А потом Ленька подхватил свою американскую комсомолку на руки и потащил в соседнюю каюту.
И Таня осталась с Джином.
Это была такая интересная ночь. Ночь на русском корабле.
Они проболтали до самого утра. До рассвета. И у них ничего не было. Ничего-ничегошеньки.
Но им обоим было удивительно хорошо. Это было какое-то неповторимое состояние эмоциональной свободы. Какое бывало разве что в детстве, когда в каком-нибудь пионерском лагере можно было с другом поговорить о самом сокровенном. О том, например, что ты мечтаешь о своем школьном учителе. О том, что втайне от мамы и от подруг вырезала из классной фотографии его лицо и наклеила в записную книжку, куда записываешь теперь любимые строчки из Асадова…
Таня рассказала своему черному капитану и про Пашу, и про Григория. И про детей, которые теперь с Лизаветой там, на Западном берегу.
Джин сидел тихо-тихо. Как мышка. Только белые зрачки его мерцали в полумраке каюты.
И перед самым рассветом он только раз позволил себе коснуться ее руки.
– Спасибо вам, дорогая Таня, – сказал он, – вы знаете, как трудно давалась мне жизнь!
И он рассказал.
Рассказал, как во Вьетнамскую кампанию еще до никсоновского Уотергейта он, отслужив матросом палубной команды на авианосце «Дуайт Эйзенхауэр», подал заявление в военно-морскую академию. Рассказал, какими расистскими предрассудками в те годы полнился военный флот. Как было трудно, какие унижения ему довелось пережить.
– А вы знаете, – сказал Джин, – а я ведь видел один ваш фильм.
– Неужели? – изумилась Таня. – В Америке моих фильмов не было в прокате!
– Да, но три года назад мне довелось побывать в Чешской республике в составе делегации по приглашению президента Хавела, там после пяти дней семинара с их военными мы неделю отдыхали в городке Карловы Вары. И по кабельному в гостинице я видел ваш фильм. Это был какой-то исторический боевик про русского поэта.
– Про Пушкина.
– Верно! – Джин замолчал. – Как странно все в жизни получается. Как странно.
Колин с Леней улетели на берег вертолетом.
А Джин захотел лично прокатить Танечку на адмиральском катере. До пирса.
Они стояли, обнявшись на мокрой от брызг палубе. Джин держал левой рукой штурвал, а она щекой прижималась к его сильному, угадываемому даже под толстой штормовкой плечу.
Катер вышел на редан и буквально прыгал с гребня на гребень, бросая обрывки соленых волн в их разгоряченные лица.
И она не пожалела ни о том, что предпочла вертолету соленую и мокрую волю скоростного катера, ни о том, что провела ночь с этим красивым и сильным человеком…
Они молчали до самого пирса.
И только подсаживая ее на высокий обрез металлической плиты, Джин сказал ей, не то вопрошая, не то утверждая:
– До скорого свидания?
– See you… – ответила она, чуть обернувшись.
На пирсе ее ждала дежурная машина съемочной группы «Мунлайт Пикчерз».
– Мадам Розен, вас в гостинице ожидает человек, он вчера вечером прилетел из Лос-Анджелеса, – по- французски сказал шофер из местных сет-ильских канадцев.
Таня слабо владела языком и не сразу разобрала скороговорку шофера.
– Какой человек в гостинице? – переспросила она.
– Такой молодой, красивый, с бородкой, он сказал, что он ваш родственник и друг, – ответил шофер.
«Все ясно, Гриша Опиум собственной персоной заявился, – про себя отметила Таня. – почуял что-то? Или деньги ему срочно понадобились?»
Она была права в своих догадках. В холле ее ждал Гриша.
Он поднялся ей навстречу.
Черный человек, с черной бородкой… В черном кожаном плаще и с красным шелковым платком вокруг шеи вместо шарфа… Черное с красным. «Ми, Мепистопель… – вдруг вспомнила Татьяна любимый Ленькин анекдот и усмехнулась. – Уйди-уйди, коварный искусатель…»
Он шел к ней навстречу, широко раскрыв объятия…
– Таня, Танечка, ты скучала обо мне?!
– Нет. Я не скучала о тебе, – ответила она сухо, изо всех сил стараясь не расхохотаться ему в лицо.
Гриша был готов к такому обороту.
– Ты сердишься за случай с той девчонкой? Зря! Она с подголосков из студии звукозаписи, обычная группи. Она эпизод, а ты…
