– То-то и оно.
– Иди к лешему и кружи с ним хоть по болотам. Нас ждут в больнице. Трогай, Тадек!
Тадеуш не знал, кого слушать. Формально командир – Лисек. Кроме того, они вместе бежали из лагеря под Слонимом. Сколько их было? Пятеро? А сколько осталось? У Лисека – звериный нюх на опасность. Потому его так и прозвали. Однако ж и парнишка, похоже, не промах. Кроме того, Тадеуш кое-что слышал о нем еще от бородачей. Даром, что ли, проводником брали? Если подумать, кто бы лес знал лучше, партизаны или сопляк? Хотя… и мать Антона связной в Щорсовском отряде была. Работала под самым носом у немцев, можно сказать, под их началом, в госпитале. Говорят, образованная дочка библиотекаря в родовом замке князей Радзивилов, Надежда Скавронская с княгиней Ольгой до войны чуть ли не дружбу водила. И еще всякие слухи про нее ходят… Ведьмой напрямую не называют, напротив, все больше с уважением говорят, но… Она ему после операции перевязки делала. Тяжелое ранение зажило, как на собаке. Тадеуш запомнил глаза Надежды Скавронской. Глаза, прямо сказать, колдовские. Вон и у Антона – такие же.
– Как прикажешь мне трогать? – не меняя позы и все так же глядя вперед поверх спины мерина, спросил командира Тадеуш. – Поводья-то у Антона!
Командир вскипел, бросился к лошади. Посыпались ругательства. Наперерез выскочил Авка. Взмолился, останавливая на полпути.
– Лучше в обход. Антон знает, что говорит. Чего ты заелся?
– Прочь с дороги! – Лисек рассвирепел не на шутку. – Хочешь – оставайся. Отпусти поводья! – Он клацнул затвором «Машингевера». – И не вздумай догонять. А ты, – рявкнул он Авке, – с нами! Это – приказ.
Не прошло и минуты, как телега скрылась в густом тумане, а Антон все стоял с нелепой надеждой на их возвращение. Пару раз подбегала собака. Верный и надежный Барт, они привыкли доверять друг другу. Антон тихо свистнул и двинулся вперед. Барт выскочил из кустов, дружелюбно виляя обрубком хвоста. Шерсть была мокрой от росы, кончики ушей дрожали как листья осины. Антон обтер пса рукавом и, показав вперед, лукаво произнес: «Кац». Доберман кинулся искать кошку. Лучшего способа дать собаке согреться Антон сейчас придумать не мог. Барт наверняка и сам понимал, что это всего лишь игра. Но она ему нравилась, видимо, с той поры, когда у него был другой хозяин…
Антон часто вспоминал, как нашел Барта. Это случилось сразу после того, как немец подарил ему книгу.
По городу лупила тяжелая артиллерия, советские войска были на самых подступах. Немцы, при всей своей педантичности, уходили в спешке, беспорядочно. Антон помогал матери с отправкой раненых в Городею. У ворот ждал госпитальный «Гономак». Главный хирург, обер-лейтенант Ланге, обратился к операционной сестре:
– Фрау Гифт. – Он всегда называл ее девичьим именем, стараясь обходить ее брачную связь со славянином. – Вы не передумали оставаться?
– Здесь мой дом, доктор Ланге.
– Да-да. Понимаю. Тони! – позвал он подростка. – Оставь это себе. – Ланге достал из нагрудного кармана томик Фридриха Ницше и вручил ему. – Каждый понимает его на свой лад, невзирая на все предупреждения.
По привычке он ухватил Антона за щеку и потрепал. Парнишка чуть было не сорвался послать его к черту со всеми его душевными порывами, но, заметив посветлевший взор матери, сдержался. В общем-то он понимал, что немец никогда ему зла не желал, а если и гонял, то все больше по делу. Иногда Антону казалось, что Ланге подозревает, что мать связана с партизанами. Со временем это ощущалось в среде оккупантов как интуитивный страх чего-то неизбежного. Подросток чувствовал этот страх на уровне необъяснимых флюидов. Во всяком случае, тот же Ланге упорно делал вид, что его это никак не касается, занимался только лечением своих раненых и не лез в другие дела.
Мать выглянула из окна. Легковуха визгнула тормозами на повороте, и в последний раз застывшей маской горечи и безысходности промелькнуло перед глазами лицо немецкого доктора.
– Что это у тебя? – Мать прислонилась щекой к плечу сына, с интересом глядя на томик в потертом коричневом переплете.
Антон наугад раскрыл книжку. За период оккупации его знания немецкого языка окрепли настолько, что он без труда прочитал сложный текст: «Где – дом мой? Я спрашиваю о нем, ищу и искала его и нигде не нашла. О вечное везде, о вечное нигде, о вечное – напрасно!» – Так говорила тень, и лицо Заратустры вытягивалось при словах ее. «Да, ты – моя тень, – сказал он наконец с грустью».
– Ерунда это все! – Антон захлопнул книжку и вышел из дома. Мать проводила его долгим взглядом. В озерах огромных глаз прятались обреченность и страх.
На узенькой дорожке у дома он заметил темные пятна крови. След вел к полуразвалившемуся сараю, в который можно было войти не только через дверь, но и со стороны огорода, сдвинув не прибитые доски. Видимо, этим путем и воспользовался тот, кто истекал кровью. Антон замер, обеими руками сжав томик Ницше, как будто это было оружие, которое могло его защитить. Тогда-то и услышал тихий плач. Это был плач раненого зверя. Сердце Антона сжалось, он смело вошел внутрь, спеша на помощь собаке. Животное в темноте глухо заворчало, предупреждая, чтобы он не смел подойти ближе. Антон сел на корточки, понимая, что пес может и броситься. Кроме того, лучше выждать, пока глаза не привыкнут к темноте.
– Тише! Ну что ты? – как можно спокойнее проговорил Антон.
Зажигалка, сделанная из гильзы, наконец высекла искру. В углу, на соломенном настиле, лежал, вытянув мощную шею, черномордый доберман. Глаза жутко сверкали, отражая играющий свет бензинового огонька. С ощеренной пастью, он походил сейчас на мифического демона преисподней.
– Красавец! – восхищенно признался Антон. – Ну что, подпустишь? Ты пока решайся, а я сейчас приду. – Уверенными шагами он двинулся к выходу, но у самой двери резко остановился: – Ты ведь не умирать сюда пришел?
Пес недоуменно склонил голову набок и заскулил.
– Ну, тогда я скоро!
Осколочное ранение шили на нем вместе с матерью. Какими своими снадобьями она усыпила пса, Антон не знал. Его не удивило, что, очнувшись, Барт лизал его руку. Умный пес знал цену собачьей жизни.
