при свидетеле вскрываю конверт, изъятый у гражданина Зейналова. Я кричу, эй, погоди, не мой это! А он раскрывает, падла, конверт, и оттуда сыплются бумажки зеленые, доллары! Ну, и в джинсах, конечно, в кармане пакетик полиэтиленовый с порошком. Это, говорит, что такое, Зейналов?
Я молчу, а Норин братец тут же тявкает: он мне, товарищ полковник, уже здесь, в доме, кокаин купить предлагал. Тут я совсем рассердился, погоди, кричу, я тебя, свидетель сучий, закопаю. А мент посмеивается и ручкой щкрябает: угроза свидетелю в присутствии представителя власти… Ну, говорит, Зейналов, лет десять ты себе уже намотал. Протокол подписывать будем? Утрись ты, говорю, своим протоколом, жопа. А он спокойненько так: добавим оскорбление работника при исполнении. Свидетель, подпишите. Тот, конечно, тут же бумагу подписывает. А мент вздыхает, говорит, ну все, вызываю наряд для доставки задержанного… И на меня смотрит. Я говорю: стоп, это провокация и задержание незаконное, где понятые, где санкция прокурора, почему один меня брать пришел. Мент смеется: это, говорит, не арест, а задержание пока. Для ареста, говорит, нужны формальности, а задержать я самолично любого гражданина могу до трех суток. Этого тебе, говорит, за глаза хватит. Мои ребята с тобой воспитательную работу проведут, так ты через трое суток не только в этой наркоте и в зелененьких сознаешься, но и что в восемнадцатом году в Ильича стрелял. Тут я совсем башку потерял и понес его — по матушке, по бабушке…
Он подошел и р-раз мне по уху. Я кричу, при свидетеле меня ударил! А этот свидетель долбаный тут же — ничего не знаю, он ко мне уже с распухшим ухом пришел. А мент опять за телефон и на меня опять смотрит. Что, говорю, пялишься, гад, или рука не поднимается невиноватого хомутать? Насчет невиноватого — это ты, говорит, кому другому заливай, а смотрю я на тебя, говорит, потому, что не решил пока — сразу тебя сдать куда следует или сначала попробовать договориться по-хорошему. Я ведь, говорит, потому и один за тобой пришел, что не ты, черножопый… так и сказал, сука, «черножопый», представляешь, да?!
— Врет, — серьезно сказала Таня. — Врет как Троцкий. Никакой ты не черножопый, я видела.
— Вот-вот! — Якуб тряхнул головой. — Не ты, говорит, мне нужен, а вся цепочка ваша преступная, которая отравой весь город наводнила… И давай прямо как по списку выдавать: имена, фамилии, клички. И про мои дела… Видишь, говорит, мы и без тебя достаточно знаем. А ты нам всю систему расколоть поможешь, Гамлета нам сдашь…
— Принца датского? — Таня рассмеялась.
— Какого принца, слушай?! — вскипел Якуб. — Экспедитора от поставщика. Страшный человек, а ты смеешься.
— Извини. Просто имя смешное.
— Ничего смешного. Имя как имя. Гамлет Колхоз-оглы, по-вашему Гамлет Колхозович.
Таня расхохоталась вовсю. Якуб стукнул кулаком по столу. Таня замолчала, смахнула набежавшие слезы рукавом и сказала:
— Все, больше не буду… Рассказывай дальше.
— Я тогда им говорю: а мне все равно, не вы, так подельники меня кончат. Это, говорит, они тебя кончат, если с нами работать не будешь, или к братве своей побежишь на нас, ментов неправильных, управу искать. Мы тогда им через своих людей маячок кинем, что ты Вагифа с Семен Марковичем заложил. Так что нет тебе, Зейналов, другого выхода. Я говорю: раз уж у нас разговор такой завязался, хотелось бы на документы ваши взглянуть, а то форму напялить каждый может. Он улыбается, пожалуйста, раскрывает красную книжечку, подносит ко мне: городское УВД, Кидяев Петр Петрович, полковник. Ну как, говорит, убедился? Чувствую, со всех сторон обложили, говорю: вам, как понимаю, и без меня все про нас известно, на что вам еще один стукач, может, как-нибудь по-другому договоримся. А он: отчего ж не договориться, договориться всегда можно, вижу, вы, Зейналов, все поняли и осознали, и раз уж сами такой разговор начали, вот вам мое слово: пятнадцать тысяч в течение недели, и каждый месяц еще по пять. А мы, со своей стороны, гарантируем, что никаких препятствий в вашей деятельности чинить не будем. Или это, или пиши расписку о добровольном сотрудничестве, или мы сейчас пустим в дело этот протокол, и хорошо тебе не будет, это я тебе тоже гарантирую. Ну как, на что соглашаешься? А на что было соглашаться, да? Ладно, говорю, уж лучше деньгами. А сам думаю: ну, гады, погодите, я вас еще сделаю. А полковник этот смотрит на меня, скалится и говорит, ласково так: только фокусничать не вздумай, Зейналов. У нас все схвачено и везде свои. И давай объяснять, чего мне делать не надо. Все охватил, что мне в голову прийти могло. По полочкам разложил, с примерами…
— Да, — сказала Таня. — Приятного мало. Как решил — платить, не платить?
— Думаю, придется платить. Жить-то хочется.
— Слушай, а они тебе чернуху не прогнали? Мозг Тани нащупывал нужную нить. Она начала тасовать возможные комбинации.
— Я долго думал. Не похоже. Удостоверение настоящее, форма тоже, знают много — про меня, про всех…
Нет, все солидно.
— Разберемся… Значит так — когда ты должен отдать первые деньги?
— Завтра или послезавтра. Ведено с утра позвонить, сказать, во сколько буду, и подъезжать.
— Куда? К метро, в парк, на перекресток?
— Нет. Только на квартиру. На их территорию. Не хотят светиться.
— Деньги у тебя есть?
— Есть. — Якуб вздохнул. — Отдавать жалко.
— Жалко, — согласилась Таня. — Ну ничего, может быть, еще вернем. С процентом.
— Это как? — заинтересованно спросил Якуб.
— Пока рано говорить. Есть кое-какие соображения, но надо все проверить. — Она поднялась и сладко потянулась.
— Ноги затекли, пока тебя слушала, да и есть хочется Скажи Анджеле, чтобы чего-нибудь быстренько спроворила. И кофе. Перекушу по-быстрому и домой.
— Как домой? А-а я? А мы? — с некоторой растерянностью спросил Якуб.
— А вы тоже поешьте. Голодные, наверное.
— Да я не про то. Что делать будем?
— Ты насчет этой истории с данью?.. Ладно, я согласна помочь тебе. Пока не знаю, получится из этого что-нибудь или нет. А ты готов довериться мне?
Якуб пощелкал пальцами, несколько раз вздохнул.
— Готов.
— Тогда обещай делать все, что я скажу, и не задавать вопросов. Обещаешь?
— А что остается, слушай? — он темпераментно взмахнул руками.
— Тогда завтра с утра жди моего звонка. Я назову время. Потом позвонишь туда, скажешь, что деньги готовы, но что ты тоже не хочешь лишний раз светиться в ментовской хате, а потому вместо тебя придет курьер, шестерка тупая.
— Асланчик, да?.. Слушай, откуда про Асланчика знаешь?
— Это твой предпоследний вопрос, договорились? Никаких Асланчиков не будет. Пойду я.
— Ты? Зачем?
— А это последний вопрос, на все последующие отвечать отказываюсь. Я пойду, потому что мне надо на месте проверить кое-какие догадки.
Анджела постучала в дверь, просунула голову и сказала:
— Идите жрать, пожалуйста.
Весь путь до дома Таня напряженно обдумывала ситуацию с Якубом. Ну хоть убейте, не видела она здесь организованного чиновничьего вымогательства (в отличие от подавляющего большинства сограждан
